Владигор. Римская дорога - Николай Князев

Мизифей, прихрамывая, спешил к ним…

— Прекрасный военный маневр! — воскликнул Гордиан со смехом. — Как ты пытался поднять лошадь на дыбы? Стило против копья! И побеждает стило… Невероятно!

Он смеялся, но на сердце у него было тяжело от дурного предчувствия. Мизифей прекрасно это понял и лишь криво усмехнулся в ответ.

На следующий день префект претория велел построить войска, включая вспомогательные отряды, обозников, лекарей и их помощников, и всем раздеться до пояса. Вместе с Владигором он прошел вдоль шеренг, внимательно рассматривая надетые на шею значки и амулеты. Черного медальона ни у кого не было. Когда очередь дошла до Филиппа Араба, второй префект претория странно улыбнулся — во всяком случае, так показалось Владигору. На шее у Филиппа висел янтарный амулет с застывшим в нем пауком. В этом медальоне ничего опасного для императора не было — янтарь защищал от магии. Вот только чьей магии опасался Араб?

— Зачем тебе этот оберег? — спросил Владигор, глядя в упор на Араба.

— Меня однажды околдовали, и я едва не умер, — ответил Филипп.

Владигор украдкой глянул на свой аметист — камень горел ровным голубым светом. Значит, Филипп говорил правду и никакой опасности от него не исходит… Или… янтарный амулет не дает узнать истину?

— Вели ему снять амулет, — шепнул Владигор Мизифею.

— Это невозможно, — ответил тот. — Он — второй префект претория и по своему происхождению — сын арабского шейха. Подобная просьба оскорбит его, и он станет моим врагом. В данной ситуации я не имею права так рисковать. Ведь у тебя нет никаких конкретных подозрений?

Владигор отрицательно покачал головой. Мизифей был прав. Но на душе у синегорца было по-прежнему муторно, ему хотелось закричать, призывая в помощники Юпитера, или Перуна, или Минерву… Но он знал, что кричать бесполезно, — боги не отзовутся на его призыв.

В Антиохии Владигор расстался с Гордианом. Войска двинулись по дороге к Каррам, а синегорский князь поскакал, опережая колонну, вперед. Одет он был как перс — в долгополый халат, шаровары, островерхую шапку. Он должен был проникнуть в Персию как разведчик. О своем решении он предупредил друзей в последний момент. Мизифей пытался отговорить его от этой опасной затеи, но безрезультатно. Владигор стоял на своем: война эта — происки Зевулуса, и он должен отыскать проклятого чародея за границами империи. Иначе победить им никак не удастся — рано или поздно Зевулус одолеет.

— Это слишком опасно, — твердил Мизифей. — На той земле никто не будет тебе помогать — ни боги, ни люди.

— Чтобы сладить с Зевулусом, я не нуждаюсь ни в чьей помощи.

— Но не исключено, что Зевулус нашел себе помощника, — заметил Мизифей.

— Прислушайся к его словам, — посоветовал Гордиан. — Я не знаю ни одного случая, когда Мизифей ошибся.

— Возможно, у Зевулуса есть союзник не только там, но и здесь, — напомнил Владигор.

— Хорошо, отправляйся, если хочешь, — уступил Мизифей. — Но только не стоит брать ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ в столь опасное путешествие.

Мудрец вновь был прав, но Владигору почему-то не понравились его слова. Все же, уезжая, он оставил камень Гордиану.

Гавра отыскал Мизифей. Он и привел его в палатку Гордиана, когда они разбили лагерь в нескольких милях от Карр. Армия персов снова отступила без боя, оставив после себя разграбленный город с проломленными стенами и без крошки продовольствия. И это никак нельзя было назвать победой. Вот если бы войска Гордиана настигли персов и раздавили, прижав к стенам!.. Но враги скрылись в степи, бросив по дороге часть награбленного, несколько раненых верблюдов и два десятка женщин. Нет, до победы над персами было еще далеко. Гордиан, диктуя свои донесения сенату, выразился сдержанно: «успешная операция». Тем не менее Карры вновь принадлежали Риму.

Когда Гавр вошел в палатку, Гордиан невольно посторонился, на мгновение оробев перед старым центурионом. Тот был подобен скале — лицо изрезано морщинами, складками и шрамами, как выветренный камень пустыни, рот — глубокая трещина, глаза — как две черных дыры. Квадратная голова на таких же квадратных плечах. Ноги — как столбы, подпирающие свод храма. При этом центурион не отличался огромным ростом, но сила в нем чувствовалась необычайная.

Гордиан уселся на свой складной стул и тут же обрел уверенность в себе, ибо даже такая малость, как стул, на который имеет право сесть только император, может вернуть утраченное душевное равновесие.

— Гавр, я слышал, что ты участвовал еще в походе Александра Севера… Этот поход превозносили в официальных отчетах, но я подозреваю, что там было много сочинено. Я бы хотел услышать, что же случилось на самом деле.

— Да уж, писцы постарались, приукрашивая успехи наших легионов, — презрительно хмыкнул Гавр, его каменное лицо ожило, губы искривились в усмешке. — Даже про серповидные колесницы написали, хотя их никто не видел со времен Александра Великого. Насочиняли, что одних слонов в войске было чуть ли не семь сотен. Я-то насчитал их от силы штук пятьдесят. Зато при возвращении император был удостоен триумфа и даже собирался запрячь в триумфальную колесницу слонов, но два из них сдохли, и пришлось ему довольствоваться лошадьми.

Гавр был хороший рассказчик, к тому же если он и приукрашивал что-то, то этот словесный орнамент лишь добавлял достоверность его повествованию, не затемняя суть.

— В донесениях написано, что Александр Север разгромил несколько тысяч тяжеловооруженной конницы, — сказал Гордиан, невольно улыбаясь, ибо ясно было, что Гавр и это донесение непременно опровергнет. — Однако, кроме смутных намеков на то, что солдаты подныривали под крупы лошадей и вспарывали им животы, я ничего не нашел…

— Было и такое, — кивнул Гавр. — Я сам лично таким способом выпустил кишки одной коняге. Но бедняга рухнула на землю со всеми своими металлическими побрякушками и чуть не задавила меня насмерть. А вот центуриона Антония растоптали, и здоровяку Галлу раздробили ногу так, что потом хирургу пришлось ее отпилить… Нынче я не так проворен и не рискнул бы повторить подобный фокус. Да и другим не советую. После этого и в наших легионах решили завести такую же конницу.

— Но брюхо-то у лошадей голое, — задумчиво проговорил Гордиан.

— Да уж конечно, копья из земли не растут. Но ведь и кидаться на них с нашими короткими мечами — все равно что с голыми руками лезть.

Невольно и Марк, и центурион посмотрели на длинный меч, лежащий на постели императора. В тусклом блеске светильников на клинке, отливающем золотом, проступал странный сетчатый узор. Римские катафрактарии и небольшой отряд личной императорской конницы были вооружены такими мечами. Каждый меч стоил пятьсот ануреев, то есть был буквально на вес золота.