Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - Гавриил Александрович Хрущов-Сокольников

Наконец настал и самый день турнира.

С раннего утра целые толпы людей всякого звания потянулись и от города, и от соседних поселков на громадный ипподром, окружённый деревянными крытыми галереями, на котором должно было происходить состязание.

Весь город, крепость, форштадт, все ставки иноземных гостей, дорога к ипподрому и сам ипподром были пёстро убраны флагами. Чёрный и жёлтый цвета преобладали. Только над ставками иноземных гостей виднелись знамёна с их национальными цветами, да над обеими палатками-шатрами герцога Валуа виднелись огромные белые знамёна, каждый с тремя нашитыми на них лилиями — герб Бурбонов.

Этот флаг снова очень сильно покоробил немецкий гордый капитул, но они сдержались. Гибель храброго французского рыцаря была вперёд подготовлена, стоило ли горячиться из-за такой малости?

Когда солнце уже поднялось высоко над горизонтом, тронулись к месту турнира и рыцари, и гости рыцарские в полном боевом вооружении, в сопровождении своих многочисленных свит.

Пажи, кнехты, конюхи и вся челядь каждого из них носила на груди гербы своего господина, а численность их указывала его значение и богатство.

Наконец из своей ставки вышел и сам герцог Валуа. Он был ослепительно красив в своей герцогской короне и в бархатном белом полуплаще с вышитыми на нём серебряными лилиями. Все слуги, пажи, даже сам мессир Франсуа были одеты в белый цвет, цвет их господина. Этот относительно простой наряд эффектно выделялся среди пестроты всевозможных цветов одежд других рыцарских слуг.

Коня герцогу подвёл мессир Франсуа, а с другой стороны стремя держал Георг Мейер.

Борзый конь, казалось, был на этот раз как-то более нервным и возбуждённым, чем обыкновенно. Он озирался и прядал ушами, словно испуганный чем-то, и нервно вздрагивал всем телом.

Герцог смело подошёл к нему и ловким движением, несмотря на тяжесть вооружения, почти без посторонней помощи, вскочил в седло и схватил поводья. Конь, всегда покойно дававший садиться на себя, на этот раз как-то качнулся в сторону и сделал совсем неожиданный вольт. Сам герцог, увлечённый ожиданием предстоящего турнира, не заметил этого, только старый Франсуа похлопал коня по шее и голосом старался его успокоить.

— С Богом! — произнёс герцог, и шествие тронулось. Впереди шли пажи по паре, затем оруженосцы, несшие шлем господина, его копьё и большой овальный щит с изображением тех же линий, что и на плаще.

Герцог сдержал коня, бешено порывавшегося вперёд, ещё раз оглянулся на завесу второй ставки, где обитала княжна Вендана. Он думал ещё раз увидать её чарующие глаза.

Действительно, он увидал их. Но этот взгляд не был полон ласкою и любовью, как несколько минут тому назад, в минуту прощанья — напротив того, он был испуган и устремлён на одну точку.

— Остановись! Остановись! — вдруг воскликнула княжна и, забывая своё положение, выбежала из ставки и бросилась к герцогу.

— Что случилось? Что случилось? — в недоумении спросил он. Но княжна не отвечала, она подбежала к самому герцогу и белым платком, который был в её руках, провела по крутым ребрам коня как раз против того места, где колено всадника касается лошади. Конь вздрогнул и попятился, у княжны на платке заалело пятно крови.

Очевидно, конь был ранен.

Тут только герцог и старый Франсуа поняли, в чём дело. Первым движением герцога было слезть с коня и самому осмотреть рану. Конюхи и кнехты столпились кругом, их всех мучила тяжёлая неизвестность.

Герцог со старым Франсуа кончили осмотр, рана была пустяшная, не более, как чуть заметная ссадина, но очевидно поддержанная несколько дней, и потому чрезвычайно болезненная. Но что поразило их обоих, так это то, что как раз против раны, в коже сёдла, или вернее седельного крыла был укреплен небольшой гвоздик, который неминуемо должен был вонзаться в ранку как только всадник давал шенкель коню[91].

Тут уже и сомнения быть не могло. Здесь измена и предательство были очевидны. Во время турнира, на крутом повороте, взбешённый болью конь мог легко сбросить всадника!

— Кто в последний раз ездил на Пегасе? — довольно спокойно спросил герцог.

— Новый конюх, Георг Мейер, — с поклоном ответил старый Франсуа. Он и все окружающие чувствовали, что в воздухе собирается гроза и что молодой герцог может вдруг превратиться в зверя.

— Позвать его сюда да надеть колодки! — крикнул Валуа.

Оруженосцы и конюха бросились исполнять его приказание.

Но презренного немца и след простыл. Видя, что подлость его открыта, он словно за делом бросился к конюшням, и затем, сбросив костюм с гербом Валуа, скрылся в лагере.

— Хорошо, разберёмся после! Сто ефимков тому, кто его найдёт и выдаст, — крикнул герцог, — а теперь седлайте мне Бижу, он, вероятно, в порядке.

— Ваша светлость, — заговорил снова Франсуа, осмотрев и обмыв рану Пегаса, — посмотрите, как Пегас теперь спокоен. Я уверен, что если подложить на место этого гвоздя кусочек войлока или корпии, Пегас сослужит вам службу, как бывало служивал. Тут не рана причиной, а злодейский гвоздь, немецкая злодейская ухватка.

Герцог сам подошёл и внимательно осмотрел рану коня. Когда дело шло о его жизни, только тогда этот блестящий Валуа снисходил до необходимости позаботиться о собственной обороне.

— Ты прав, расчёт злодеев не удался благодаря княжне. Я ей обязан жизнью. О, я сумею быть благодарным. Ну и ты хорош, старик, доверил мою жизнь, и кому же — немцу!

— Прости, светлейший господин! — припав к ногам герцога, простонал старик, — обошли окаянные. Ну, как же им не верить. Служил у самого великого магистра, умён, прилежен, аккуратен! Кому же верить…

— Кому хочешь. Хоть сарацину, только не немцу! — воскликнул герцог, — однако, спеши с перевязкой. Пора, сейчас начало турнира, не хочу я, чтобы сказали, что герцог Валуа побоялся сесть на своего коня.

— Всё готово! — доложил через минуту старик, и снова подвёл Пегаса своему господину. На этот раз благородное животное было совершенно спокойно и, казалось, с благодарностью смотрело на тех, кто избавил его от невыносимых мучений.