Книгоедство - Александр Етоев

А вот здесь про победу над супостатами:

Русские бежали по пятам, кроша как месиво бегущих.

И далее:

Началось крошево

А за крошевом еще одно крошево:

Красавец-атаман ни на минуту не переставал крошить своей саблей врага.

Даже по приведенным цитатам можно сделать сразу несколько выводов. Чарская – опытный мастер с помощью нехитрых повторов нагнетать атмосферу страха В этом смысле опыт писательницы может быть успешно использован начинающими авторами романов ужаса, наравне с сочинениями Стивена Кинга, Клайва Баркера, Дина Кунца Еще ее книги учат нас открытости чувств, то есть не замкнутости в себе, ведущей к болезням психики, а прямодушию, детской непосредственности, всему тому, что Иисус Христос вложил во фразу: «Будьте как дети». Многочисленные обмороки и падения в сочинениях писательницы есть не что иное как проявление этой самой открытости, показанное на доходчивом уровне И, конечно же, описывая победы русских, Чарская нас учит патриотизму

Что касается пункта о русском патриотизме, то, как написано в журнале «Задушевное слово», № 20 за 1912 год: «Книги г-жи Чарской должны быть приобретены в каждой семье, имеющей какое бы то ни было соприкосновение с кавалерией». Думаю, это последняя точка, поставленная мною над «i», которая обязана убедить читателя в непреходящей ценности книг писательницы Лидии Чарской

Черный юмор как черный перец – без него жизнь пресна и безвкусна в наши нервные и хлопотливые времена

Вот пример из сегодня В стране свирепствует эпидемия гриппа, умерло уже с десяток людей Включаю 31-го января радио и слушаю рекламную передачу: «Лучше болеть на мягкой удобной тахте, чем на дедушкином разбитом диване». Реклама спальной мебели, приуроченная к нагрянувшей эпидемии.

Прослушал я эту рекламу и подумал: очень даже неплохо. От паршивой овцы, я имею в виду эпидемию, хоть шерсти, как говорится, клок

Сразу вспомнилась реклама галош из анекдота про человека, упавшего с 9-го этажа Помните? Человек разбился, а галоши как новенькие. Мораль: покупайте резиновые изделия ленинградской фабрики «Треугольник»!

Далекий пример из прошлого. Алгебраическая задача из старого задачника издания 1881 года Про корабль, на котором через 30 дней после выхода в море открылась болезнь, уносящая ежедневно по три человека Спрашивалось: сколько пассажиров прибыло в порт живыми?

Немного солнца в холодной воде – вот что такое наш отечественный черный юмор. Без него мы и дня не продышим И не выживем при какой-нибудь очередной эпидемии

1. За что я люблю Честертона? Да хотя бы за удивительные обстоятельства его появления на свет:

Парили рыбы в вышине,На дубе зрел ранет,Когда при огненной лунеЯвился я на свет

Или за его понимание дружбы:

Мы были не разлей вода,Два друга – я и он,Одну сигару мы вдвоемКурили с двух сторон.Одну лелеяли мечту,В два размышляя лба;Все было общее у нас –И шляпа, и судьба.

Если честно, то я и английский выучил только за то, что на нем разговаривал Честертон

Поразительное писательское явление – всё, что я читал Честертона, мне нравится. И романы, и рассказы про отца Брауна, и книжка про Диккенса, и его замечательные эссе, и стихи, и даже богословские сочинения. Все я могу читать и перечитывать по нескольку раз, нисколько при этом не утомляясь. Пожалуй, даже не назову никого другого из авторов, кто столь абсолютно соответствовал бы моим читательским интересам

Некоторые, возможно, заметят, что мыслил Честертон старомодно, черпая свои идеалы из прошлого, был патриархален, как Авраам, ругательски ругал социалистов и технократов – и вообще не прочь был возродить средневековое рыцарство в отдельно взятой островной Англии

Ну и что, отвечу я скептикам Чем хуже Дон Кихот, пусть и новый, какого-нибудь современного плутократа, нашедшего себе идеал в выкачивании народных денежек да запудривании народных мозгов рекламой слюновыделительных средств Да лучше он его в тысячу раз Хотя бы тем лучше, что черное видит черным и библиотека для него не затхлое хранилище пыли, а место, где в один прекрасный момент можно из простого библиотекаря превратиться в настоящего рыцаря и отправиться на битву с драконом.

2 Честертон из тех благодатных авторов, влюбившись в которых однажды, возвращаешься к ним потом всю жизнь. Принадлежал он к типу людей, которым сам же писатель и дал точнейшее из определений, а именно: «В мире есть три типа людей Первый тип – это люди Их больше всего и, в сущности, они лучше всех» Какую его книгу ни возьми, все они написаны с блеском, хотя, в принципе, все они написаны об одном Говоря словами Толстого, суть его книг следующая: «Чем жив человек?». Вот так, не много и не мало: для чего и ради чего живет человек в мире

Идеализированное Средневековье и самодельная утопия на будущее, на скорую руку слепленный детективный сюжет и громогласные риторические периоды статей – разнообразные способы подступиться к этому главному, сообщить ему наглядность Подход Честертона аллегорический, басенный, и он оправдан тем, что мораль басни вправду волнует его. Неистощимый, но немного приедающийся поток фигур мысли и фигур речи, блестки слога, как поблескивание детской игрушки, – и после всего этого шума одна или две фразы, которые входят в наше сердце. Все ради них и только ради них.

Так написал о Честертоне один из его читателей, покойный Сергей Аверинцев.

И еще писатель неудержимо весел, о каких бы высоких и важных предметах он ни размышлял на бумаге. Даже Кафка, уж на что беспросветный по части юмора в собственных сочинениях автор, не удержался и написал: «Честертон так весел, что иногда кажется, будто он и впрямь обрел земной рай». И чтобы хотя бы чуточку приобщиться к благодати Эдема, перечитайте «Человека, который был Четвергом», или «Перелетный кабак», или любой сборник рассказов об отце Брауне Перечитайте, ей-богу, это пойдет вам в радость

Писателя Чехова можно ставить в пример любому современному (и не только современному) литератору, считающему свое творчество неким бесценным даром и строящему при жизни нерукотворный памятник самому себе.

Все вышедшее из-под собственного пера писатель Чехов называл «рухлядью», «ерундой», «дребеденью», «жеваной мочалкой», «увесистой белибердой», «канифолью с уксусом» и тому подобными «лестными» именами «Степь» он называл «пустячком», такие свои знаменитые рассказы, как «Злоумышленники», «Скорая помощь», «Произведение искусства», объявлял «плохими и пошлыми», пьесы именовал «паршивенькими», «пресловуто-глупыми».

Когда какая-то писательница польстила Чехову, назвав его «гордым мастером», писатель без смущения ей ответил: «Горды только индюки»

Лично мне в связи со сказанным выше забавно читать, например, стихотворение Игоря Северянина, посвященное Чехову, зная, что его автор скромностью, в отличие от объекта своего посвящения, явно не отличался («Я гений Игорь Северянин») Впрочем, не удержусь, процитирую северянинское посвящение, опустив из него середину:

Не знаю, как для англичан и чехов,Но он отнюдь для русских не смешон,Сверкающий, как искристый крюшон,Печальным юмором серьезный Чехов…Как и тогда, как много лет назад,Благоухает наш вишневый сад,Где чувства стали жертвой мелких чувствец…Как подтверждение жизненности тем –Тем пошлости – доставлен был меж темПрах Чехова в вагоне из-под устриц…

Вот такая «канифоль с уксусом».

Читатель устал читать

Книг много, читать не хочется.

Идеи читателя не интересуют Прошло время идейных книг

Читателю хочется успокоиться Развалиться на промятом диване, и чтобы вокруг дивана не было никакой суеты.

Пришло время жалеть себя Не хочется тратить жалость на рефлексирующих литгероев

Так-то вам, господин писатель И ничего не попишешь

Можно не замечать читателя Можно положить на него с прибором.

Можно работать на будущее: придет время, народится умный читатель – тогда и вспомните обо мне, недоумки, не читающие меня сегодня

Все можно писателю самой нечитающей страны в мире.

Писатель устал от читателя

Писатель устал без читателя.

Писатель втройне устал, заеденный сволочным бытом.

Писателя охватила растерянность. Он как богатырь на распутье. А перед ним камень с двумя стрелками-указателями: «Проблемность» и «Занимательность». Направо пойдешь, налево пойдешь…

Писатель постоит, постоит, опершись задницей о гранит – ну вылитый Александр Сергеич! – а после улыбнется нематерно[5] и, перепрыгнув через шапчонку моха, пойдет между рукавами дорог по тропке посередине.

И правильно, господин писатель Петляй себе по тропинке и забудь о каменном стрелочнике Ты сам себе господин