Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров) - Генрик Сенкевич

Князь ехал под прикрытием нескольких хоругвий, имея при себе пана Володыевского и Заглобу, который клялся всеми святыми, что привлечет сотни голосов на сторону королевича Карла, что он умеет ладить с братией-шляхтою и заставлять их плясать под свою дудку; Володыевский же командовал княжеским эскортом. В Сеннице, неподалеку от Минска, князя ожидала радостная, хотя и нежданная встреча с княгиней Гризельдой, которая для вящей безопасности ехала из Бресталитовского в Варшаву, рассчитывая встретить там мужа. Свидание супругов после долгой разлуки было самое трогательное. Княгиня, несмотря на всю свою твердость духа, с рыданиями бросилась в объятия мужа и несколько часов не могла успокоиться. Как часто она тревожилась о его судьбе, как мало надеялась вновь встретиться с ним, а теперь Бог смилостивился, и она видит мужа, осененного великою славою, более могущественного, чем когда-либо, первым вождем, единственной надеждой всей республики. Княгиня сквозь слезы с любовью смотрела на это дорогое, осунувшееся лицо, на это высокое чело, изрезанное морщинами, на эти глаза, воспаленные от бессонных ночей, и вновь заливалась слезами. Фрейлины, глядя на нее, тоже плакали. Наконец, княгиня успокоилась. Начались расспросы о друзьях, родственниках, знакомых. Князь рассказывал, как Скшетуский, падая под бременем своего горя, сам не захотел окунуться в шумную жизнь столицы и предпочел в суровой военной обстановке лечить раны своего сердца. Потом он представил жене пана Заглобу: "Это vir incomparabilis [75], - сказал князь, — который не только вырвал бедную Елену из рук Богуна, но и провел ее через лагерь Хмельницкого, а потом вместе с нами доблестно дрался под Константиновом". Княгиня осыпала пана Заглобу любезностями, протянула ему руку, a "vir incomparabilis" не переставал отвешивать поклоны, рельефно оттеняя скромностью свое геройство. Впрочем, это не мешало ему исподтишка поглядывать на фрейлин. Пан Заглоба, хотя и потерял надежду одерживать победы над женскими сердцами, но все-таки ему было приятно, что столько хорошеньких женщин слушают повествование о его славных деяниях. Конечно, не обошлось тут и без горьких минут, сколько раз на вопросы княгини о том или другом рыцаре князю приходилось отвечать: "Убит, убит, погиб", сколько раз при таких ответах слышалось рыдание из толпы фрейлин!

Так радость мешалась с горем, слезы с улыбкою. Но больше всех был огорчен маленький Володыевский. Напрасно он оглядывался по сторонам — княжны Барбары нигде не было. Правда, среди лишений войны, среди постоянных сражений, стычек и походов, рыцарь немного позабыл о ней, но теперь любовь опять вступила в свои права. Бедный Володыевский уныло опустил голову на грудь; усики его, обыкновенно так тщательно и высоко закрученные кверху, также повисли вниз; лицо утратило обычную безмятежность. Он стоял молчаливый, не оживился даже и тогда, когда князь начал и его расхваливать перед женою. Что для него значили все похвалы, если она не могла их слышать?

К счастью, над ним сжалилась Анна Божобогатая и несмотря на старые ссоры решила утешить его. Незаметно, шаг за шагом, она двигалась к цели и, наконец, оказалась рядом с ним.

— Добрый день, — сказала она, — давно мы с вами не виделись.

— О, панна Анна, — меланхолически ответил пан Михал, — много воды утекло за это время… в тяжелую минуту приходится встречаться нам… скольких знакомых недосчитаешься!

— Да, да! Столько рыцарей погибло! Тут Анна вздохнула и продолжала:

— И наше число тоже поубавилось. Панна Сенютова вышла замуж, а княжна Барбара осталась у пани воеводши виленской.

— И тоже, вероятно, замуж собирается?

— Нет, она об этом мало думает. Почему вы спрашиваете? Анна прищурила черные глазки и искоса взглянула на рыцаря.

— Я так предан всей фамилии Вишневецких, — ответил пан Михал.

— О, это очень хорошо с вашей стороны! — подхватила Анна. — Вы можете видеть в княжне Барбаре большого друга. Она не раз спрашивала: где-то теперь мой рыцарь, который на турнире в Лубнах более всех прочих срубил в мою честь турецких голов, за что и получил мою награду? Что он поделывает теперь? Жив ли еще и помнит ли о нас?

Пан Михал с признательностью поднял глаза на Анну и заметил, что она необыкновенно похорошела.

— Неужели княжна Барбара действительно так говорила? — спросил он.

— Уверяю вас. Она еще, кроме того, вспоминала, как вы в ее честь прыгали через ров… помните, когда вы еще в воду свалились?

— А где теперь пани воеводша виленская?

— Была с нами в Бресте, но с неделю тому назад выехала в Бельск, оттуда — в Варшаву.

Пан Володыевский во второй раз посмотрел на Анну и уже не мог выдержать.

— А вы так похорошели, что глазам смотреть больно, — сказал он.

Девушка улыбнулась.

— Вы говорите так, чтобы вскружить мне голову.

Володыевский пожал плечами.

— В свое время я стремился к этому, видит Бог, стремился, но безуспешно, а теперь хотел бы, чтобы пан Подбипента был удачливей меня.

— A где пан Подбипента? — тихо спросила Анна и опустила глаза.

— В Замостье со Скшетуским; он там остался наместником в хоругви, но если б знал, кого здесь увидит, о, тогда, клянусь Богом, взял бы отпуск и поскакал бы, сломя голову, за нами. Он храбрый рыцарь и достоин любви и уважения.

— А на войне… как он там?

— Вы, вероятно, хотите спросить о трех головах, которые он намеревается срубить?

— Я не верю в серьезность этого намерения.

— А между тем, должны верить, без этого ничего не получится. Он усердно ищет такого случая. Под Махновкой мы ездили осматривать место, где он дрался, и сам князь с нами ездил, а вот что я скажу вам: много повидал я на войне, но подобного зрелища — никогда. Когда он перед битвой опояшется вашим шарфом, страх что вытворяет. Уж найдет он свои три головы, будьте уверены, найдет.

— Пусть каждый найдет то, что ищет, — со вздохом сказала Анна.

За нею вздохнул и Володыевский и поднял было глаза к небу, как вдруг внимание его обратилось в другую сторону. Из противоположного угла комнаты на него свирепо глядели глаза совершенно не известного ему человека, обладающего гигантским носом и таковыми же усищами.

Можно было испугаться этого носа, этих глаз и усов, но Володыевский был не робкого десятка. Он только изумился и спросил:

— Что это за фигура, вон в том углу? Смотрит на меня, точно съесть меня хочет, и усами шевелит, как кот на сметану.

— Этот? — спросила Анна и рассмеялась. — Это пан Харламп.

— Что это за язычник?

— Вовсе не язычник. Он из хоругви пана воеводы виленского, ротмистр легкой кавалерии, провожает нас до Варшавы и там будет ждать воеводу. Вы не ссорьтесь с ним, он людоед.

— Я вижу, вижу. Но если он людоед, то ведь здесь есть люди пожирней, меня, почему же он на меня зубы точит?

— Потому что… — Анна вновь рассмеялась.

— Потому что?..

— Он в меня влюблен, и сам мне сказал, что каждого, кто подойдет ко мне, разрубит на куски, и теперь (я не шучу) только присутствие князя удерживает его, иначе он искал бы случая поссориться с вами.

— Вот тебе на! — весело сказал Володыевский. — Так вот как, панна Анна? Ой, недаром певали мы: "Как татарская орда, берешь в плен сердца!". Помните, панна! Вы шагу не можете сделать без того, чтоб в вас кто-нибудь не влюбился!

— Таково мое несчастье! — сказала Анна и потупилась.

— А что скажет на это пан Лонгинус?

— Чем я виновата, что пан Харламп преследует меня? Я его не выношу и глядеть не хочу на него.

— Ну-ну, смотрите, как бы из-за вас не вышло кровопролития. Подбипента — воплощенная кротость, но в деле любви шутки с ним небезопасны.

— Пусть он ему уши отрежет, я буду очень рада.

Она повернулась, порхнула в сторону Карбони, доктора княгини, и что-то начала шептать ему на ухо.

На ее место к Володыевскому подошел Заглоба и таинственно подмигнул ему своим здоровым глазом.

— Пан Михал, — спросил он, — что это за штучка?

— Панна Анна Божобогатая, любимая фрейлина княгини.

— Красива, черт возьми! Глазки так и светятся, а шейка…

— Вы оставьте ее в покое. Она невеста пана Подбипенты.

— Пана Подбипенты? Побойтесь вы Бога! Да ведь он поклялся сохранять целомудрие. И кроме того, какая же из них выйдет пара? Ведь она на его усах, как муха, может усесться.

— Э! Посмотрите, она еще приберет его к рукам. Геркулес был сильней, да и то подпал под власть женщины.

— Только бы она ему рога не наставила. Я первый постараюсь украсить моего друга рогами.

— Охотников и без вас будет немало, хотя я не думаю, чтобы вы все в этом преуспели. Она девушка хорошая, из старинной фамилии, а если теперь дурачится, то только потому, что молода и красива.

— У вас доброе сердце, поэтому вы так ее и хвалите; но посмотрите, что это за рожа, с кем она теперь разговаривает?