Судьба по-русски - Евгений Семенович Матвеев

«Так – подумал я – в который уж раз моя прямолинейность подводила меня к самому краю…»

Пару деньков я вчитывался, фантазировал, заряжался азартом, влюблялся в героев. Но в равной степени все глубже понимал и недостатки… Мне казалось, что, несмотря на «крутизну» обстоятельств, жизнь в хуторе протекает уж очень ровно, даже сонно…

И я с самыми добрыми намерениями, правда, очевидно, горячась, с перебором, высказал все это Валентину Константиновичу. А он долго (все так же неторопливо) выковыривал из мундштука черную от никотина вату, ни одним мускулом лица не дав понять, задел ли я его своим кипятком или нет. Встал… Тут уж я ожидал гневного разноса. Ан нет…

– Это, Евгений Семенович, был не обмен мнениями, а судилище. – И тихо, спокойно Черных вышел из комнаты.

«Все! Конец! – подумал я. – Вот теперь действительно я голый – ни сценария, ни роли…»

Свидетелем «судилища» был Валерий Фрид (главный редактор студии, умнейшая голова):

– Незаслуженно много обидных слов наговорил ты. Женя, Валентину.

– Знаю! Знаю! Будь трижды проклят мой характер!

Сколько раз я пропускал через себя, как бы проигрывал все сказанное Черныху. Кажущиеся обидными слова произносились не для того, чтобы ужалить автора, тем более любимого, а для образности, яркости мысли. Например, о названии. «Голый» звучит как призыв к зрителю: «Заходите на это кино – вам покажут стриптиз». Глупость? Конечно! А вырвалось это – и уже обида…

Спустя неделю, не надеясь на восстановление добрых творческих отношений, звоню Черныху. Звоню с одной-единственной целью – снять с души грех: извиниться перед человеком, который намеревался сделать мне добро. А он мне в трубку:

– Евгений Семенович, как тебе название «Любить по-русски»?

– А что? Ничего!.. – И я совсем по-идиотски рассмеялся от удовольствия.

Втайне я уже вынашивал нечто подобное, то ли вычитанное у классиков, то ли услышанное от людей, когда подружка спрашивает у подружки, которая вышла замуж: «Ну, как он? Любит тебя?» – «Он жалеет меня!» – горделиво ответила замужняя…

Жалеет – значит, заботится, бережет, защищает… В этом что-то большее, чем просто любить… Как все мы, особенно сейчас, в невыносимо трудное время, нуждаемся именно в этом. Нам катастрофически не хватает человеческого тепла, внимания друг к другу.

– Вам бы поуберечься от соблазна сыграть в фильме секретаря обкома, – сказал Черных.

– Какой же секретарь кур щупает и коров доит? Теперь я – фермер…

– Ладно. Обратите внимание, я кое-что сократил, кое-что дописал. – И, посмеиваясь, добавил: – Уважил мастера…

Хоть и с издевочкой «мастером» меня обозвал, а мостик к пониманию проложили…

Режиссерский сценарий (проект фильма) писал я один. А надо бы с оператором, с художником, со вторым режиссером, с директором. Это – нормальный, естественный процесс. Но один! Денег нет! Обнищала страна.

Председатель Госкино Армен Николаевич Медведев, личность в кино самая незаурядная за последние десятилетия, прочитав сценарий, заявил:

– Надо, надо делать эту картину! Как воздух такая работа сейчас нужна! Народ устал от «чернухи»… Будем добывать деньги! Но и ты помоги Глухову – поищи спонсоров. Состоятельных людей уже много появилось.

Чтобы не утомлять читателя объяснением, что такое малобюджетный фильм, приведу только один пример.

В фильме есть эпизод. Злейшие враги наших героев-фермеров, мафиозники, подожгли пасеку. На пепелище измученный Курлыгин (актер Никита Джигурда) поднимает с земли пчелу. На его закопченной ладони еле ползет насекомое с обгоревшими крылышками. В глазах героя слезы…

Я решил снять пчелу очень-очень крупно – на весь экран. Для этого нужен объектив-800! Директор картины взмолился:

– Евгений Семенович, вы с ума сошли! Такой объектив в смену стоит двести долларов! Откуда такие деньги взять?..

Смотрю с мольбой в глаза Вите Шестоперову, способному оператору… Витя вытер свою рыжую бороду и обессиленно сел на мокрый улей. Он тоже не знал, что можно сделать в такой безысходной ситуации.

Я спросил:

– Каким объективом максимально можем снять?

– Сто…

В результате зритель увидел в руке героя просто соринку. Какой эмоциональный удар пропал! И таких потерь не счесть…

Выход один – искренность чувств на экране. Собственно, русское кино никогда и не отличалось буйством спецэффектов. Его конек – чистота переживаний. Как у нашего бесхитростного народа… Пригласила меня как-то к себе в избу тетя Домочка (так ее все звали в селе, где мы снимали) – угоститься. Суетливо забегала она по убогой, чтобы не сказать нищенской, своей горнице. Положила на стол два яйца, луковичку, кусочек черного, уже начавшего черстветь хлеба и на блюдечке крупной соли.

– Вижу, как ты маешься, бедный, на этой работе… Ешь, не стесняйся…

Я и вправду ел с аппетитом. А Домна смотрела на меня, как на дитя малое, лицо ее сияло, а из глаз капали слезы… Она была счастлива…

Вот она – совесть моей картины… Домна – камертон чистоты и глубины русского характера…

…Встала проблема – кто актеры? На роль Катерины сразу увидел, почувствовал и даже привык к ней, еще не сообщив никому о своем намерении, Галину Александровну Польских. Мощная натура. Актриса, способная до краев наполнять себя чувствами и не выплескивать их по пустякам. В ансамбле исполнителей она должна стать олицетворенным корнем крестьянской жизни, воплощенной ее мудростью. Ибо почти все персонажи фильма, ставшие хуторянами, – с нервным надломом, хлебнувшие городской жизни…

Татьяна, потеряв мужа, погибшего в бою, с матерью и двумя детьми, намотавшись по дорогам Таджикистана и России, живет на пределе сил. Мне в этой роли виделась актриса тонкая, хрупкая, способная переключать эмоции легко, свободно, без актерского педалирования… Лариса Ивановна Удовиченко! Только она!

Этих двух актрис я знал и любил давно. И ждал только счастливого случая, который сведет нас на одной съемочной площадке.

Еще одна героиня – Полина. Ее я видел символом, знаком яркой русской красоты и стати. Репетировать некогда – на пробы денег не было. Вспомнилось у Станиславского: «Внешние данные, совпадающие с характером роли, – пятьдесят процентов успеха»… Доверился Великому учителю – утвердил Ольгу Егорову!

Моя боль – Курлыгин. Бесшабашный, русская удаль, необъезженный конь (может, за то его из авиации убрали).

Если Мухина я настраивался играть в предельно сдержанных тонах, то в фильме мне все равно был нужен «взрыватель» – персонаж, способный накалять температуру добела. Кто он, этот актер?

И тут мне помогло в поисках телевидение: с Останкинской башни, из ресторана «Седьмое небо» передавали вечер-встречу с ветеранами Великой Отечественной войны. Пел Никита Джигурда. Я видел и слышал его впервые. И ошалел от его дикого напора: гитара гремела, струны лопались, хрипатый голос напоминал Высоцкого… Темперамент и певческий ор (пусть простит меня Никита)