Ветувьяр - Сия Кейс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Флавио нахмурился:
— Корольева готовится к обряду.
— К какому еще обряду? — Рауду казалось, что все вокруг сошли с ума или играли в игру, правил которой он не знал.
Это для него нужен был этот чертов свиток? Все те немногие монахи, что остались в замке, носились по коридорам как угорелые, подготавливаясь к чему-то грандиозному. Рауд едва не решил, что это небывалый пир — они таскали факелы и какую-то посуду, но чаши и кубки мало напоминали обычные, да и выглядели редкостным старьем.
— Я нье знаю, — Пожал плечами Флавио, — Мне ничьего нье объясняют.
С этими словами он сослался на занятость и поспешил исчезнуть. Рауду не оставалось ничего, кроме как вернуться в обеденный зал, где в разгаре была вечерняя трапеза для гостей.
Народу в зале, освещенном едва ли не сотней свечей, было немного — несколько монахов, кто-то из южан Флавио и новый король Кирации со своей свитой.
Толстяк с самого начала начал раздражать Рауда. Его возгласы и громкий хохот раздавались на весь зал, но голос и обжорство были единственным, чем он мог похвастать перед подданными. Сейчас он вовсю “радовал” своим обществом молодую женщину, которая явно только и думала о том, что лучше провалиться сквозь землю, чем терпеть этого идиота. Лицо ее было настолько мрачно, что красавица казалась совершенно неживой.
Рауд надеялся, что проскользнет мимо толстяка незаметно — общение с ним ни капельки не прельщало, даже несмотря на печальную даму, с которой он как раз был бы совсем не против провести время.
— Эй, адмирал! — Воскликнул новый король Кирации, — Не желаете ли присоединиться?
Черт бы тебя побрал! Набрав в грудь воздуха, Рауд развернулся и двинулся к столу, где расположился толстяк со своей спутницей и несколькими слугами.
— Я не адмирал, — С усмешкой заметил он, — В Гвойне нет морских чинов.
— Это все пустое, — Отмахнулся толстяк, приглашая Рауда расположиться рядом.
Он опустился на скамью, что стояла рядом с обитым бархатом королевским стулом. Король в него, правда, едва помещался, но это, видимо, не причиняло ему неудобств. Спутница толстяка наконец подняла глаза от стола и своей нетронутой тарелки с едой, встретившись взглядом с капитаном.
Вблизи она оказалась еще прекраснее — только немного худа, но Рауд уже понял, что все видные кирацийские дамы считали своим долгом радовать мужчин такой чрезмерной стройностью. Светлые, почти белые волосы ее были уложены в сложную высокую прическу и отливали золотом в свете факелов. Платье, расшитое серебром, закрывало жестким воротником длинную тонкую шею, но обнажало нежные белые плечи, и все же ни волосы, ни фигура все равно не могли сравниться с красотой ее идеального лица.
Рауд ни разу в жизни не видел столь прекрасных женщин — высокие скулы, ясные голубые глаза, яркие пухлые губы и черные как смоль длинные ресницы. Капитан с ужасом представил, что этой красавице приходится терпеть на себе этого жирного хряка, и сразу же понял, отчего она так печальна.
— Рауд Орнсон, — Представился он ей со всей галантностью, на какую только был способен.
— О, так вы же не знакомы! — Воскликнул толстяк, не давая красавице проронить и слова в ответ, — Это леди Ремора, бывшая принцесса Кирации.
Капитану показалось, что эти слова причинили ей сильную боль. Красавица сжалась и вновь потупила взгляд, пока Рауд пытался уложить в голове, что перед ним — сестра победившего его рыжего демона. Точнее, она, конечно, была сестрой его ветувьяра, но для Рауда это не имело особой разницы.
И она тоже была ветувьяром. “Двуликим демоном”, как называли их в ордене Истинного Лика. Но, если все демоны так прекрасны, то Рауд был готов без раздумий отправиться в ад.
— Чего же ты молчишь, Ремора? — Толстяк потянулся к руке принцессы, что лежала на столе, но она быстро убрала ее, — Ты сегодня до неприличия неразговорчива.
— Мне нечего вам сказать, — Ледяной взгляд пронзил наглую рожу толстяка.
Рауд снова ощутил себя случайным гостем на чужом празднике. Он не понимал, о чем они говорили, но все же радовался, что Ремора могла дать отпор обнаглевшему хряку.
— Видишь ли, королева сегодня будет ставить опыты на ее братце, — Король повернулся к Рауду, — Вот она и ненавидит весь белый свет.
— Не смейте так говорить о Тейвоне! — Прошипела принцесса. Глаза ее были опущены вниз, но голос звенел сталью, — Вы не имеете права порочить его имя своим мерзким языком!
“Что за бес в нее вселился, раз она говорит королю такое!?” — подумал Рауд, но потом до него дошло — ей просто нечего терять. Он вновь посмотрел на ее лицо, заглянул в глаза и все понял — у этой женщины отняли все, чем она дорожила. Она была принцессой, а стала пленницей, ее брат был королем, а стал подопытным.
Рауд мечтал отомстить Флетчеру, полюбоваться на его падение, но сейчас эта мысль совершенно не принесла ему радости. Он смотрел на жирную рожу, которая насмехалась над униженной и разбитой принцессой, и хотел только одного — пронзить эту тушу шпагой, чтобы она заткнулась раз и навсегда.
В ответ на гнев Реморы король только расхохотался:
— Кем ты себя возомнила, что смеешь мне приказывать!?
Он схватил принцессу за руку, но женщина вырвалась и вскочила со своего места, окинув толстяка презрительным взглядом.
— Куда ты собралась!? Я еще не отпускал тебя!
Рауд ни на миг не забывал, что он почти такой же пленник здесь, как и Ремора с ее братом, и прав у него было немногим больше, но наглость толстяка переходила всяческие границы.
— Отстаньте от нее! — Рявкнул на этого свина он, — Ваше общество ей неприятно.
Принцесса, явно не ожидавшая его вмешательства, удивленно уставилась на капитана, но уже через миг бросилась к выходу из обеденного зала.
— А тебе-то что? — Заплывшее жиром лицо скривилось в нелепом выражении ярости.
Рауд поднялся из-за стола и смерил короля полным отвращения взглядом:
— В Гвойне ни один мужчина не имеет права унизить женщину, кем бы она ни была.
С этими словами он развернулся и ушел, чтобы попытаться догнать идущую по коридору Ремору — благо, шла она не слишком быстро и еще не успела скрыться в паутине лестниц и переходов.
— Постойте! — Окликнул принцессу капитан.
Она медленно, с поистине королевской грацией, обернулась. В темноте коридора в глаза еще сильнее бросалась ее невероятная бледность. Рауд понадеялся, причина этого
