Воспоминания - Андрей Фадеев

— Как нельзя! Отчего нельзя?

— Он еврей! — отвечал комендант.

Воронцов видимо смутился. Это известие его озадачило; он не сказал ни слова, но не мог не вспомнить только-что выслушанные им просьбу и предсказание старого литейных дел колокольного мастера.

Шествие продолжалось далее в порядке и достигло места назначения уже без всяких приключений. С тех пор Тифлис обязан князю Михаилу Семеновичу своим единственным, прекрасным, громкозвучным колоколом, которым отличаются праздничные и торжественные дни от обыкновенного, будничного времени.

На месте происшествия, около наводного моста, несколько дней виднелся снег, окрашенный кровью.

В начале года я простудился, заболел гриппом и проболел почти весь январь; хотя я не лежал и отчасти продолжал заниматься делами, но не мог выходить на воздух и должен был отказаться от своих ежедневных прогулок, что составляло для меня большое лишение. В часы облегчения от болезни и свободы от занятий, я приятно проводил время с хорошими знакомыми, умными и интересными людьми, беседа с которыми доставляла мне и развлечение, и удовольствие. Князь Владимир Сергеевич Голицын с двумя сыновьями, Гагемейстер, Соковнин, Ермолов Виктор Алексеевич, сын Алексея Петровича, служивший тогда в артиллерии, и многие другие постоянно посещали нас, обедали и проводили с нами вечера. В это же время я сблизился с новыми моими сотоварищами по службе: Дюкроаси и Уманцем. Оба — люди образованные и дельные. Первый, сын некогда известного французского актера на Петербургской сцене, был впоследствии членом Совета наместника и управляющим таможенною частью Закавказья; а второй, его помощник, был прикомандирован ко мне для содействия по устройству новых поселений.

Почти ежедневно у нас бывал также один неважный чиновник из канцелярии наместника, служивший не более как столоначальником в хозяйственном отделении моего зятя, но занявший с течением времени довольно важное место и значительное положение в Петербурге, — некто Г***. Человек способный, деловой, аккуратный, а главное ловкий, он искусно проложил себе дорогу уменьем пользоваться обстоятельствами и людьми. При самом вступлении на служебное поприще, он смастерил для себя курьезное маленькое дельце, увенчавшееся по-видимому полным успехом, но потом два раза едва его не погубившее в служебном отношении и, вместе с тем, по своим последствиям, странным образом содействовавшее к блестящему свершению его карьеры.

Он начал службу в Новороссийском крае; поступил в канцелярию графа Воронцова, поправился правителю канцелярии Сафонову своею безупречною исполнительностью, понятливостью, быстротою работы, отличным почерком, и потому последний брал его с собою при разъездах с графом по краю для переписки бумаг и различных поручений по делам. В 1837 году в Одессе внезапно проявилась чума, наделавшая более страха и переполоха, нежели вреда. По миновании ее, в канцелярии генерал-губернатора составлялись списки о наградах чиновников, которые деятельно трудились для прекращения эпидемии. Г***, также занимавшийся составлением списков, не устоял пред искушением и, без всякого к тому основания, без ведома и позволения своего начальства, включил и себя в список представлявшихся к награждению Владимирскими крестами. Беловые такого рода списки тогда часто не прочитывались и не проверялись не только начальниками, но и секретарями, что случилось и теперь. Никто на это не обратил внимания, и Г***, неожиданно для всех, получил Владимирский крест. Граф узнал о проделке, рассердился, и честолюбивый чиновник был тотчас же удален от службы. Затем, некоторые его доброжелатели, принимавшие в нем участие, успели выхлопотать ему местечко в Симферополе, в канцелярии губернатора, где он и оставался несколько лет. С назначением графа Воронцова наместником Кавказским, Сафонов, в качестве правителя его канцелярии, в уверенности, что граф давно забыл о случае с крестом, вместе со многими чиновниками, взятыми за Кавказ из Одессы и Новороссийского генерал-губернаторства, определил и Г*** столоначальником подведомственной ему канцелярии, каковым он и пребывал в Тифлисе, забыв и думать о своем самопроизвольном представлении к ордену (который однако носил в петличке с особенным апломбом), в полной надежде, что это и всеми также забыто.

В 1849-м или 1850-м году, князь Михаил Семенович отправился на южный берег Крыма в свое знаменитое имение Алупку, где принимал посещения и почетнейших тамошних чиновников. Однажды вечером князь беседовал с своими гостями. Разговор зашел о плутнях и интригах из чиновничьего мира; рассказывали разные забавные проделки; князь поддерживал эту тему и в числе других историй рассказал и случай с своим канцелярским чиновником, который сам себя представил к ордену. Потом, помолчав, вдруг сказал:

— Не знаю, куда он после того девался; хотел бы я знать, где он теперь!

Один из присутствовавших не выдержал и нескромно сообщил:

— Он служит в канцелярии вашего сиятельства в Тифлисе.

Князь Михаил Семенович крайне изумился. Сначала не поверил, вознегодовал, даже разгорячился, но, удостоверившись в несомненной истине сообщенного известия, тотчас же написал Сафонову весьма нелестное послание с строжайшим выговором и выразительными упреками, приказав без малейшего замедления уволить Г*** из канцелярии. Сафонов, разумеется, должен был исполнить приказание беспрекословно.

Г*** собрался в путь, сам не зная куда ехать, и пришел к нам в очень огорченном и смущенном виде. Ему посоветовали ехать в Петербург, где его никто не знал, но и он никого не знал. Он просил рекомендации. Я видел в нем человека с способностями, даровитого, трудолюбивого, который мог быть полезным для службы. Грех с орденом произошел уже так давно, в его ранней молодости, по легкомыслию, которое уже было дважды строго наказано и долженствовало послужить ему памятным уроком на всю жизнь. С тех пор служба его была безукоризненна, начальство его хвалило. Приняв все это в соображение, я дал ему рекомендательные письма к знакомым мне влиятельным лицам, кои могли оказать ему покровительство и содействие к поступлению на службу в Петербурге, Кажется, то же самое сделал и Сафонов. Г***, по приезде в столицу, вскоре был определен в канцелярию Кавказского комитета и не терял времени к устройству своего положения. Ему повезло. Теперь, спустя шестнадцать лет, он тайный советник, статс-секретарь, обвешан орденами, занимает важное место и стоит у преддверия значительного государственного поста[96].

Несмотря на необыкновенно суровую зиму и долго державшийся санный путь, в конце января открылась весна, а в феврале появились жары и расцвели миндальные деревья. В комнатах, постоянно освежавшихся воздухом чрез открытые окна и балкон, духота иногда так одолевала, что я выходил на галерею искать малейшей прохлады или дуновения ветерка, но искал напрасно: воздух и там оставался недвижим, и солнце ожесточенно палило. Трудно было представить себе, что еще так недавно снег лежал на улицах и морозы заставляли топить пени и камины. Нельзя было сомневаться, что мы с зимой разделались окончательно, и даже приходилось сожалеть о ней. Однако с половины марта погода начала хмуриться, пошли дожди, термометр сильно понизился, и семнадцатого числа, совершенно нежданно-негаданно повалил снег, продолжавшийся с неделю, с морозцем в три — четыре градуса. Это странное явление вполне оправдывало основанное на опыте мнение грузин о марте месяце, который они называют «гижия», то-есть сумасшедший, но резким переменам погоды и образчикам всяких температур, доступных для Грузии, коими он отличается.