Воспоминания - Андрей Фадеев

Обстоятельства, относящиеся к последнему, второму плану, так курьезны, что их нельзя пройти молчанием.

В числе лиц заинтересованных решением дела о Лорийской степи в пользу князей Орбелиановых был и доктора, князя Михаила Семеновича, Л***, человек бесспорно умный и даровитый, который с давних пор, и особенно в последние годы жизни и управления Воронцова, составлял при нем великую силу и обрабатывал подчас аферы неимоверные, разумеется сопряженные с его личной выгодой. Когда сделалось известным, что план, представлявшийся в Сенат, вовсе для желаемого дела не пригоден и что подобает его заменить другим, более пространным, то Л*** внушил князю, что все имеющиеся планы Лорийской степи не верны и не полны и что надобно составить новый, но расположению земель в самой натуре: что для этого необходимо командировать землемеров, которые бы производили съемку под руководством его, уполномоченного князем, доктора А***, и что по такому лишь плану Орбелиановы могут получить вполне свою собственность. Больной, изнуренный нравственной физически, князь на это согласился. Немедленно последовала отправка землемеров и рабское составление плана по точным указаниям. Но план не мог быть изготовлен набело раньше как уже в 1854 году, к самому дню отъезда князя Воронцова за границу. В суматохе сборов и спешных приготовлений к дороге, А***, благовременно для успеха предприятия, поднес свое произведение к подписи больного князя, который, вовсе не рассматривая плана, чтобы отделаться от докучаний и приставаний, подписал его. Несмотря на все свое расположение к Орбелиановым и пристрастную настойчивость в вопросе о земле, весьма сомнительно, чтобы он утвердил это дело в его новой редакции, если-бы находился в своем нормальном, спокойном состоянии духа. Он был для этого слишком государственный человек. Этот план вместе со множеством других бумаг, подписанных Воронцовым перед выездом, не успели даже передать директору канцелярии Щербинину до отъезда князя. А***, уехавший вместе с князем, сказал только Щербинину второпях и мимоходом, что на столе в кабинете князя осталось много бумаг, кои, по отбытии его, нужно будет исполнить.

Щербинин же, хотя и хороший человек, но беспечный и ленивый до крайности, рад был отдохнуть и принялся за разбор бумаг в кабинете князя только через год после его отъезда. Найдя между ними план Лорийской степи, без всяких указаний, как и что с ним делать, Щербинин, при встрече со мною, предложил мне взять его, так как, по-видимому, он касался до дел государственных имуществ. Я от этого отказался без официальной бумаги с препровождением плана ко мне и указанием мне, что я с ним должен делать. После сего, Щербинин оставил план по-прежнему на столе в кабинете князя, до приезда нового наместника генерала Муравьева, и доложил о нем не прежде как вместе с упомянутою бумагою в Кавказский комитета о вышесказанных затруднениях по исполнению решения указа Сената.

Этот рапорт генерала Муравьева оставался без ответа из Кавказского комитета до смерти князя Воронцова, последовавшей в 1856 году. Было только известно, что князь Воронцов, в бытность свою в Москве на коронации, убедительно просил нового наместника Кавказского, князя Барятинского, согласиться на окончание дела о Лорийской степи в пользу Орбелиановых — что, как кажется, Барятинский и обещал ему.

Наконец, в 1857 году, Кавказский комитет известил, что он соглашается с мнением министра юстиции, графа Панина, который выразился следующим образом: «Так как план, найденный в кабинете князя Воронцова, утвержден собственноручною подписью его, и так как наместник Кавказский, на основании Высочайшего повеления от 5-го ноября 1852 года, в отношении к предметам ведомства министерства государственных имуществ в Закавказском крае пользуется всеми правами министра, и следовательно имеет главное наблюдение за исполнением решений Правительствующего Сената по делам, касающимся казенного интереса: то сим самым устраняется всякий повод к дальнейшим недоумениям и возражениям против действительности последнего плана, по коему должна быть отведена земля князьям Орбелиановым; а потому предположение о пересмотре этого дела и оставить без последствий».

За сим требовалось мнение наместника, князя Барятинского. Докладывая эту бумагу князю Александру Ивановичу Барятинскому и изложив ему кратко, но ясно сущность дела, я представил ему мое мнение, состоявшее в следующем: если есть основательная причина к отдаче князьям Орбелиановым Лорийской степи, мне неизвестная, то по всему было бы благовиднее, представив непосредственно Государю Императору о запутанности и темноте прав князей Орбелиановых на Лорийскую степь, исходатайствовать прямо пожалование им ее; что кончить это дело так, как теперь предположено, было бы несообразно с достоинством правительства, потому что все основания к утверждению притязаний на эту землю неверны, превратны и даже заключаются в подлогах; что это возбудит негодование и ропот других здешних землевладельцев, из коих у многих предки имели во владении земли, которых они лишились и которых им теперь не отдают (что действительно и последовало).

Но все это было напрасно. Кажется, что у князей Воронцова и Барятинского, как и у многих наших вельмож старого доброго времени, преобладала укоренившаяся уверенность, что справедливость и правосудие не всегда то, что оно есть по совести, по здравому смыслу и по логике, а только то, что сообразно с их желаниями и самовластным стремлением кончить дело по своему произволу.

Князь Барятинский на бумаге Кавказского Комитета надписал: «Уведомить князя Орлова, что я совершенно согласен с мнением министра юстиции».

Так написано, так сделано — и так на деле исполнено.

Результаты были такого рода: правительство лишилось средств увеличить поселение Лорийской степи и усилить ее производительность вольным трудом. Эта степь, которая при благоразумном распоряжении могла-бы сделаться житницею Тифлиса, осталась почти тем же, чем была в продолжение стольких веков до этих пор, каким-то бесполезным пустырем; (осталась она нескольким из князей Орбелиановых, из которых иные вовсе не заслужили такой большой награды ничем и которые не умеют и не могут сделать из этого богатого дара никакого полезного употребления. Между ними непрестанно происходят раздоры по дележу доходов, кои все и состоят лишь в оброке с молокан. Население не умножается, оставаясь тем же, каким было до утверждения степи за ними, по той причине, что хотя может быть и нашлись-бы желающие поселиться там, но никто не уверен, чтобы владельцы земли соблюдали договоры. Владельцы не могут отстать от привычки к произвольным действиям, укоренившимся в них особенно тем обстоятельством, что со времени князя Воронцова постоянно кто-либо из членов этой фамилии бывает или фаворитом наместника, или лицом влиятельным на ход правительственных дел. Все это произошло от тех же причин, кои вообще давали возможность в России существовать столь долго неограниченному произволу наперсников царских — людей часто добрых и благонамеренных, но в которых преобладало самолюбие и уверенность в непогрешимости их произвола[94].