Воспоминания - Андрей Фадеев

Сначала колонизация на этих землях шла медленно; с 1828-го года там водворено шесть деревень армяно-католиков, а с 1843-го года две деревни прибывших сюда из России молокан, до трех сот семейств. Между тем, после выбытия Ермолова и отъезда ревизовавших сенаторов, при частой перемене главноуправлявших, князья Орбелиановы возобновляли свои претензии на Лорийскую степь, имея на своей стороне судебные места, наполненные их клевретами. И вот, в начале 1845-го года, когда в Тифлис приехал наместником князь Воронцов — дело о Лорийской степи приняло другой оборот.

Не излишним будет здесь упомянуть об особенном случае, породившем в князе Михаиле Семеновиче уверенность, что эта степь принадлежит бесспорно Орбелиановым. Еще в ранней его юности, когда ему было не более двадцати лет, он состоял адъютантом при князе Цицианове, главнокомандующем Грузии, и в 1802-м году, по какой-то служебной надобности, был командирован юг в Александрополь. Князья Орбелиановы, изыскивавшие всевозможные средства привлечь на свою сторону влиятельных людей по делу о Лорийской степи, уговорили молодого графа ехать прямою дорогою через их будто-бы владения; во всю дорогу принимали, угощали, увеселяли, канюлировали его всеми зависевшими от них способами и постоянно внушали и обращали его внимание на то, что все это пространство принадлежало и принадлежит их роду, составляет их неотъемлемую собственность с самого древнейшего времени. А юный граф, вовсе не знавший сущности дела, слепо им верил и утвердился в мысли, что все это точно так. С тех пор прошли десятки лет, и по прибытии бывшего адъютанта Цицианова полновластным главой края. Орбелиановы тотчас подняли перед ним вопли по поводу отнятия у них Лорийской степи. Князь (тогда еще граф) Воронцов счел это величайшей несправедливостью, и никакие доводы людей совершенно беспристрастных к этому делу не могли его разуверить: все их объяснения он называл шиканством, подьячеством, и даже сильно негодовал не только на тех, которые по долгу службы пробовали разъяснить ему это, но и на добросовестных лиц из туземцев, пытавшихся то же доказать ему. Так живо сохранилось в нем впечатление молодости. Палата же государственных имуществ и бывший губернатор Жеребцов, защищавшие права казны, подверглись окончательно его неблаговолению. Он предписал дать скорейший ход иску князей Орбелиановых в уездном суде и гражданской палате, и когда решение их поступило к нему на утверждение, приказал представить дело на рассмотрение сената с положительным выводом, составленным сообразно его непременному желанию, что Лорийская степь неоспоримо должна быть собственностью князей Орбелиановых. Все это было изложено таким образом, якобы земля несправедливо оспаривается казною у Орбелиановых, тогда как в сущности вопрос состоял о землях, оспариваемых Орбелиановыми у казны и землях, права на которые были дотоле уже неоднократно рассмотрены, уничтожены и опровергнуты несколькими решениями, как сказано выше. Эту последнюю фактическую сторону предмета в изложении рапорта в сенат, велено целиком выпустить. Но так как представление в таком роде никого, кроме князя Воронцова, не интересовало, и он сам его не читал, то в нем и вкрались ссылки, противоречащие одни другим; потому что в изложении дела было прописано то, что в деле находилось, а заключение оказывалось противно смыслу фактор, находившихся в деле, что впоследствии, при исполнении на месте, и послужило поводом к затруднениям в этом исполнении без нового решения.

Сенат довольно лаконически, как бы прочитав одно лишь заключение в представлении, постановил, что права князей Орбелиановых на Лорийскую степь оспариваются казною неправильно, и утвердил во всем мнение князя Воронцова. Сказ о том, по получении в экспедиции государственных имуществ, был передан для приведения в исполнение в Эриванское губернское правление, которое весьма естественно встретило затруднения в исполнении указа, но совершенной несообразности заключения, не только с теми фактами, кои имелись в делах губернских присутственных мест, но даже с предшествовавшим заключению изложением хода дела в самом указе Сенату. К этой странной нескладице присоединилось еще новое, не менее неудобное усложнение; ибо возвращенный при указе план земли, представленный Сенату из канцелярии наместника Кавказского, оказался вовсе негодным к руководству для выполнения сенатского указа, так как этот указ относился ко всей Лорийской степи, состоявшей приблизительно изо ста тысяч десятин земли, а на представленном плане были внесены только лишь части земли в количестве 8645 десятин, предназначавшиеся для поселения молокан. Это произошло потому, что канцелярия наместника, исполняя буквально прихотливое желание князя Воронцова, вовсе не заботилась о том, чтобы представить план, какой следовало, а не входя ни в какие разбирательства, по приказанию просто «представить план», приложила к рапорту в Сенат первый попавшийся план Лорийской степи, из множества частных планов этой степи, находившихся в канцелярии.

При таком положении вещей, Эриванское губернское правление продержало это дело у себя несколько лет без всякого движения. Когда же, по жалобе князей Орбелиановых, оно получило несколько подтверждений, и наконец строгих, о немедленном исполнении, то представило донесение о своих недоумениях и затруднениях главному управлению. Оказалась неизбежная необходимость разъяснить недоразумения и развязать путаницу. Между тем время уходило, началась Севастопольская война, Воронцов выбыл из края. Новый наместник генерал Муравьев, приехавший в Тифлис через год после отъезда князя, не находя возможности разрешить такую задачу самому, представил о том в Кавказский комитет, требуя от него сего разрешения. В заключение своего представления Муравьев писал, что, по его мнению, определение Правительствующего Сената, и все дело по этому предмету требует нового пересмотра. К представлению он присоединил два плана: первый — тот самый, оказавшийся негодным для соображения по исполнению сенатского указа; второй — найденный в кабинете князя Воронцова по его отъезду.

Обстоятельства, относящиеся к последнему, второму плану, так курьезны, что их нельзя пройти молчанием.

В числе лиц заинтересованных решением дела о Лорийской степи в пользу князей Орбелиановых был и доктора, князя Михаила Семеновича, Л***, человек бесспорно умный и даровитый, который с давних пор, и особенно в последние годы жизни и управления Воронцова, составлял при нем великую силу и обрабатывал подчас аферы неимоверные, разумеется сопряженные с его личной выгодой. Когда сделалось известным, что план, представлявшийся в Сенат, вовсе для желаемого дела не пригоден и что подобает его заменить другим, более пространным, то Л*** внушил князю, что все имеющиеся планы Лорийской степи не верны и не полны и что надобно составить новый, но расположению земель в самой натуре: что для этого необходимо командировать землемеров, которые бы производили съемку под руководством его, уполномоченного князем, доктора А***, и что по такому лишь плану Орбелиановы могут получить вполне свою собственность. Больной, изнуренный нравственной физически, князь на это согласился. Немедленно последовала отправка землемеров и рабское составление плана по точным указаниям. Но план не мог быть изготовлен набело раньше как уже в 1854 году, к самому дню отъезда князя Воронцова за границу. В суматохе сборов и спешных приготовлений к дороге, А***, благовременно для успеха предприятия, поднес свое произведение к подписи больного князя, который, вовсе не рассматривая плана, чтобы отделаться от докучаний и приставаний, подписал его. Несмотря на все свое расположение к Орбелиановым и пристрастную настойчивость в вопросе о земле, весьма сомнительно, чтобы он утвердил это дело в его новой редакции, если-бы находился в своем нормальном, спокойном состоянии духа. Он был для этого слишком государственный человек. Этот план вместе со множеством других бумаг, подписанных Воронцовым перед выездом, не успели даже передать директору канцелярии Щербинину до отъезда князя. А***, уехавший вместе с князем, сказал только Щербинину второпях и мимоходом, что на столе в кабинете князя осталось много бумаг, кои, по отбытии его, нужно будет исполнить.