Покаяние - Геннадий Гусаченко

Я обшарил карманы негодяя, нашёл кастет–свинчатку и справку об освобождении из мест заключения.

— Запомнил, паскуда, твою фамилию… Завтра явишься в девятый кабинет… Заплатишь за мой устряпанный костюм, плащ и шляпу — разойдёмся по–мирному. Ты меня понял, гнида?! — ткнул я его напослед кастетом по хребтине, помогая таким образом встать. Он опять мотнул головой, что–то промычал в ответ, и шатаясь, зашлёпал по лужам. А дождь всё лил…

Утром, как обычно, я заглянул в дежурную комнату.

— Мне есть чего за эту ночь?

— Хватает… Велосипед из подъезда украли… Сарайку обчистили, все осенние припасы вынесли… Кража из квартиры на улице Кутузова, фомкой дверь подломили, опергруппа из управления туда выезжала… Угон машины из гаража, ворота автогеном вырезали… Кража из аптеки… Попытка проникнуть в магазин «Промтовары», окно выставили, сигнализация сработала… Вот ещё телефонограмма из больницы… Кого–то отдубасили душевно… — подавая один за другим заявления граждан, сказал капитан Фомин.

Я прочитал телефонограмму и обомлел: «Доставлен в реанимационное отделение городской больницы неизвестный гражданин с челюстно–лицевыми травмами… избит неизвестными…».

Позвонил в больницу, справился о состоянии здоровья человека, избитого «неизвестными».

— Состояние критическое… — ответил врач… — Выбиты зубы, сотрясение мозга, переломы челюсти… Один глаз видеть не будет… Если и выживет, то останется инвалидом. Возможна потеря рассудка.

Да… Постарался я «душевно», как сказал Фомин.

Первой мыслью было скрыть, искать «неизвестных», спустить по–тихому дело «на тормозах». Одной «висячкой» больше, одной меньше. Но те двое, которые убежали? Знают, что я из милиции. Не в их интересах, конечно, трепать языками…

Я не стал усугублять своё незавидное положение. Явился в кабинет начальника отдела милиции и выложил ему на стол кастет грабителя, пистолет, ключи от сейфа, служебное удостоверение и телефонограмму.

— Шёл ночью, делал обход своей зоны… Напали, хотели ограбить… Ну, дал одному… Он сейчас в реанимации…

— Почему не стрелял на поражение? — насупился Горват.

Я промолчал.

— Ты был пьян… Слишком хорошо тебя знаю… Уж ты бы не отпустил грабителя… Притащил бы его в отдел…

— Я был трезв…

Он посмотрел на меня с усмешкой.

Особая инспекция — служба безопасности милиции, осуществляющая контроль за своими сотрудниками, не нашла доказательств моего алкогольного опьянения. В противном случае мне грозила тюрьма. Несмотря на благодарности, почётные грамоты и премии за успешную работу в уголовном розыске, меня уволили из органов МВД «за превышение пределов самообороны, использование оружия не по назначению» — гласили сухие строчки приказа по управлению.

В краткой характеристике, выданной мне после увольнения для последующего трудоустройства, подписанной В. В. Горватом, сообщалось:

«Тов. Гусаченко Г. Г. за время работы в уголовном розыске Первореченского райотдела милиции показал себя с положительной стороны. Инициативен, много времени отдавал раскрытию уголовных преступлений. К работе относился добросовестно. Активно участвовал в жизни коллектива, пользовался уважением товарищей по работе».

Почему так случилось? Почему, несмотря на самоотверженность, пришлось расстаться с милицией?

В ответе на этот вопрос не сомневаюсь: так Господу Богу было угодно! Ангел–хранитель отвёл от меня пули, бандитскую пиковину, помог остаться в живых в нескольких смертельных схватках.

На тернистом пути сыщика мне грозила неминуемая гибель, и Ангел–хранитель сделал так, чтобы я больше не работал в уголовном розыске, где запросто мог сыграть в ящик. Мой верный страж навёл на меня тех негодяев, чтобы я сейчас беззаботно плыл по реке, глядя в безоблачное небо и предаваясь воспоминаниям. И ещё одно знаю точно: в Первореченском райотделе милиции я встретил честных, порядочных людей, не в пример нынешним взяточникам — оборотням в погонах. С благодарностью, глубоким уважением и признательностью вспоминаю начальника РОМ В. В. Горвата, его заместителя по оперработе Е. И. Королёва, начальника отделения УР М. И. Данилина, оперуполномоченных Виктора Филиппченко, Арсена Марченко, Юрия Успангалиева, следователей Татьяну Мельник, Светлану Борисову, участковых инспекторов Кима Кувардина, Михаила Клызуба, Виктора Мандрыкина, работника опергруппы Вадима Мицкевича, дежурного по отделу капитана Фомина. И да простят меня те, кого запамятовал.

По–разному у всех сотрудников сложилась судьба. Как сказал великий Грибоедов устами своего героя Чацкого: «Иных уж нет, а те далече». Они остались верны своему долгу — бескорыстно защищать честь и достоинство граждан.

Они были всегда на посту!

Свободный, как ветер, как чайка в полёте, я шёл по Ленинской — главной улице Владивостока, не ощущая за поясом привычной тяжести пистолета, испытывая необычайную лёгкость души и тела. Словно вынырнув из омута, я вдыхал воздух полной грудью. Не нужно больше ломать голову над придумыванием версий преступлений, идти туда, не знаю куда, искать того, не знаю кого. Не придётся сидеть в засадах, ездить в командировки, спать в кабинете на стульях, проводить выходные дни на барахолке, выискивая там украденные вещи, выкуривать за день пачку папирос, заглушая голод. Однако, на всю жизнь останется привычка заступаться за слабого и беззашитного, приходить на помощь тому, кого бьют или оскорбляют. И нередко приходилось выслушивать реплику: «Бросьте, вы, Геннадий Григорьевич, свои милицейские замашки!».

Первые месяцы после увольнения из милиции я временно работал электриком–ремонтником на разных китобойных судах, стоящих в доках. На любое из них в отделе кадров меня могли включить в судовую роль, но слишком свежими оставались в памяти блевотно–штормовые ночи на «Робком» и «Вдохновенном», мучительно–долгие, от одного воспоминания о которых рефлективно начинало тошнить.

Я ждал возвращения из японского дока китобойной базы «Дальний Восток», на которой замечательный человек Анатолий Михайлович Бакшеев обещал мне «хорошее место».

В конце января долгожданная китобаза ошвартовалась у причала рыбного порта Владивостока. Мои скособоченные туфли простучали по трапу плавзавода, по огромной, словно футбольное поле, разделочной палубе и закончили торопливый бег у двери двухместной каюты электриков.

Через несколько суматошных дней погрузки продовольствия, закачки воды, топлива, гарпунов и другого снаряжения китобойная плавбаза «Дальний Восток» вышла на промысел. Седые волны Японского моря, бессильные раскачать такую махину, бились о её стальные борта, и далеко за кормой стелился пенный след от винта.