По следам карабаира. Кольцо старого шейха - Рашид Кешоков

Вадим Акимович стал ходить по комнате, от стола — к углу и обратно, по-прежнему молча, — кто-кто, а уж он-то отлично знал, что соваться к Жуниду с разговорами, когда он занят, так же бесполезно, как пробовать сдвинуть с места каменную стену. Поднимет голову от стола, посмотрит сквозь тебя невидящими, потусторонними глазами и снова уткнется в бумагу.

Прошло еще около сорока минут, когда Жунид, кончив писать, произнес, в конце концов, долгожданное: «Все. Точка».

Дараев и теперь не стал любопытствовать, ожидая продолжения.

— На, посмотри, — Жунид протянул Вадиму Акимовичу листок бумаги с какими-то странными схемами и записями: кружки, прямоугольники, квадраты, внутри которых мелким бисером что-то написано, а на них, в разные стороны — стрелки, ровные, косые, дугообразно изогнутые.

Дараев поднес листок к лампе и стал с интересом рассматривать.

Жунид встал, потянулся и, обойдя стол, заглянул Дараеву через плечо.

— Понимаешь?

— Не очень, — признался Вадим. — Слева вот эти ромбики и кружочки…

— Их можно было бы и не рисовать, это я так, для пущей убедительности. Смотри: седьмого марта. Чита. Бегут из заключения Хапито Гумжачев и Паша-Гирей Акбашев. Дальше. Шестнадцатого апреля. Дербент. Нападение на инкассатора Госбанка. Из тела убитого была извлечена пуля и установлено — парабеллум. Заметь, оружие редкое. Идем дальше: двадцать седьмого апреля, Черкесск. Кража в ювелирном магазине. Паритову ударили камнем, завернутым в платок Хахана Зафесова (или Сахата Кабдугова — как тебе угодно)…

— Постой, я начинаю понимать.

— Не постою. Слушай теперь до конца. Ночь с двадцать девятого на тридцатое апреля, аул Калеж. Покушение на сыровара Сахата Кабдугова. Нам с тобой удается установить, что в покушении принимал участие бежавший Хапито Гумжачев. И снова — платок Зафесова. И снова — пуля из парабеллума. Кстати, можно предположить, что Сахата ударили камнем, завернутым в этот платок, на нем есть дырка и следы крови. Я вчера звонил кровь Сахата. Зачем завернули — не знаю. Ночь была, можно и просто камнем стукнуть. Может, ритуал какой-нибудь бандитский. Не это главное. Главное в истории с Сахатом — три детали.

— Гумжачев, платок и пуля из парабеллума.

— Точно. Не перебивай… — Жунид увлекся и наседал сзади на сидящего Вадима, тыча пальцем в листок со своим рисованием. — Третьего мая. Дело, которое нам с тобой поручено. Черкесск — Шахарская прядильная фабрика. Исчезают Барсуков и Кумратов почти с полумиллионом бумажек. Через неделю обнаруживается труп Барсукова в Псыже. Из тела извлекают пулю: охотничье ружье шестнадцатого калибра. Вот все. А теперь сопоставь…

— Уже сопоставил, — перебил Дараев — И сам могу тебе расписать, как по нотам…

— Ну, давай.

— Если еще пронумеровать… — Вадим Акимович размашисто написал карандашом на схеме несколько цифр рядом с обозначенными Жунидом числами месяца. — Итак, выходит, что в каждом из четырех первых преступлений есть общие, как ты выразился, детали. Дело первое — Гумжачев. В четвертом — тоже он. Второе — парабеллум, четвертое — то же самое. Третье и четвертое — платок Зафесова. Вот и получится, что побег Гумжачева и Акбашева, убийство инкассатора в Дербенте, кража в ювелирном магазине в Черкесске и покушение на Сахата Кабдугова — явно связаны между собой.

— Скажем так предположительно связаны, — поправил Жунид.

— Как же это никому не пришло в голову до тебя разложить такой пасьянс? — спросил Вадим, возвращая листок со схемой Шукаеву.

— И не могло прийти. Бондаренко занимался только делом Цыганова и немного шахарским. В ауле Калеж были мы с тобой и Зеленский райотдел. То есть никто практически не имел возможности взять все дела в свои руки и раскинуть такой, как ты говоришь, пасьянс.

— Да… — Вадим Акимович встал. — Может быть, действительно одни и те же? Хапито и Паша-Гирей?

Жунид пожал плечами и достал новую папиросу.

— Это нам с тобой еще предстоит выяснить. Запиши-ка себе на первый случай…

Дараев достал блокнот и снова сел.

— Первое. Проверить по числам: не могли ли они, используя, конечно, современные средства передвижения, быть во всех этих местах последовательно? Чита, Дербент, Черкесск, Калеж. Я думаю, быть могли, но подготовить преступление без наводчиков и других лиц едва ли могли успеть… Второе: запросить тюремное начальство в Чите — какой марки мог быть пистолет у Хапито и Паши-Гирея. Третье: проверь мелочи. Если ты обратил внимание, там… — он кивнул на стол, где лежали папки с делами, — есть сведения о происшествиях, которыми должен был заниматься ОБХС — не подтвердившиеся хищения овец в совхозе «Пригородный», — кстати, именно там горела ферма, — и шерсти на Шахарской фабрике. И еще что-то в таком роде… Подожди, где же?.. Да, Сахат Кабдугов. Бондарь подозревал, что тот сбывал сыры налево. Пусть РОМ пощупает Сахата. Может, оно и не понадобится нам, а, может, и сгодится. Знать надо, на всякий случай…

— Есть. Записал.

— Наверное, все.

— Что будем делать завтра?

Жунид снова посмотрел на часы. Было половина девятого.

— Еще сегодня. Сейчас едем с тобой на Псыжскую, 5.

— Куда?

— На улицу Псыжскую, 5. К Самуилу Исааковичу Чернобыльскому, бывшему золотых дел мастеру, ныне пенсионеру, — гася в переполненной пепельнице папиросу, сказал Жунид. — Поехали. Я хочу сам видеть и слышать этого старика. А потом мы с тобой перекусим и ляжем спать.

На пороге их встретил Гоголев.

— Ну, как? Поработали?

— Спасибо, Виктор Иванович, — за обоих ответил Жунид. — Помозговали. Завтра, если можно, мы попросим у вас машину.

— К которому часу?

— К семи, если можно. Прямо — к гостинице.

— Будет вас ждать у подъезда в 7.00.

— Спасибо.

Псыжская улица оказалась довольно далеко от управления, на самой окраине, где почти не было крупных зданий — одни старенькие одноэтажные дома так называемого частного сектора. Фонари горели редко, через один, через два, на домиках тоже не было лампочек, и Жунид с Вадимом минут десять катались по темной улице взад-вперед, перебудили всех дворовых псов, пока отыскали, наконец, пятый номер. Из неосвещенного двора, обнесенного глухим деревянным забором, поверх которого торчали макушки раскидистых кустов цветущей сирени, никто на стук не выходил, только заливались разноголосым лаем соседские собаки справа и слева. Потом сбоку скрипнула калитка, и мужской голос с акцентом спросил:

— Кто нада? — сам говорящий предпочел оставаться за полуоткрытой калиткой, не выходя на улицу.

— Чернобыльский нужен. Самуил Исаакович.

— Нет его. Уехал.

— Куда? Надолго?

— Дагестан уехал. Не знаю, — ответил неизвестный одновременно на оба вопроса и, загремев засовом, удалился.

— Неразговорчивый тут народ, — заметил Вадим Акимович.

— Ночь на дворе, — шагая к машине, стоявшей посередине улицы, рассеянно сказал Жунид. — Значит… опять Дагестан.

— Я тоже обратил на это внимание, сначала Паритов, затем, — Чернобыльский, — отозвался Дараев, обходя лужу. — Кстати, ты заметил, когда чертил, что и побег Хапито с Пашой-Гиреем, и убийство в Дербенте, и кража кольца, то есть три первых дела, каждое в отдельности, связаны с покушением на Сахата.

— Заметил, — сказал Жунид уже в машине. — Зато шахарское дело никак и ни с чем как будто не связано. Единственное, за что, по-моему, мы должны зацепиться, это — охотничье ружье. В показаниях жены Кумратова есть о нем: охранник был завзятым охотником. А ружье исчезло.

— С него завтра и начнем?

— Нет. Я думаю, надо сначала разыскать зверолова, который слышал выстрелы на лесосеке.

— Куда теперь? — спросил шофер.

— В гостиницу. На сегодня все. Завтра с утра — к Воробьеву, в обком. Потом будет трудный день, так что надо хорошенько выспаться.

— Ты пойдешь к Заурчику? Лицо Жунида посветлело.

— Пока не могу, — с сожалением сказал он. — В ближайшие несколько дней дел у нас с тобой будет предостаточно.

9. Человек с чемоданом

Полчаса у Воробьева. Оперативная группа. Опять — встреча с Зулетой. Немного топографии. Поиски. Ненужный разговор. Медная пуговица. На пасеке. Допрос зверолова Итляшева. Третий раз в деле фигурирует чемодан. Вадим Акимович утверждает, что один из трех неизвестных — Хапито Гумжачев.

Геннадий Максимович задержал у себя Шукаева и Дараева не более получаса, понимая, как дорого время: кончался май, а ни одно из серьезных преступлений последнего месяца еще не было раскрыто.

Секретарь расспросил друзей, как отнесся к их появлению Коноплянов, не чинил ли им препятствий, посоветовал без стеснения обращаться в обком в случае необходимости и, прощаясь, сказал: