Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений - Дориан Лински
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для многих миллионов американцев социальные сети стали основным источником информации. В соцмедиа не существует редактуры, как в традиционных СМИ. Отвечая в 2017 году на критику, начальник отдела безопасности Facebook Алекс Стамос заявил, что если для уничтожения фейковых новостей использовать на ресурсе программы машинного самообучения, то соцсеть превратится в «министерство правды, оснащенное программами машинного самообучения»57. Как бы там ни было, Facebook не сумел вовремя отреагировать, что позволило беспрепятственно распространять дезинформацию. Сегодня мы сталкиваемся с информацией, поддельность которой могут определить только квалифицированные специалисты, что потенциально уводит нас в глубокий лабиринт параноидального обмана и приводит к ситуации, при которой крайне сложно отличить настоящие факты, в том числе и видео, от искусственно генерированных. Образно говоря, уже запросто можно «оживить» и анимировать фиктивного товарища Огилви, в то время как настоящие фото Джонса, Аронсона и Резерфорда люди будут воспринимать в качестве подделки. Технологически от этой проблемы никак не избавиться, ее корни уходят глубоко в природу и характер человека.
По-настоящему оруэллианским можно назвать то, что термином «фейковые новости» Трамп и его сподвижники называют настоящие новости, которые им по каким-то своим соображениям не нравятся, а откровенная ложь стала называться «альтернативными фактами». В марте 2017-го в The Washington Post подсчитали, что за 773 дня своего президентства Трамп сделал 9014 ложных заявлений58. В первый год нахождения у власти Трамп делал в среднем шесть ложных заявлений в день, а в 2019 году ежедневно от него исходило в среднем двадцать два ложных заявления в день. Трамп создает свою собственную реальность и измеряет свой успех количеством людей, которые ему доверяют. Чем более беззастенчивой является ложь, тем большего успеха он добивается. Адвокат Трампа Рудольф Джулиани однажды проговорился: «Правда – это неправда!»59, что можно назвать прекрасным лозунгом «края версий». Реальность внутри черепа.
Антиутопические кошмары проявились в Америке в эпоху Трампа с новой, необузданной силой. Благодаря ТВ-адаптации канала Hulu «Рассказа служанки» было продано еще три с половиной миллиона экземпляров романа Этвуд, что в свою очередь вдохновило новую волну антиутопий феминистского толка. Форма служанок (красный балахон и белый чепчик) стала почти такой же популярной, как маска V среди демонстрантов и протестующих. Одна из женщин, протестовавшая против инаугурации Трампа, держала плакат: «Сделайте фантазии Маргарет Этвуд снова фантастикой!» В отличие от Оруэлла Этвуд дожила до того, чтобы написать продолжение своего известного романа. Атмосфера Америки эпохи Трампа подтолкнула Hulu экранизировать «Рассказ служанки», HBO – сделать экранизацию «451 градус по Фаренгейту», а канал Channel 4 / Amazon Video – снять «Электрические сны», сериал-антологию на основе произведений Филипа К. Дика. Режиссер и писатель Ди Риис говорила, что ее радикальная адаптация «Унылого незнакомца» в виде комментария о состоянии политической паранойи объяснялась всем тем, что происходило во время президентских выборов 2016 года. «Многие опасные идеи были разрешены, декларированы и размножены… Этого не происходит, – говорили они. То, что ты видишь, это совсем не то, что ты видишь, – говорили они. То, что ты слышишь, совсем не то, что ты слышишь, – говорили они»60.
В июле 2018 года Трамп заявил: «Все, что вы видите, и все, что вы читаете, не то, что происходит на самом деле»61. После этого в соцсетях стали цитировать следующие строки из романа «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый»: «Партия сказала вам не верить тому, о чем свидетельствуют ваши уши и глаза. Это было последнее, самое важное приказание»62.
Можно даже почти с чувством ностальгии вспоминать то время двадцать лет назад, когда казалось, что Большой Брат – это шутка и Оруэлл «выиграл». Это было время авторитарного национализма, правого популизма, обилия дезинформации и потери веры в либеральную демократию. В такую эпоху скидывать со счетов Оруэлла и его роман «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» было непросто. Впрочем, в наши дни в Китае, в котором установлена самая жесткая цензура, в сети нет упоминаний об Оруэлле и его книгах.
Можно сказать, что Оруэлл был одновременно слишком оптимистичным и пессимистичным. С одной стороны, Запад не пал жертвой тоталитаризма. Глобальной экономикой движет консьюмеризм, а не бесконечная вой на. Оруэлл не смог предугадать то, насколько живучими окажутся расизм и религиозный экстремизм. Он не мог представить себе, что обычные люди с таким же энтузиазмом воспримут двоемыслие, как и интеллектуалы, и это произойдет без пыток и террора. Люди сами захотят поверить в то, что два плюс два равняется чему угодно.
Роман «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» поднимает несколько важных тем, и в зависимости от того, что волнует людей в ту или иную эпоху, на первый план выходит та или иная тема. В эпоху холодной войны в романе видели предупреждение о тоталитаризме. В 1980-х в романе нашли предупреждение об опасностях технологий. В наши дни в романе актуальны вопросы защиты правды. В конце первой недели президентства Трампа Адам Гопник в The New Yorker извинился за то, что раньше считал прогнозы Оруэлла слишком неактуальными: «Наша эпоха напоминает нам то, в чем Оруэлл был прав, – тоталитарная система строится на часто повторяемой лжи, и о том, что борьба с ложью становится не просто более опасной, но и более утомительной, чем ее повторение… Не предполагается то, что люди должны верить в эту ложь, предполагается то, что они должны быть ею запуганы. И эта ложь касается не просто отдельно взятых фактов, это сумасшествие является сознательно брошенным вызовом представлению о том, что является здравым»63. И это возвращает нас туда, откуда мы начинали, в те времена, когда Оруэлл был в Испании. Эссе «Вспоминая войну в Испании» за последние три года цитировали, наверное, чаще, чем за предыдущие шестьдесят три:
Готов согласиться, что история большей частью неточна и необъективна, но особая метка нашей эпохи – отказ от самой идеи, что возможна история, которая правдива. В прошлом врали с намерением или подсознательно, пропускали события через призму своих
