Мемориал августа 1991 - Андрей Александрович Прокофьев

сам тебе хотел рассказать. Правда, пьяный я спал. Хорошо тогда с Васей Зерножраевым нажрались.

– Это когда ты в гости к нему ездил в ‘’Либеральный рассвет’’? – перебил Ироним Евстратиевич.

– Нет, когда в городе его встретил. Больше недели прошло, просто из головы у меня вылетело. Чего пьяному не померещится.

Ироним Евстратиевич терпеливо и с интересом ждал продолжения. Несмотря на свой бывший сан, он до полусмерти любил разные мистические истории. Много раз сам на себя накладывал взыскания за это дело, но все одно не мог преодолеть жуткое искушение. После же визита к ним Толстозадова, Ироним Евстратиевич и вовсе не прекращал думать, о подобной тематике в виде; снов, знаков, предчувствий и прочей ерунды, – которой так богата родная глубинка.

– В общем приснился мне Толстозадов, господи, как плохо он выглядел. Какой-то весь раздувшийся, будто протух на солнце. Тогда первый раз он хорошо выглядел – солидно, а сейчас, скажем прямо, не очень. С ним старик в генеральской форме, до того забавный, только мне ни до смеха, сдерживаюсь. Толстозадов тогда сказал.

– Леопольд Сигизмундович полюбуйся на него, это значит, он меня имел ввиду, – продолжил Иван Васильевич.

– Так что он? И что за Леопольд Сигизмундович, нехорошее имя отчество – спросил и уточнил одновременно Ироним Евстратиевич.

– Да что он. Палкой своей с черепом по полу колотил. Кричал так, что уши закладывало. Он, вероятно, посчитал, что я пьяный и ничего не пойму. Только я, Евстратиевич, не такой дурак сразу отрезвел, хоть и на время.

– Что же я его не видел? – обиженно произнес Ироним Евстратиевич.

– А я почем знаю. Не удостоил он тебя своим вниманием, что еще скажешь – засмеялся Иван Васильевич.

– Странно – с полной серьезностью произнес Ироним Евстратиевич.

– Дурак ты, чем дальше от таких деятелей, тем лучше – произнес Иван Васильевич, наливая водки.

– Зачем тогда Ваньша, ты свой мемориал соорудил?

– Причем здесь мой мемориал. Сейчас бы я его строить не стал, а тогда настроение было. Но, а потом пришлось уже и душу в него вкладывать – Иван Васильевич заглотил водку, не дождавшись Иронима, который, как кажется, на время забыл о ней родимой.

– Ты что думаешь, Толстозадов к тебе со мной пожаловал? Нет, мой друг, мемориал ему твой нужен. Сам ведь, помнишь, что начал ты его делать в те дни, когда только первые проблески нашего времени проявлялись. Первый день тогда был, когда об этих чепистах объявили. Это – знак. Первый ты Ваньша, отдал должное священному действу!!! Понимаешь меня или нет?

– Что во всей России – первый? – недоверчиво, но с выражением довольства на лице, переспросил Иван Васильевич.

– Если Толстозадов здесь появился, то это и есть главное доказательство твоего первенства. Понимаешь ты, что значит образ Толстозадов для нашего времени – любуясь сам собой, произнес Ироним Евстратиевич.

– Похож он сильно на одного господина, вот это я понимаю – пробурчал Иван Васильевич.

– Образ он принял, в то время – не меняя выражения лица и интонации голоса, возвестил Ироним Евстратиевич.

– Может и образ, только возникает у меня к тебе вопрос, о божьем промысле. Но не вяжется этот господин со святыми канонами церкви нашей православной.

– Брось Ваньша лезть со своими сомнениями, в дело тебе неведомое, надо, значит так надо. Давай, лучше рассказывай, что там в твоем сне дальше было – жестко одернул, Ироним Евстратиевич.

– Сказал он: что скоро приедут к нам с тобой люди из соседнего города. Нужно будет им оказать помощь и слушаться их, чего бы они ни сказали. Дело говорит: ‘’жизни или смерти’’ – глухим голосом, выражая внутреннее недовольство, произнес Иван Васильевич.

– Он так и сказал, что к нам с тобой? Ты не врешь? – переспросил Ироним Евстратиевич.

– Так и сказал, так что радуйся. Не забыл о тебе святой Толстозадов, упомянул на ночь глядя – с иронией ответил Иван Васильевич.

– Ты Ваньша, чем недоволен? Лицо у тебя так и скуксилось. Догадываюсь: гордыня тебя с жадностью мучают. Как же слушаться приезжих, кормить их. Что не прав я?

– Прав, конечно, почему я должен слушаться приезжих, когда я первым мемориал заложил? Скажи мне? – не уступал другу Иван Васильевич.

– Думаю, что у них есть что-то более важное, чем мемориал. Уверен, что так и будет. Такие вещи просто так не происходят – с важным видом произнес Ироним Евстратиевич, он уже заметно опьянел, голос стал высоким, лицо передергивалось от выпитого, а глаза быстро перемещались, то туда, то сюда.

Иван Васильевич задумался о чем-то своем, опустил охмелевшую голову вниз.

– Он сказал тебе, когда они пожалуют?

– Нет Евстратиевич, сказал: ‘’скоро’’ – зевнул Иван Васильевич.

– Вот теперь картинка шире стала, хоть через сны, но много ли мы знаем о промысле всевышнего – загадочно произнес Ироним Евстратиевич.

– Ты о чем, какая картинка? – ничего не понял Иван Васильевич.

– Я тебе говорил о своем сне, совсем недавно. О посланнике нечистого в наших краях. Так вот, все – это одно дело. Нечистый сюда прислал своего слугу, чтобы… – здесь Ироним Евстратиевич запнулся, соображая, как ему лучше сформулировать мысль.

– Чтобы помешать этим – добавил Иван Васильевич.

– Не только этим, но и нам вместе с ними. Так я думаю. Только, как его вычислить? – пьяным голосом сказал Ироним Евстратиевич, упер подбородок в согнутую в локте правую руку, смотря куда-то в сторону от Ивана Васильевича.

– Ну, это несложно. У нас чужаков не так много бывает. Совсем иное, что ты или мы, будем с ним делать, если он посланник самого нечистого. Вот – это вопрос, тебя он первого на кресте и подвесит – не выдержав серьезности разговора, уже перебравшим голосом засмеялся Иван Васильевич.

– Не смешно, как с ним быть, я пока не знаю, но думаю, что приезжие нам и подскажут – даже чересчур серьезно произнес Ироним Евстратиевич, покачнулся, вставая со стула, посмотрел на Ивана Васильевича, уже мало чего соображающим взглядом, после чего добавил – Пойду я на диван в гостиной прилягу, что-то разморило меня от твоего угощения. Бываешь ты Ваньша щедрым на бесовское угощение.

Ироним Евстратиевич еле перемещая свое щуплое тело, двинулся в соседнюю комнату, а Иван Васильевич высказался ему в спину.

– Пельмени нужно было есть. Хорошие, бульон внутри такой, что пальчики оближешь.

…Ироним Евстратиевич метался по дивану, испытывая на себе контраст пьяных сновидений. Иван Васильевич допив водку, уснул в кресле, успев съесть еще два десятка горячих пельменей, которые ему лично принесла тетка Ефросинья. Она еще стукнула своей грубой палкой по полу, напомнив своим недовольством самого Толстозадова, делавшего то же самое, только не наяву, а во сне. Хотя бес его знает, где явь, а где сон, когда хорошо льется водочка и смачно дымятся аппетитные пельмени, покрытые белым покрывалом жирной, как масло сметаны.

Проспали они совсем