Реквием машине времени - Василий Головачев

— Говори!

Конопатая попробовала одну монету на зуб, довольно хмыкнула и почти беззвучно ссыпала золото в карман.

— Я стояла вон там, светлая княжна. Там темно, от ворот меня не видно было. Твой псарь вышел из трапезной, и тут появляется этот усатый. Из тех, здоровенных, будто бабы, которые у… Поняла?

— Дальше?

— Попросил твоего псаря выйти к воротам. Что-то по секрету обещал сказать. Он и пошел. Ну, тут подскочили сзади еще двое и накинули на него мешок. Узкий такой, раз — и сразу до пят запаковали. В таком мешке не побрыкаешься, человек как связанный…

— Знаю, — сказала Анастасия. — Так снимают часовых. Дальше!

— И все. Мешок поперек седла — и только подковы замелькали.

— Все?

— Все, клянусь улыбкой Великого Бре!

Анастасия молча выхватила у Ольги кошелек и, не развязывая, запихала в карман конопатой. Та поколебалась:

— Страшно, ну ладно уж… Во дворец к ней его бы не повезли, там она опасается… Кардинал рядом. А есть у нее охотничий домик — на седьмой версте свернуть в лес, влево, и тропа приведет прямиком… Бывало уж так…

— Ему что-нибудь грозит?

Конопатая прыснула:

— Жизни его, точно, ничего не грозит. А вот добродетели… Тут ручаться никак нельзя, — даже в темноте можно было разглядеть ее ухмылочку. Анастасия в ярости махнула рукой:

— Иди!

Девица шмыгнула в темноту, к дверям конюшни.

— Седлай коней! — Анастасия схватила Ольгу за рукав.

— А может, подождем до утра? Смотришь, сам объявится…

— Седлай коней, говорю! И нечего зубы скалить!

— Слушаю, госпожа моя, — сказала Ольга с непонятной интонацией, повернулась на каблуках и побежала к конюшне.

Через несколько минут они понеслись вскачь по мощеным и немощеным улочкам, по пятнам падавшего из окон бледного света.

На выезде пришлось остановиться. Ворота были заперты на огромный засов, брус, вытесанный из цельного ствола большого дерева, замки наглухо соединяли брус с оковкой ворот. Да еще цепь, протянутая чуть пониже бруса, была продета в четыре ушка на створках и схвачена на концах замками. Окошко караульной избы, прилепившейся к стене, было темным. Анастасия подъехала и постучала в него рукоятью меча. Стучала долго. Наконец в темноте за мутным стеклом показалось лицо.

— Кого там носит?

— Рыцари, — сказала Анастасия. — Нам нужно…

— Приказ, — сказали за окном, отчаянно зевая. — До первых петухов ворота заперты.

Анастасия позвенела золотом, потом пыталась помочь делу бессвязными угрозами — все безрезультатно. За стеклом пообещали поднять тревогу.

Спорить Анастасия не пыталась. Повесив голову, отъехала прочь. На постоялый двор возвращались шагом. Анастасия цыкнула на Ольгу, собравшуюся лезть с увещеваниями, сухо приказала держать коней в стойлах, не расседлывая, и ушла к себе.

Сначала она металась по комнате, потом немного угомонилась, села, поставив меч меж колен. На душе скребли кошки. Она злилась из-за случившегося, то взвинчивая себя, то впадая в тупое безразличие. Распутала крепко зашнурованный вьюк, расшвыряла по комнате вещи, достала бинокль, яростно дунула на светильник и с ногами устроилась на подоконнике. Смотрела на Луну долго-долго, и вдруг Луна стала туманной, расплылась перед глазами. Анастасия недоумевающе осмотрела бинокль. С ним все в порядке. И небо ясное.

Оказалось, что это глаза у нее мокрые — событие небывалое для рыцаря. Слеза ползла по щеке, Анастасия слизнула ее, и тут вдруг случилось вовсе уж невообразимо позорное — Анастасия упала на постель и заревела в подушку, изо всех сил прижимаясь к ней лицом, чтобы кто-то, страдавший бессонницей, не услышал эти звуки, способные навсегда опозорить ее в глазах рыцарства, если разойдется молва. И плакала долго.

К ее несказанному удивлению, обнаружилось, что после этого стало легче, определенно легче.

…Небо уже посерело, звезды были едва заметны, когда они подъехали к воротам вновь. Снова застучали в дребезжащее стекло рукоятками мечей. Снова после долгого молчания за стеклом появилась заспанная физиономия и стала бубнить, что до первых петухов еще далеко, а до казарм гораздо ближе… К радости Анастасии, на ближнем подворье заорал петух — самоуверенно, звонко. Довод был неопровержимый, а золото его подкрепляло. Стражник, зевая, выбралась на крыльцо и поплелась отмыкать цепь. Анастасия взбежала по шатким ступенькам в караульню и с размаху швырнула внутрь горсть монет, что было лучшей побудкой. И уже вскоре восемь зевавших и потягивавшихся стражников выталкивали брус из огромных скоб. Упираясь обеими руками, налегли на правую створку ворот, и она с тягучим скрипом распахнулась наружу.

Анастасия пустила Росинанта галопом. Она была без кольчуги и шлема, волосы разметались, рассветный холодок выстудил рубашку, заползал в рукава и в распахнутый ворот. Меч колотил по бедру. Кони, разозленные проведенной под седлом ночью, в понуканиях не нуждались — они едва не проскочили нужный поворот.

Двуэтажный охотничий домик из толстых бревен стоял посреди большой поляны. Все окна плотно закрыты ставнями. В конюшне, чуя чужих коней, забеспокоились лошади. Забрехала собака, из конюшни выскочила заспанная сторож, но Анастасия так прикрикнула на нее, что та быстро захлопнула дверь. Анастасия привстала на стременах и что есть силы затрубила в рог. Хриплый тревожный рев разнесся далеко по лесу. Анастасия трубила и трубила, пока не заскрипела дверь. На галерею вышел тот самый рослый усач. Держась за перила, моргая, стал разглядывать Анастасию.

— Подойди сюда! — сказала Анастасия властно.

Он лениво подошел, почесывая в затылке. Тут же Анастасия, перевесившись с седла, одной рукой схватила его за волосы, а другой приложила к подбородку кинжал. Медленно, внятно, чеканя слова, сказала:

— Я — княжна Анастасия. Не слышал? Если ко мне сейчас же не выйдет мой псарь… Вас тут много, но вы все — барахло, лоботрясы свиты, потешники. Я войду в дом, и вы будете в окна прыгать, вынося на себе ставни…

— Ну понял, понял, — пробурчал усач. — Так и передам.

— Ты уж постарайся, — грозно-ласково попросила Анастасия.

Он удалился внутрь. Какое-то время в доме было тихо, потом в щелях заблестел колышущийся свет, забубнили мужские и женские голоса. Кто-то возмущался, кто-то уныло уговаривал, гомона и света становилось все больше. Анастасия вновь затрубила. Наконец из дверей появился Капитан. К тому времени уже рассвело, и на его лице были заметны одновременно смущение, облегчение и попытка сохранить невозмутимость. За спиной Анастасии фыркнула Ольга.

— Залезай на коня, — хмуро бросила ему Анастасия, подъезжая вплотную к крыльцу.

Он одним прыжком оказался на крупе Росинанта за ее спиной, и Анастасия, не дожидаясь, пока он устроится поудобнее, пришпорила коня. Капитан пошатнулся, схватил ее за талию. От него крепко попахивало вином и ненавистными духами.

— Руки, — сухо сказала Анастасия.

— А за что ж тогда… Ага, вот, — он ухватился за седло. — Слушай, ну чистенько они меня упаковали…

— Вояка, — хмыкнула Анастасия.

— Но кто же думал, что прямо в городе?… Ну, компания, я тебе скажу…

— Подробности меня не интересуют, — сказала Анастасия, чуя щекой его горячее дыхание, и тут ее прорвало: — Нет, я не понимаю! Ну ладно, сунули в мешок, спутали, но потом-то, потом?! Здоровенный, умелый, может голыми руками толпу разбросать, жерди он рукой рубит, топор усатый… Мог их по стенам размазать и уйти, так нет, приглянулась компания… И кто?! Кошка белобрысая…

Капитан смущенно покряхтывал за ее спиной, подпрыгивая не в такт размашистой рыси Росинанта. Анастасия уже чувствовала себя победителем, а его стертым в порошок и сгоревшим со стыда, когда он наклонился и шепнул ей на ухо:

— Настенька, а у вас пословица про собаку на сене в ходу?

Пословица была в ходу. Весь оставшийся до города путь Анастасия молчала.

Верстовой столб 12. НА ЗАКАТ

Полон воздух забытой отравы…

Лошади осторожно перебирали ногами, входя на крашеные темной краской (чтобы не так пугались норовистые кони) доски парома. Старшина перевозчиков протяжно крикнула, перевозчики вцепились в канат, уперлись ногами в настил, и паром поплыл в сизой дымке утреннего тумана, заскользил поперек реки Тюм, отделявшей Счастливую Империю от ничьих земель. Анастасия стояла у перил и смотрела в мутную воду. Временами из нее высовывали хищные зубастые пасти караси, вцеплялись в толстые бревна, откусывая щепки, пытались вцепиться когтистыми передними лапами, вскарабкаться, но срывались и плюхались назад в реку.

— Эх, де-ти-ну-шка, ухнем! — протяжно вскрикивали перевозчики на старинный манер. — Эх, зе-ле-ная, сама пойдет!