Шаляпин - Виталий Дмитриевский

Нужно было оторвать человека от прошлого, от традиционных ценностей, «сломать память», разрушить культурный опыт, переместить его в другую страну, в пространство новых знаковых образов и представлений. Так, петербуржец, (а с 1914 года — петроградец), совершая прогулку по центру города, выходил на Невский проспект от Дворцового моста, через Дворцовую площадь, мимо Малой и Большой Морской улиц, минуя Полицейский мост, Большую и Малую Конюшенные улицы, ступал на Казанскую площадь, пересекал Екатерининский канал, Михайловскую, Садовые, Караванную улицы, Владимирский и Литейный проспекты, Николаевскую, Знаменскую улицы, выходил на Знаменскую площадь и оказывался у Николаевского вокзала. Уже в конце 1924 года тот же петербуржец, став ленинградцем, начинал ту же прогулку у Республиканского моста, пересекал площадь Урицкого, выходил на проспект имени 25 Октября, шел мимо улиц Герцена, Гоголя, минуя Народный мост, улицы Желябова, Софьи Перовской, Плеханова, пересекал канал Грибоедова, улицы имени 3-го Июля, Пролеткульта, Толмачева, проспекты Володарского и Нахимсона, улицу Марата и Восстания, выходил на площадь Восстания к Октябрьскому вокзалу.

В книге воспоминаний «Маска и душа» Ф. И. Шаляпин пересказывает популярный в 1920-х годах анекдот: «Когда Петроград переименовали в Ленинград, то есть когда именем Ленина окрестили творение Петра Великого, Демьян Бедный потребовал переименования произведений Пушкина в произведения Бедного». В реальности же старинный русский город Спасск — районный центр Мордовского округа (ныне Пензенская область) как подарок к сорокалетию Бедного в 1923 году был переименован в Беднодемьяновск и просуществовал под этим названием до 2005 года.

Как известно, Ленин в переписке с Горьким в ответ на его просьбы освободить арестованного В. Г. Короленко четко высказал свою оценку интеллигенции: «…не мозг нации, — как полагал Горький, — а говно». Открытый диалог с интеллигенцией обрекал власть на поражение: следовательно, интеллигенцию необходимо изолировать — другого выхода нет. В 1922 году нарком просвещения А. Луначарский досадует: «Интеллигенция выдвинула значительно меньше, чем можно было ожидать, из своей среды художников, которые способны были искренне и полностью петь песни победившему пролетариату». При этом нарком признавал: «Народные массы как таковые… не имели в себе никаких оформившихся творческих начал… Они, скорее, переживали период жадного впитывания театральной атмосферы, элементов театральности».

В марте 1922 года Ленин публикует статью «О значении воинствующего материализма» с рекомендациями «вежливенько препроводить» за рубеж представителей «духовной элиты», 19 мая предлагает Дзержинскому тщательно подготовить вопрос о высылке за границу ряда писателей и профессоров: «…надо поставить дело так, чтобы этих „военных шпионов“ изловить и излавливать постоянно и систематически высылать за границу». В письме Сталину от 16 июля требует от занимающейся этим вопросом комиссии «несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго. Делать это надо сразу. К концу процесса эсеров, не позже. Арестовать несколько сот и без объявления мотивов — выезжайте, господа!»

10 августа 1922 года Политбюро ЦК РКП(б) утвердило персональные списки ссыльных, а спустя неделю газета «Известия» опубликовала декрет Президиума ВЦИКа «Об административной высылке». В сентябре — октябре 1922 года из Москвы высланы многие философы и ученые, каждый расписался в уведомлении, что самовольное возвращение в Россию влечет за собой расстрел. Параллельно шли судебные процессы над эсерами и по так называемому «Таганскому делу». (А годом раньше, 25 августа 1921-го, был расстрелян Н. С. Гумилев — это один из сигналов устрашения интеллигенции. Тогда же Ленин настоял на выезде за границу Горького — «на лечение»: чтобы не мешал.)

В 1919 году учреждаются Ассоциация академических театров и главный административный орган, управляющий театральной деятельностью, — Центротеатр. В декрете об объединении театрального дела от 26 августа, подписанном Лениным и Луначарским, театрам устанавливались субсидии, позволившие существенно снизить цены на билеты, а с сезона 1920/21 года посещение театров стало практически бесплатным. В Петрограде билеты на спектакли во все государственные и академические театры распределялись по рабочим организациям, профсоюзам, учебным заведениям. Театр шел навстречу публике — и традиционной, и новой, «пролетарской», и даже репрессируемой.

А. В. Луначарский также констатировал несомненный взлет театральной жизни: «Никогда ни в одном культурном городе не было такого высокохудожественного, такого безукоризненного репертуара». И в самом деле, в московском Малом театре шли восемь пьес Островского, «Горе от ума» Грибоедова, «Плоды просвещения» Л. Толстого, «Старик» Горького, пьесы Лопе де Вега, Мольера. Московский Художественный театр показывал инсценировку «Села Степанчикова» Достоевского, «Синюю птицу» Метерлинка, «У жизни в лапах», «У врат царства» Гамсуна, «Три сестры» и «Вишневый сад» Чехова, «На дне» Горького, «Смерть Пазухина» Салтыкова-Щедрина, «На всякого мудреца…» Островского, «Горе от ума». Луначарский доволен: «Надо заботиться о том, чтобы лучшие произведения мировой литературы доходили до пролетариата с известным комментарием».

К. С. Станиславский позднее писал:

«Грянула Октябрьская революция. Спектакли были объявлены бесплатными, билеты в продолжение полутора лет не продавались, а рассылались по учреждениям и фабрикам». Об этом вспоминал и Ф. И. Шаляпин: «Напрасно думают и утверждают, что до седьмого пота будто бы добивался русский народ театральных радостей, которых его раньше лишали, и что революция открыла для народа двери театра, в которые он раньше безнадежно стучался. Правда то, что народ в театр не шел и не бежал по собственной воле, а был подталкиваем либо партийными, либо военными ячейками. Шел он в театр „по наряду“».

Действительно, «новая публика» распределялась в театры по усмотрению властей, но тем не менее и активность «старых зрителей», добровольно обеспечивающих аншлаги «своих» театров, в эти годы никоим образом не стоит недооценивать. «Нового зрителя, пришедшего в театр, можно только приветствовать, — писал А. Южин осенью 1918 года. — Для актера нет большего наслаждения, чем играть перед аудиторией, открывающей перед ним свои чуткие к прекрасному сердца». Впрочем, радуясь новой публике, Южин тем не менее серьезно опасался и «партийных шор», способных разрушить хрупкую гармонию отношений сцены и зала, складывающуюся в Малом театре.

Английский писатель Герберт Уэллс, посетивший Россию в 1920 году, был поражен насыщенностью театральной жизни российских столиц:

«Наиболее устойчивым элементом русской культурной жизни оказался театр. Здания театров оставались на своем месте, и никто не грабил и не разрушал их. Артисты привыкли собираться там и работать, и они продолжали это делать; традиции государственных субсидий оставались в силе. Как это ни поразительно, русское драматическое и оперное искусство прошло невредимым сквозь все бури и потрясения и живо по сей день. Оказалось, что в Петрограде каждый день дается свыше сорока представлений, примерно то же самое мы нашли в Москве… Пока смотришь на сцену, кажется, что в России ничто не изменилось; но вот занавес падает, оборачиваешься к публике, и революция становится ощутимой».

И в самом деле, «обернувшись», Г. Уэллс увидел не нарядную публику в вечерних туалетах, а пеструю толпу рабочих, красноармейцев, краснофлотцев, совслужащих, учащихся, пришедших на спектакль, как правило, по разнарядке.

Артисты, выступавшие в рабочих и красноармейских клубах, не сразу находили с новой аудиторией взаимопонимание. На заседании Центротеатра 21 августа 1919 года, проходившем под председательством А. В. Луначарского, А. И. Южин назвал выездные спектакли откровенной халтурой, которая влияет «не только на материальную, но и на моральную стороны работы»: «Все эти районные спектакли — они деморализуют труппу и берут у нее много времени и сил. Серьезной работы в такой обстановке быть не может». Во время одного из таких выездов великая актриса Малого театра Садовская тяжело простудилась и вскоре умерла. На похоронах Ольги Осиповны Садовской 20 января 1920 года Вл. И. Немирович-Данченко говорил:

«Испуганными, недоумевающими глазами смотрит Малый театр в настоящее и грядущее. Власть над зрительным залом, та власть, которой был особенно одарен этот театр, ускользает от него, потому что это уже инойзрительный зал и уже иныетребования к искусству несет он с собою».

Замешательство, в котором оказался Малый театр, хорошо знакомо и Художественному театру. К. С. Станиславский признавался: «…мы не знали, почему новый зритель не принимает известные места пьесы и как можно приспособиться для того, чтобы они дошли до его чувства… Пришлось начать с самого начала, учить первобытного в отношении искусства зрителя сидеть тихо, не разговаривать, садиться вовремя, не курить, не грызть орехов, не приносить закусок и не есть их в зрительном зале. Первое время было трудно, и дважды или трижды доходило до того, что я по окончании акта, настроение которого сорвала присутствующая толпа еще не воспитавшихся зрителей, принужден был отдергивать занавес и обращаться к присутствующим с воззванием от имени артистов, поставленных в безвыходное положение».