Избрание сочинения в трех томах. Том второй - Всеволод Кочетов

— У всех так вначале. Не обращай внимания. Понахальней действуй.

Алексей действовал и «понахальней» и «повежливей». Устал. Сели покурить. Алексей сразу взялся за папиросу, Костя сначала погрыз леденец, выплюнул его и тогда только закурил.

— Мне один парень говорил, — сказал он, — в отделе главного механика работает… будто сейчас изобретают в Киеве такой автомат, который по стенам, по потолку, где хочешь, сам пойдет. А то потолочные швы варить — горя натерпишься.

— Как же он пойдет?

— Будто бы с магнитами. Магниты его присосут к металлу.

День за днем, после гудка, братья ходили в корпусный цех и где–нибудь в углу, чтобы не мешать вечерней смене, сваривали не убранный вовремя металлический лом и хлам. Они наткнулись на длинную трубу, сваренную из нескольких частей уменьшающихся диаметров.

— Батькина мачта, — сказал Костя. — Вот тебе наглядный пример брака. Помню, как ее запороли прошлой весной. Батя орал на все стапеля. Дорогая штука, сколько тысяч стоит! А кто виноват? Тот, кто сваривал. Сейчас я тебе прочитаю лекцию. Ты видел на железной дороге зазор между рельсами?

— Видел.

— Для чего он?

— Известно, для чего. Чтобы, когда солнце нагреет, не порвало костыли да не погнуло рельсы.

— Ну точно. От температуры каждый металл расширяется. А электрическая дуга дает температуру в несколько тысяч градусов. В том месте, где варишь, металл расширяется, в таком виде ты его и прихватил. Потом, когда остынет, поглядишь — что такое? Все покоробилось, перекосилось. Остывая, это место сжимается. Понял? Усаживается, по–нашему, ну и тянет к себе соседние участки, коробит их. Кто варил эту мачту, не подумал как следует об усадке, и мачту испортил.

— Переделать нельзя разве? Доктора из кишки желудок делают, — сказал Алексей. — А тут не кишка.

— Попробуй переделай! «Не кишка»! — Костя ходил вдоль мачты, осматривал швы, выстукивал их молотком. — Тут, видишь, непровар, по звуку слышно, как битый горшок — звону нет! А тут пережог… Сам сварщик, должно быть, хватился, думал перекос выправить.

Давно пора было идти домой, но Костя все крутился возле мачты и рассуждал о невозможности ее исправить.

3

Виктор, впадавший в тяжелое раздумье дома, оживал в своей мастерской. Ему не хотелось после гудка уходить с завода. Пока он в труде, все иное забыто, — забыто, что от него ушла жена, что он и не холост и не женат, что он бобыль и что виноват в этом сам. Каждый раз он искал повода остаться на заводе хотя бы на час, на два.

Вскоре надобность во всяких поводах для этого отпала сама собой. Как–то раз в модельную пришло несколько молодых ребят из шлюпочной мастерской: «Виктор Ильич! Дядя Витя! Расскажите, пожалуйста, о своем станке, о своем методе!» Рассказывал один вечер, рассказывал второй, третий. Слушателей прибывало, и само собой случилось так, что молодые столяры, а сними и часть старых стали собираться два раза в неделю на инструктаж к Виктору. Организовалась школа столяров–скоростников. Виктора очень увлекла работа в этой школе. Он видел, что молодежь легко осваивает его станок, что станок нравится столярам, и старался собрать в свою школу как можно больше народу.

Однажды Виктора вызвал к себе главный инженер завода.

— Мы составили полную техническую документацию на ваш станок, товарищ Журбин, — сказал он. — Пожалуйста, прочтите. Если что не так, сделайте пометки на полях, вместе исправим. И еще прошу… у станка нет названия. Не задумывались, случайно, над названием?

— Как не задумывался! Название есть: «Жускив–один».

— «Жускив»? Что же это означает?

— Сокращенно. По фамилии тех, кто работал над станком. Полно это получится так: «Универсальный столярный станок системы Журбина, Скобелева, Ивановой, модель первая».

— Позвольте. При чем тут Скобелев и Иванова? Кто сконструировал станок?

— Все вместе, втроем.

— Загадочная история! Впервые слышу. Мне известно, что эти товарищи вам кое в чем помогали, а…

— Во всем помогали. Вместе работали, — твердо сказал Виктор.

Он прочел документацию, ошибок в ней никаких не было, да и не могло быть, — составляла документацию станка Зина, — и ушел. Но едва он открыл дверь мастерской, как ему сказали, что его зовет директор.

— Что выдумываешь–то, что? — заговорил Иван Степанович, встречая его на пороге кабинета. — Какие они тебе соавторы? Иванова — девчушка еще, ей учиться надо — не изобретать. Скобелев?.. Несерьезный разговор, Виктор Ильич. Ну, помогали, помогали. Каждый инженер обязан помогать новаторам. По должности обязан, ему деньги за это платят.

— Неправильно, Иван Степанович! Не за деньги люди работали. Каждый вечер мы вместе занимались. Я не уступлю. Станок будет назван «Жускив» или как хотите, не в названии дело, — дело в том, что авторов у него трое. Вы из меня мошенника думаете сделать? Да мне после такой штуки в глаза товарищам стыдно будет глядеть!

— Пойми, Виктор Ильич, мы тебя на Сталинскую премию выдвигаем. Тебя, тебя, рабочего–изобретателя, а не Скобелева, не дорос он до такой чести!

— На премию? — Виктор вытащил платок из кармана, вытер зачем–то лицо, словно оно было мокрое. — Да что вы, Иван Степанович! Не надо.

— Министерство поддержит. Ценное изобретение.

— Я не о том…

— А о чем же?

Иван Степанович подошел к телефону, набрал номер.

— Товарищ Жуков? Если есть время, очень прошу зайти ко мне. Нужна поддержка.

Когда Жуков пришел, Иван Степанович сказал Виктору:

— Ну–ка, объясни парторгу Центрального Комитета партии, почему не надо.

— А тут нечего и объяснять. Станочек наш — такой крохотный винтик в советской технике, что его в увеличительное стекло надо рассматривать. Вот и все объяснение.

— Впервые слышу подобную критику собственной работы! Что же, станок плохой?

— Нет, он хороший. Да разве же за такие штуки премии надо давать!

Иван Степанович стоял рядом, разводил руками.

— Вот средство против какой–нибудь зловредной болезни, касающейся всего народа, это да, оно достойно, — продолжал Виктор. — Новый метод труда для миллионов людей — он тоже достоин. Новый тип корабля, паровоза — и так далее. А то, мой дед рассказывает, один огородник тяпку изобрел, ручку, что ли, длиннее сделал или лезвие с двух сторон, не знаю точно. Так он тоже себе за эту тяпку Сталинскую премию требует. Во все организации заявления пишет.

— Но у вас не тяпка?

— Недалеко от нее. Я же, товарищ Жуков, член партии. Я не могу на дело только со своей колокольни смотреть. Я люблю станок, здорово люблю, но как взглянешь на него по–государственному — не канал Волга — Дон, не московское метро.

— Рассуждение неправильное, товарищ Журбин. — Жуков смотрел в окно, за окном густо падал крупный снег, снежинки подлетали к стеклу, какое–то мгновение толклись перед ним, подобно бабочкам, и вдруг уносились в сторону. — Иногда простой винтик важней Днепрогэса. Смотря что за винтик. Не масштабами, не размерами определяется ценность сооружения, изобретения или открытия. Определяется она теми зернами будущего, которые в этих открытиях заложены. Объясню. Можно создать сверхмощный молот — паровой, воздушный, гидравлический. И все–таки он не будет шагом вперед. Это будет простое увеличение масштабов существующего. А вот один ленинградский кузнец — может быть, вы читали в газетах — заменил свободную ковку прессовкой, молот — прессом. Это шаг вперед, большой шаг. Поковка, или, как ее теперь назвать, — попрессовка, что ли? — получается абсолютно точной по заданным чертежам, металл не деформируется под ударами, не сотрясаются стены цехов, соседствующее с молотом оборудование.

— Вот за это я бы дал премию! — воскликнул Виктор.

— Ее и дали.

— Значит, правильно я определяю, за что следует, за что не следует.

— Ваш станочек — тоже шаг вперед, шаг к полной механизации пока еще очень слабо механизированных столярных работ, особенно модельных. А моделей при поточном методе понадобится много, очень много.

— Шаг! — ответил Виктор. — Какой шаг? Первый шажок. Когда шагну второй раз да третий, тогда и разговор будет о премиях, товарищ Жуков.

— Разве в таких делах спрашивают согласие автора? — сказал Жуков.

Виктор ушел, нисколько не поколебленный в своем мнении.

О том, что он был у директора и у парторга, о содержании их разговора с ним узнал Скобелев. Он страшно взволновался. Теперь уж никто не скажет, что у него, Скобелева, нет ничего за душей. У него есть изобретение, оригинальная конструкция, он не рядовой, заштатный инженер, он соавтор изобретателя, он новатор, творец!

Но состояние приподнятости не удержалось и трех дней. Возникли сомнения: начнут заседать, разбирать, доберутся до истины, и тогда… тогда каждый мальчишка будет пальцем указывать: примазался к чужой работе, потолкался возле нее, поплевал в ладони — и уже изобретатель!