Выбор - Анна Белинская

Во главе стола по правую руку от Полины Андреевны стоит пустой стул, принадлежащий, скорее всего, отцу семейства Филатовых.

Я никогда не пересекалась с этим человеком и даже не представляю, как он выглядит.

Люба ставит в центр стола поистине огромное блюдо, в котором аппетитными кусочками томится индейка, раскладывает по тарелкам тушеные овощи, и я замечаю, что в тарелку, где отсутствует глава семьи, Люба тоже накладывает овощной гарнир.

Только я успеваю об этом подумать, как слышу громкое:

— Я вовремя?

Поднимаю глаза и вижу мужчину среднего роста, в однотонной серой футболке и домашних тонких брюках.

Мужчина выглядит вполне ухоженным и представительным. Лишь легкая седина выдает его немолодой возраст. На лице несколько глубоких морщин на лбу и в уголках глаз.

— Дорогой, — вскакивает со своего места Полина Андреевна, — у нас гости! Познакомься, Александра, — указывает на меня, — психолог Дани. Помнишь, я тебе рассказывала? – по-щенячьи заглядывает в глаза супругу мама Дани.

Женщина похожа на преданного пса, которого подобрали, откормили и дали дом, поэтому она готова в знак вечной благодарности облизывать руки и смиренно вилять хвостом.

— Добрый вечер, — уверенно здороваюсь и вежливо улыбаюсь.

Наши взгляды встречаются, и я понимаю, где видела и вижу этот суровый, хмурый взгляд.

Он точно такой же, как и у его сына Максима: брови насуплено сдвинуты, а глаза смотрят прожигающе и с некоторым презрением. У Дани глаза теплые, мягкие, слегка печальные как у Полины Андреевны.

Вот, значит, каким образом уважаемая чета Филатовых распределила наследственность.

Отец Данилы равнодушно кивает, не произнося ни слова.

«Еще один хам в семействе», — прыскаю про себя я.

— Иван Сергеевич, — обращаясь ко мне, пытается исправить равнодушие и негостеприимство своего мужа Полина Андреевна, — папа Данилы и Максима.

— Приятно познакомиться, — улыбаюсь, но моя улыбка, уверена, выглядит ненатурально и неестественно.

Но Ивану Сергеевичу, вероятно, по-барабану. Он молча берется за вилку и, никого не дожидаясь и не произнеся ни слова, начинает есть.

Ну и манеры.

— Приятного аппетита! – всё так же пытается соответствовать всей этой помпезной обстановке Полина Андреевна.

Её взгляд беспокойно бегает по лицу мужа. Он трясется как осиновый лист.

За столом царит тишина, только легкие удары столовых приборов нарушают эту пустоту.

Мне некомфортно.

И мой зверский аппетит и прекрасное настроение от разговора с Даней улетучиваются как этиловый спирт, оставляя после себя тот самый жгучий привкус и характерный неприятный запах.

Как можно жить в таком мраке?

— Разрешишь поухаживать за тобой? – мягкий, заботливый голос Данилы выдергивает из размышлений.

Одобрительно киваю, и Данила одаривает меня внушительным куском индейки.

У них всегда так тихо за столом?

«Когда я ем, я глух и нем», — видимо, в этой семье придерживаются этого негласного правила.

Но мне не привычно.

В моей семье во время совместных обедов или ужинов мы спешим поделиться новостями, рассказать о том, как прошел день каждого, вместе посмеяться или посочувствовать друг другу.

— Сколько раз говорил, не нарезать так тонко хлеб. Мы что, бедствуем? — рявкает Иван Сергеевич и бросает в тарелку надкусанный кусок хлеба. Затем вновь его хватает и показательно всматривается в него. — Он аж светится. Люба, — орет Иван Сергеевич, — отрежь мне нормальный кусок хлеба, — чеканит по словам мужчина.

Я вздрагиваю и перестаю жевать, отчего нежный кусок индейки застревает в горле.

— Дорогой, — Полина Андреевна успокаивающе накрывает ладонью его стиснутый кулак, — не нервничай, сейчас все исправим. У нас гости. Не забывай, — примирительно шепчет супруга.

Она переводит внимание со своего мужа на меня и смотрит виновато и исподлобья.

Я припоминаю этот затравленный, боязливый взгляд. Так она смотрела на Максима в нашу самую первую встречу в их доме.

Осторожно, дабы не привлечь к себе ненужного внимания со стороны хозяина царских палат, разворачиваюсь к Даниле и наблюдаю, как парень преспокойно разделывается со своей едой. У него настолько отрешенное и безучастное выражение лица, что становится понятным – подобные инциденты здесь частые и привычные явления для членов семьи.

Во мне срабатывает профессиональный рефлекс психолога. И я начинаю изучать каждого: смотрю на Ивана Сергеевича — злого, раздраженного самодура, на Полину Андреевну, старающуюся быть удобной одновременно каждому, на Даню, равнодушно и апатично ковыряющегося в тарелке, вспоминаю безразличного, пассивного Максима и понимаю, чего именно не хватает в этой роскошной столовой.

В этом богатом убранством доме нет основного богатства — в нем нет семьи.

В этом доме каждый сам по себе.