Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2 - Лев Гомолицкий

                               С совершенным почтением Л. Гомолицкий.

Наше Время, 1936, № 14, 19 января; Русское Слово, 1936, № 14, 19 ян­варя.

76. Гомолицкий – Бему

2 фев<раля> 36

 Дорогой Альфред Людвигович, пользуюсь случаем, чтобы послать Вам несколько строк с письмом Вл.Вл.[374] Мне очень дорого Ваше исключительное сердечное отношение к нам с женою. Ваша последняя записочка нас очень тронула и ободрила. Тогда я послал Вам свою новую оду – первый вариант. Сейчас я уже его проработал, исключив лишнее, и замышляю новую часть. Подарком для меня явилась Новь – так хорошо удалось ее издать Иртелю. Скит же очень вырос за последнее время. Соседство с «Парижем» в Якоре[375] для него оказалось очень выгодным, и в Нови – хорошие, лучшие стихи. «Шахматы» Чегринцевой – лучшая вещь в журнале. Последний номер «Камены», который получился вчера, принес мне тоже подарок – в нем напечатан перевод Белладонны Гронского (полностью)[376] и статья (очень хорошая) Иваска о Гронском и его поэме. Статья была бы очень важна и интересна по-русски, но, к сожалению, ведь Иваску теперь негде печататься. Он пробовал в Мече, но тут его статьи о Цветаевой и Гронском держат с лета прошлого года в папке. И еще новость: Иртель взялся издать мою Эмигр<антскую> поэму и сборничек стихов. О Якоре и Нови я написал для Меча только так, начерно[377]. Было бы очень интересно, если бы Вы еще вернулись к этим темам, в частности, мне лично интересно очень – услышать о них Ваше мнение[378].

 Я теперь закончил довольно большую повесть, с которой не знаю что теперь делать. М<ожет> б<ыть>, Новь напечатает по частям[379].

 Жена передает Вам поклон. У нас по-прежнему положение не улучшается, а скорее ухудшается. Но мы любим друг друга, и это нам помогает всё переносить. Сердечно Ваш Л. Гомолицкий.

(Иртель сделал отдельные оттиски из Нови «Священной Лиры».)

77. Гомолицкий – Бему

                                               27 фев<раля> 36 г.

 Дорогой Альфред Людвигович,

уже несколько дней собираюсь написать Вам по делам Пушк<кинского> Комитета. Наш Варш<авский> К<омите>т хочет завязать сношения с К<омите>том Пражским. Помощь м<ожет> б<ыть> взаимная и советом и делом. Во-первых, мы подумываем о том, чтобы выписать к юбилейным торжествам кого-ниб<удь> нам в помощь из Вашего К<омите>та. Во-вторых, мы замышляем собрать библиографию Пушкина и о Пушкине по-польски, и, оказывается, сделать эту работу можно скорее в Праге, чем в Польше. В Варшаве, в частности, библиотеки пусты, после эвакуации в них почти ничего не осталось[380]. Ответьте, Альфред Людвигович, что можно сделать в этом направлении в Праге и не взял бы на себя этот труд Пражский Пушк<инский> К<омите>т.

 Что у Вас, Альфред Людвигович? Недавно послал Вам поклон через Андреева. У меня всё – то же. Пишу по дороге в Редакцию о смерти[381]. Готовлю материал для Нови[382]. В этом номере напечатаем материалы о зарубежной поэзии[383]. Не желая Вас беспокоить, просил Андреева сообщить мне подробные данные о скитниках и историю Скита. Присмотрите, чт<о>б<ы> Андреев не забыл моей просьбы. Искренне, сердечно Ваш. Жена Вам передает привет.

                                                                      Л. Гомолицкий.

Chocimska 35, m. 14

Warszawa, Pologne

Открытка.

78. Гомолицкий – Бему

                                            <середина марта 1936>

 Дорогой Альфред Людвигович,

да, новое, парижское стихотворение А. Головиной совершенней, но, признаться, прочитав его, мне стало боязно за автора. Изменив своей «пражской» тематике, она изменила и старому приему, стилю, который делал ее стихи своеобразными. С дороги трудной (в сущности – поисков, догадок, открытий) она свернула на убитый широкий путь. Да, в этой традиции легче писать вещи совершенные, но и большая опасность растворения своей личности творческой – в чем? В чем-то, во всяком случае, знакомом. Надо идти с большой темой или большими силами, чтобы не быть заглушонной в общем хоре голосов. В прежнем стиле – она «пела» одиноко и, как бы ни пела (хорошо или посредственно), голос был слышен. Теперь пожелала петь в хоре и вот уже заглушается другими.

 Говорил только что с Рафалом Блитом[384]. Он напишет. Он сам очень интересовался Вашей книгой. Послать ему можно по адресу: R.M. Blueth, ul. Filtrowa 30, m. 5, Warszawa. Просил его и о библиотеках узнать (сделать это лучше всего через него). Обещал навести справки. На всякий случай, если будете ему писать, напомните сами об этом.

 Ваше письмо получил вечером поздно – одиноко сидел в редакции, дожидаясь часа для деловой поездки, по заведомо напрасному делу. Очень было тяжело на душе. Прочел в трамвае и письмо и статью о Чегринцевой (так как раз я сам думал в последнее время о Париже и Праге). Спасибо, Альфред Людвигович, за Вашу память и доброту[385]. Эти месяцы, с нового года начиная, чувствую потустороннее веяние. Как у Ходасевича – клонит, как ко сну, к...[386] Окончательно понял – ненужность борьбы – не для меня это. Видимо, не приспособлен к жизни. В иных условиях, прежний – цвел бы. А эти – требуют слишком много сил, усилий. Не хватает. Делаю, и всё кажется, что спешу закончить, а не начинаю заново.

 Познакомил со стихами Скита польск<ого> поэта Чеховича (он сюрреалист). Ему очень понравились. Но больше других из зарубеж<ных> поэтов нравится ему Поплавский. Перевод Белладонны с предисловием Иваска выходит отдельным изданием.

 Статью со стихами Чегринцевой передал Бранду. Еще раз большое спасибо за весточку.

Письмо написано на последней странице машинописи «Эмигрантской поэмы»: Literární archiv Památníku Národního písemnictví (Прага). Архив А.Л. Бема, стихи Гомолицкого, № 3.

79. Гомолицкий – Бему

                                                                          28.3.36

  Дорогой Альфред Людвигович,

 Вы очень добры, очень сердечны ко мне, и не только ко мне, но к нам, к нашей маленькой семье. И мы чувствуем эту Вашу отеческую доброту. Я же всегда огорчаю Вас, но верьте, что умысла тут нет. Очень трудна жизнь – и внешне – и, что еще хуже, – внутренне. Жестокое время и очень душное. И страшно, что это не преувеличенные, не красивые слова о «жестоком времени», а самые обыденные, простые. К тому же устал я очень жить вот так, что Дм<итрий> Вл<адимирови>ч называет «без быта». Кислороду мало. Дышу Вашими статьями (от них всегда пахнет свежим воздухом). Значительна для меня дружба с Иваском. Устаешь еще и разными делами, – «общественная нагрузка», необходимая совершенно... Слежу с интересом за советской кампанией против «формализма». Ходасевич неплохо написал в четверговом номере[387]. Статья Ваша о «Якоре» идет в этом номере[388]. Вот кн. 60 Сов<ременных> Зап<исо>к осталась неотмеченной. Не надеюсь на Андреева, хотя он сам предложил. В сущности, об этой книге только Вам и нужно было написать. Статья Газданова, исследование о Е. Трубецкой[389], конец Приглашения на казнь (весь фон Джойсовский этой вещи и прекрасный конец, где рушатся декорации этого мира и Цинцинат (второй) направляется в сторону настоящих человеческих голосов) и начало повести Берберовой[390]. Тут все Ваши темы. Напишите, Альфред Людвигович[391]. Бранд извиняется, что не писал давно Вам, знает, что виноват и не только в этом и обещает при первой возможности выслать в счет долга. Яворский издал отдельной (очень изящной) книжечкой свой перевод Белладонны с предисловием Иваска и своим послесловием[392]. Я пропагандирую направление Скита среди молодых польских поэтов и русских (что труднее) в Польше. Пушкинский (наш) Комитет обращается к Пражскому уже с более конкретным предложением обмена лекторскими силами. Кто бы мог приехать из Праги? Вы? Посылаю Вам наши бюллетени. Я отчаялся получить от Андреева материалы о «Ските». Он пишет, что завален работой. Между тем это так просто: перечислить имена и написать о каждом кратчайшие сведения, какие известны. Потом в двух строках рассказать историю Скита. М<ожет> б<ыть>, Вы поручили бы это кому-ниб<удь> другому (Морковину, Мансветову?) или Андреева бы подогнали – жаль не иметь – ведь теперь это всем будет интересно (уж я не говорю, что самому Скиту в первую очередь). Я и жена благодарим Вас за память и ободряющее слово. Сердечно Ваши. Л. Гомолицкий.

 Вся переписка с Варш<авским> Пушк<инским> К<омите>том – через меня.

80. Гомолицкий – Бему

Варшава, 16 апреля 1936 г.

 Дорогой Альфред Людвигович,

поздравляю Вас с праздниками и за себя и за жену: Христос Воскресе! Спасибо за письмо. Очень меня обрадовало Ваше суждение об Иваске. Да, он очень интересный человек и я втайне возлагаю на него большие надежды. Только по-настоящему проявиться он всё как-то не может. С интересом прочел Ваши последние «Письма о литературе» – во всем с Вами согласен. Почему бы Вам, Альфред Людвигович, не взять на себя и миссии, важность которой Вы сами хорошо сознаете, дать начало этого объединения новых сил, объединив их около себя. Со своей стороны я уже давно обещал Вам всяческую помощь. Лучше всего было бы дать нсколько выпусков сборника (объединяющего), и это ведь не невозможно. Я хотел сделать коллективное издание, в кот<ором> бы я с Иваском и Гершельманом объединились бы на теме «о смерти» (моя ода). Но с ними не могу сладить, списаться. Сколько их ни прошу, ничего не могу добиться. Силы разрозниваются. Мне остается напечатать оду в «Нови». И так вот ничего не выходит. Я сейчас организую здесь лит<ературный> кружок молодежи[393] и хочу повести его именно в этом духе.