Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин

сконцентрирована в какой-то точке – она была вездесуща и воспроизводила себя через сложные дискурсивные отношения. Власть осуществляла надзор, развивала различные дисциплинарные практики и особенным образом организовывала пространство.

Глава 4

«Я» оппозиционера

1. «Новый курс»

Нашим первым случаем будет внутрипартийная дискуссия 1923–1924 годов. Линия борьбы проходила между Троцким и остатками левых оппозиций 1918–1922 годов с одной стороны и триумвиратом в составе Зиновьева, Сталина и Каменева с другой. Оппозиция выступала за внутрипартийную демократию и ускорение темпов индустриализации, считала, что социализм в СССР можно построить только при условии успеха мировой революции. Троцкий придерживался мнения, что установившийся в стране после Октябрьской революции режим пролетарской диктатуры заложил социалистический базис государства, экспроприировав средства производства. Однако за последние годы новая советская бюрократия, по мнению Троцкого, начала забирать власть у правящего класса. Оказавшись в некоторой изоляции во время болезни Ленина, Троцкий создал неофициальный союз с «демократическими централистами». Под руководством вождей левых коммунистов Т. В. Сапронова, В. В. Осинского и примыкавшего к ним Е. А. Преображенского «демократические централисты» создали отдельную фракцию еще в 1919 году. После решения X партсъезда о роспуске внутрипартийных фракций и группировок часть «децистов» не согласилась с данным решением и продолжила отстаивать свободу мнений в партии. «Рабочая оппозиция» – группа, организовавшаяся в партии в конце 1919 года во главе с А. Г. Шляпниковым и А. М. Коллонтай, – не участвовала в партийной борьбе 1923 года в полную силу, но ее призыв к передаче управления народным хозяйством профессиональным союзам тоже оставался на слуху. Популярной стороной политической платформы «рабочей оппозиции» было ее стремление создать такую управленческую систему, в которой рабочий класс был бы полноправным хозяином. Сторонники «рабочей оппозиции» в своих идеях опирались на опыт первых месяцев советской власти – непродолжительного периода, когда организация производства действительно осуществлялась на базе самоуправления пролетариев[618]. Неоднородная по составу и по идеологии, оппозиция 1923 года не была ни «фракционной», ни «троцкистской» организацией, а представляла собой внутрипартийную тенденцию, сторонников которой ситуативно объединяла критика социальной политики партийного аппарата и требование немедленной демократизации внутрипартийного режима[619].

Масла в огонь подливал хозяйственный кризис. В госаппарате циркулировала статистика, в соответствии с которой сельское хозяйство России к середине 1923 года достигло 70 % довоенного уровня, а промышленность была восстановлена всего на 39 %. С целью восстановления промышленности советские управленцы завысили цены на промышленную продукцию. Образовалось то, что в госаппарате назвали «ножницы цен». Имелось в виду, что к концу 1923 года цены на промышленные товары составили 276 % от уровня 1913 года, в то время как на сельскохозяйственные товары – только 89 %. На графике это давало картинку, похожую на настоящие ножницы. Промышленная продукция перестала находить спрос, произошло затоваривание складов, заводы оказались без средств, а рабочие без зарплаты. Крестьянам было мало смысла торговать, и они резко сократили снабжение городов продуктами питания. Звучали опасения, что смычка – установление цен, приемлемых как для деревни, так и для города при обмене между ними различными ресурсами, то есть то, что Ленин объявил «сущностью новой экономической политики», – нарушена[620]. В партийных кругах тревогу вызывали сообщения, что в сельской местности происходят открытые выступления, а в городах учащаются забастовки, что ширятся призывы дополнить НЭП экономический НЭПом политическим[621].

ЦК получил ряд заявлений от партийцев разного ранга с оценками кризиса и методами борьбы с ним. Ключевой жанр в партийной культуре общения – «заявление». Оно могло быть разного объема, но содержало ответы на наболевшие вопросы и становилось руководством для единомышленников. Мы встречали официальные обращения отдельных большевиков к ячейке или должностным лицам, но тут речь шла о политическом высказывании, провозглашении принципиальной линии. Заявление могло быть индивидуальным, но предполагалось, что другие большевики убедятся в его правоте и к нему присоединятся. Политические изложения такого рода писались авторитетными, преимущественно старыми большевиками вследствие особых обстоятельств, например по просьбе какой-либо группы партийцев, усомнившихся в правильности партийной линии. Часто выливаясь в «программу» или «платформу», заявления наставляли, поучали, отвечали. Не то чтобы каждая группа большевиков вырабатывала свой катехизис – все они клялись тем же марксизмом и тем же ленинизмом, но были разночтения: применение идеологических принципов к конкретной ситуации часто оспаривалось.

Троцкий заявлял, что кризис был обусловлен узурпацией Политбюро ЦК РКП(б) права на решение хозяйственных вопросов. 8 октября 1923 года он написал письмо членам ЦК и ЦКК, в котором между прочим говорилось:

Х-й съезд партии прошел под знаком рабочей демократии. Многие речи того времени, сказанные в защиту рабочей демократии, казались мне преувеличенными, в значительной мере демагогическими, ввиду несовместимости полной, до конца развернутой рабочей демократии, с режимом диктатуры. Но было совершенно ясно, что зажим эпохи военного коммунизма должен уступить место более широкой и живой партийной общественности. Однако, тот режим, который в основном сложился… [находится] гораздо дальше от рабочей демократии, чем режим самых жестких периодов военного коммунизма. Бюрократизация партийного аппарата достигла неслыханного развития применением методов секретарского отбора. <…> Создался весьма широкий слой партийных работников, входящих в аппарат государства или партии, которые начисто отказываются от собственного партийного мнения, по крайней мере, открыто высказываемого, как бы считая, что секретарская иерархия и есть тот аппарат, который создает партийное мнение и партийные решения. Под этим слоем воздерживающихся от собственного мнения пролегает широкий слой партийной массы, перед которой всякое решение предстоит уже в виде призыва или приказа[622].

Троцкий не был единственным критиком ЦК: 15 октября 1923 года 46 советских и партийных работников, старых членов РКП(б), подписали обращение в Политбюро, известное как «Заявление 46». В заявлении указывалось на кризис червонца, кредитный кризис, срыв хлебноэкспортных поставок, спекуляции на потребительском рынке и воровство государственных фондов. Все эти провалы партийной экономической политики авторы заявления объяснили «нестерпимым внутрипартийным режимом», навязанным партии аппаратом ЦК. Констатировалось подавление любого инакомыслия в партии под предлогом сохранения единства и добавлялось, что самонадеянные узурпаторы не могут, как это доказал кризис, «свести концы с концами в экономической области»[623].

Несмотря на то что ЦК и ЦКК РКП(б) резко осудили оппозиционные выступления, дискуссия в общепартийном масштабе была неизбежна. (По партийному регламенту для начала дискуссии достаточно было, чтобы одна парторганизация губернского или областного масштаба посчитала дискуссию необходимой или чтобы большинство ЦК высказалось за проведение таковой[624].) Начало дискуссии было положено 7 ноября 1923 года программной статьей Зиновьева «Новые задачи партии». Зиновьев писал о «чрезмерном штиле» во внутрипартийной жизни. «Без излишне громких слов о святости принципов