Живой Журнал. Публикации 2016, январь-июнь - Владимир Сергеевич Березин

Репродуктор висел прямо у подъезда Академика, и марши наполняли комнаты.

Вечерело — праздник бился в окна, спать Академику не хотелось, и было обидно проводить хоть часть последнего дня с закрытыми окнами. Да и прохлада бодрила.

Веселье шло в домах, стонала гармонь — а по асфальту били тонкие каблучки туфель-лодочек. Пары влюблённых брели прочь, сходились и расходились, а Академик курил на балконе.

— Эй, товарищ! — окликнули его снизу. — Эй! Что не поёшь? Погляди, народ пляшет, вся страна пляшет…

Какой-то пьяный грозил ему снизу пальцем. Академик помахал ему рукой и ушёл в комнаты.

Праздник кончался. Город, так любимый Академиком, уснул.

Только в темноте жутко закричала не то ночная птица, не то маневровый паровоз с далёкого Киевского вокзала.

Гулко над ночной рекой ударили куранты, сперва перебрав в пальцах глухую мелодию, будто домработница — ложки после мытья.

Академик задремал и проснулся от гула лифта. Он подождал ещё, и понял, что это не к нему.

Он медленно, со вкусом, поел и стал ждать — и, правда, ещё через час в дверь гулко стукнули. Не спрашивая ничего, Академик открыл дверь.

Обыск прошёл споро и быстро, клевал носом дворник, суетились военные, а Академик отдыхал. Теперь от него ничего не зависело. Ничего-ничего.

У него особо и не искали, кинули в мешок книги с нескольких полок, какие-то рукописи (бессмысленные черновики давно вышедшей книги), и все вышли в тусклый двадцативаттный свет подъезда.

Усатый, что шёл спереди был бодр и свеж. Он насвистывал что-то бравурное.

— Я люблю марши, — сказал он, отвечая на незаданный вопрос товарища. — В них молодость нашей страны. А страна у нас непобедимая.

Машина с потушенными фарами уютно приняла в себя Академика — он был щупл и легко влез между двумя широкоплечими военными на заднее сиденье.

Но поворачивая на широкую улицу, машина вдруг остановилась. Вокруг чего-то невидимого ковырялись рабочие с ломами.

— Что там? — спросил усатый.

— Провалилась мостовая, — ответил из темноты рабочий. — Только в объезд.

Никто не стал спорить. Чёрный автомобиль, фыркнув мотором, развернулся и въехал в переулок. Свет фар обмахнул дома вокруг и упёрся в арку. Сжатый с обоих сторон габардиновыми гимнастёрками Академик увидел в этот момент самое важное.

Точно над аркой висела на стене свежая, к празднику установленная, гипсовая пентаграмма Общества содействия обороне, авиационному и химическому строительству. Над вьющейся лентой со словами «Крепи оборону СССР», Академик увидел до боли знакомую — но только ему — картину.

Большой баллон охладительной установки, кольца центрифуги вокруг схемы, раскинутые в стороны руки накопителя. Пропеллер указывал место испарителя, а колосья — витые трубы его, Академика, родной установки.

Разобранная и уничтоженная машина времени жила на тысячах гипсовых слепков. Машина времени крутила пропеллером и оборонялась винтовкой. Всё продолжалось, — и Академик, счастливо улыбаясь, закрыл глаза, испугав своей детской радостью конвой.

И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.

Извините, если кого обидел.

03 мая 2016

История про то, что два раза не вставать (2016-05-04)

Написал тут очередное про фантастов.

На картинке, если кого это интересует те самые два бастиона русской литературы.

При этом вспомнил, что про это мероприятие уже как-то рассказал в книжке.

…но это ещё что — я видел переводчика Харписова с его женой. Они приехали на сходку писателей из города Ленинграда-города, меняющего свои названия как перчатки.

Сам переводчик Харписов был мужчина видный, крупный и развитой, а на груди у него горела медаль за взятие острова Даманского — небольшая, но из чистого золота. C этой медали щерился Мао Цзэдун, и все знали — случись что, и Харписов станет переводчиком оккупационных войск на Севере России. Всё дело в том, что переводчик Харписов был чистый китаец, хоть и жил в Петропавловской крепости, слева от входа, рядом с рестораном. К сожалению, я не мог оценить переводов Харписова, так как ничего не понимал ни в китайском языке, ни в теории переводов.

В этот раз на сходку пришли сотни фантастов, потому что все ожидали специального сообщения.

Жена переводчика Харписова делала писателям Доклад и Наставление. Даже я пришёл слушать Доклад и Наставление, хотя и побаивался жены переводчика. Однажды она сделала мне такой типель-тапель, что карьера моя рухнула, финансовое благополучие закончилось, дети мои просили милостыню рядом с Павелецким вокзалом, а издатели при одном упоминании моего имени сразу начинали корчить рожи и утробно хохотать.

Да и в этот раз, увидев меня издали, она сказала мужу:

— Харписов, ударь, пожалуйста, писателя Березина в живот!

Но я обладал острым слухом и, вовремя притворившись гостиничным служащим, бодро подхватил чей-то чемодан и понёс его к выходу.

Фотограф Митрич специально попросил меня показать ему этих людей, потому что его предупредили, что если он их сфотографирует, то будет ему плохо. Его выведут на снег и расстреляют, не дав даже надеть ботинки.

А мужчине без ботинок помирать — как без предсмертного слова.

Потом я решил, что терять мне нечего, и всё-таки пошёл слушать Доклад и Наставление. Жена переводчика Харписова вышла на трибуну, а на трибуне, надо сказать, расправил крылья мохнатый коронованный орёл, и всё прочее было очень тревожно и государственно. Итак, она вышла на трибуну, подпёрла голову локтем, положила щёку на ладонь и посмотрела в потолок.

Зал затрепетал.

Жена переводчика Харписова посмотрела в зал и сказала:

— Все вы пидарасы.

В зале началось шевеление.

— И то, что вы пишете, — срань господня! Да и вся современная литература…

В зале начался ропот и брожение.

— А уж про советскую литературу и говорить нечего! Да! Вы, упыри, попробуйте отличить Трифонова от Бондарева! А? (Она начала горячиться.) А Бондарева от Трифонова? Вам покажи твёрдый шанкр, вы его от мягкого отличите? Нет, скажите? Мудло! Писали б лучше! Работали б над текстом, я бы вам тогда слова дурного не сказала бы. Ну? Нечего ответить?

Брожение в зале усилилось, там проверяли сказанное и возмущались. Фотограф Митрич бегал между рядами, сильно возбуждённый, и щёлкал ценным фотографическим аппаратом.

Начали задавать вопросы. Первым встал такой невзрачный человек, который ездит на все конференции. Он посещает симпозиумы по биологии, съезды стоматологов, конгрессы историков и сходки писателей. И понятно, что его везде бьют, — неясно, откуда он приехал на этот раз, но голова у него была покрыта пластырем, а челюсть прилеплена