Наизнанку (СИ) - Медведева Евсения

Как только я подумала о еде, к горлу подкатил ком. Я закрыла рот ладонью и снова убежала в ванну. Приступы тошноты не покидали меня уже несколько дней, отчего в голове крутилась одна и та же мысль. Взгляд упал на косметичку, в которой лежала упаковка тестов.

Ладонь все чаще касалась живота, словно искала какого-то знака. Но там была лишь тонкая кожа, практически без жировой прослойки. Даже не верилось, что в столь сухой пустыне может что-то взойти. Уже неделю вертела целлофановый пакетик по утрам, но так и не вскрыла. Чего боюсь? Того, что обманусь? Что потеряю мечту и маленький секрет, с которым ложусь и просыпаюсь? Ведь и думать больше ни о чем не могу. От этого и стала такой рассеянной. Олег лишь хмурился, но не говорил ни слова. Молчала и я, желая подольше оставаться единственной, кто знал этот секрет. Чувство уникальности опьяняло, заставляя захлебываться эмоциями.

— Тут-тук… — дверь спальни скрипнула. Я спрятала тест и плотно закрыла замок косметички, спрятав ту в ящик под раковиной. Ощутила тепло, что разлилось по щекам румянцем. А ощущение того, что я сделала что-то противозаконное, прописалось где-то в душе окончательно.

— Да, Маша.

— Выходи. У меня тут для тебя сюрприз, — ее нежный голос был как ветерок. Я иногда закрывала глаза, вслушиваясь в его переливы, когда она пела песенки своим девчонкам.

— Еще?

Маша стояла в дверях, сжимая в руках длинный чехол, из-под которого виднелась нежно-мятная прозрачная ткань.

— Что это?

— Меня прислали, чтобы я помогла тебе собраться на вечерний ужин.

— Я и сама могу это сделать.

— Раздевайся, потому что я все равно не уйду.

Я скинула полотенце и подняла руки, зажмурившись, чтобы не увидеть своего отражения в высоком напольном зеркале. Нежная ткань приятно скользила по телу, успокаивая разгоряченную солнцем кожу.

— Открывай, — Маша аккуратно вытащила волосы из ворота платья.

Я не открыла, а распахнула глаза, подходя к зеркалу ближе. Приталенный сарафан цвета морской волны сидел на мне, как влитой. Обтягивающий верх замирал где-то под грудью, переходя в широкую атласную ленту на пару тонов темнее ткани. Маша подхватила ее длинные концы и повязала большой бант на спине. Полупрозрачная ткань сарафана струилась по бедрам мягкими волнами, шевелясь от малейшего сквозняка из открытых дверей балкона.

— Боже, — прошептала я и снова закрыла глаза, чтобы не расплакаться.

— Ну не реви, — Маша обняла меня за плечи, стараясь не помять ткань. — Идем?

— А волосы? — я провела пальцами по чуть вьющимся волосам.

— Ах, да, — Маша сняла с вешалки шелковую ленту, точно такую же, что опоясывала меня по талии, и связала волосы в свободный хвост, перебросив пару прядей через плечи.

— Ты и так красивая. А теперь идём, а то мне влетит.

Я была так зачарована своим отражением, которое ловила в витражах дверей, в старых, чуть потемневших зеркалах, что не задавала вопросов, а просто шла за ней.

— Обувь? — только ступив на каменный пол, вздрогнула от внезапной прохлады, промчавшейся по телу.

— Она нам не понадобится.

Только сейчас я заметила, что Маша тоже была босиком. На ней был белый свободный сарафан до пола. Шлейф тонкой ткани поднимал вверх песок, долетевший до каменной дорожки у дома. Слух резанул резкий крик птиц, усевшихся на пальмы. Они заливались веселой песней, пытаясь поднять настроение всем окружающим.

Мы шли по тропинке за калиткой, направляясь в сторону пляжа. Маша крепко держала меня за ладонь, словно боялась, что я могу сбежать. Но как только я увидела яркие блики огня, перестала дышать и замедлила шаг. Из-за пальм, укрывавших пляж от любопытных глаз редких прохожих, показались стройные ряды высоких факелов, огонь которых освещал большую огороженную поляну.

Белоснежный песок светился, будто волшебный. Казалось, что он впитал в себя дневное солнце, а теперь щедро отдавал бережно припрятанное. Вдоль факелов стояли люди, я не могла разглядеть их, но зато слышала. Улавливала мужские и женские знакомые голоса, видела тихий ропот и быстрое движение, когда мы подошли ближе.

— Иди, детка, теперь сама, — Маша разжала свою ладонь, оставляя меня стоять одну в тени пальм. Я прислонилась к шершавому стволу и выдохнула, стараясь успокоить быстро бившееся сердце.

— Дочь, — тихий шепот долетел откуда-то сзади. — Идем, позволь мне провести тебя.

Отец был тоже во всем белом. Его седые волосы развивались на ветру, а прозрачные голубые глаза искрились застывшими слезами. — С ним тебе будет хорошо. Теперь я вижу. Теперь я спокоен.

— Папа, — я бросилась отцу на грудь, обвивая его шею руками.

— Я люблю тебя, — отец погладил меня по волосам и, чуть приподняв их, перекинул что-то через плечо. Я отпустила голову и увидела подвеску с большим бирюзовым камнем. — Я всегда буду рядом. У нас с тобой одна душа, один цвет глаз, но разные судьбы. Ты будешь счастлива.

— Я знаю, папочка, — поцеловала старика в колючую щеку и вновь обняла.

— Идем, а то у меня для тебя еще один сюрприз, — отец крепко взял меня за руку, так же, как держала Маша. Глупые… Они думают, что я сбегу от своего счастья?

Мы вышли на свет от факелов, и мое сердце, бившееся до этого, как сумасшедшее, остановилось. Просто замерло, упиваясь тем, что я видела. По двум сторонам стояли только самые близкие: Юлька, Марина с мужем, дядя Миша с женой, Куранов с дочерьми и женой, молчаливый Бояра; впервые увидела искреннюю улыбку Мары; Лазарев, который даже не пытался съязвить; Сизов, скромно переминавшийся на заднем плане. Все они были в светлом, будто старались слиться с песком воедино, не оттягивая на себя внимания. А в самом конце, под аркой из белоснежных цветов стоял он…

Олег

Я все это время не находил себе места, выкурив, кажется, не одну пачку сигарет. Казалось, что все происходящее — бред. Но продолжал ждать ее у поляны, которую начали украшать еще с утра. Большую территорию на берегу океана отгородили высокими вазонами с цветами, расставили столики и по периметру зажгли факелы. А я продолжал ходить по кромке воды, утопая босыми ногами в уже прохладном песке.

Все происходящее было чуждым мне, неведомым. Казалось, что меня и правда вывернули наизнанку, вытащив все то, что мирно спало много лет. И трепет, когда она рядом, и ревность, душившая меня, когда кто-то подходил ближе, чем того бы хотел я, и желание… Постоянное, необузданное желание, которое просыпалось с первыми лучами солнца и засыпавшее только под ее сдавленный стон. Ладони горели от необходимости постоянного контакта. Шелк ее кожи кружил голову, заставляя забывать обо всем. Яна…

Именно она, робко шагая по импровизированному коридору из родных и близких, шла ко мне, крепко сжав пальцы. Она смотрела прямо, румянец, коснувшийся ее щек, блеск глаз, припухлость губ, что она кусала едва заметно. Моисей остановился в шаге от меня и поцеловал дочь в макушку, чуть задержавшись, затем протянул мне руку и рывком прижал к себе, крепко обняв за плечи. Я чувствовал, как тот дрожал и почти не дышал, боясь расплакаться. Как только он отошел в сторону, где его ждала милая рыжеволосая женщина, я кивнул ему, благодаря.

— Привет, — прошептала она, робко коснувшись пальцами ладони.

— Привет, — хотелось перекинуть ее через плечо и убежать подальше ото всех. Спрятать и укрыть от посторонних глаз. Приходилось постоянно одергивать себя.

— Сегодня, на берегу океана, в окружении только самых близких, мы собрались не просто так. Нас сюда привела любовь. Настоящая, реальная и вечная… — женщина, вышедшая из-за арки, стала говорить тихо, вкрадчиво, будто боясь нарушить идиллию, окутавшую собравшихся на пляже. Гости подошли ближе и замерли, наблюдая за происходящим. Пары прижимались друг к другу, крадя у любимых короткие поцелуи. Даже одинокие глупо улыбались, наслаждаясь умилением.

— Я буду вечно рядом… — это были последние слова, которые сказал я перед тем, как Янка бросилась мне на шею. Ее тонкие руки так сильно сжимали, будто она старалась поверить в то, что все это реально. А я смеялся, чувствуя, как футболка намокает от града ее слез.