Тайная история атомной бомбы - Джим Бэгготт

Беременная жена Игоря Гузенко Светлана (он всегда называл ее Анна) прибыла в Канаду в октябре и поселилась в квартире по адресу Сомерсет-стрит, 511. Вскоре, после того как супруги освоились с новой жизнью в Канаде, у них родился сын Андрей. И эта жизнь, как оказалось, была гораздо приятнее, чем их прежнее аскетическое существование в истерзанной войной тоталитарной России. «Откровенно говоря, все стороны этой демократической жизни были хороши, — писал Игорь позднее, — я достаточно долго прожил в Канаде, чтобы понять, что свободные выборы действительно были свободными, что по-настоящему свободной была пресса, а рабочие имели право не только говорить, но и бастовать».

Ощущение политической свободы сочеталось с чувством материального благополучия. «Невероятное количество продовольствия, — отмечал он, — рестораны, кино, огромные открытые магазины, абсолютная человеческая свобода — все это создавало впечатление сна, который обязательно должен закончиться».

Пробуждение было безрадостным. В сентябре 1944 года Гузенко вызвали в кабинет Заботина и приказали возвращаться в Москву. Это не просто означало скорое ухудшение жизни семьи Гузенко, но могло маскировать и гораздо большие беды. Отзыв никак не был обоснован, а ведь со времени назначения прошла только половина того срока, на который Гузенко отправлялся за границу. Если Гузенко попал в немилость к начальству в Москве, значит, под угрозой могла оказаться даже сама его жизнь[171].

Заботин решил защитить сотрудника. Он отправил в Москву сообщение, где написал, что такой талантливый шифровальщик, как Гузенко, просто незаменим. В Москве согласились отложить отзыв. Гузенко поспешил поделиться с Анной хорошими новостями, но понимал, что это была лишь временная отсрочка от неизбежного. Глубоко в сознании Гузенко как будто прорвало плотину. «Мы не вернемся домой, Анна, — сказал он, — Андрей заслуживает тех возможностей, которые может дать ему эта страна. Ты должна жить так же, как и жены канадцев. Мы соберемся и исчезнем где-нибудь здесь, в Канаде. Или даже в Соединенных Штатах. Я найду другую работу. Я…».

Анна разрыдалась. «Я так счастлива, так счастлива, Игорь», — всхлипывала она.

«Было незачем рассказывать ей о предстоящих опасностях, — писал Гузенко позднее. — Она и так отлично о них знала. Не следовало лишний раз напоминать и об абсолютной секретности. Она знала, что если возникнет малейшее подозрение на то, что я собираюсь дезертировать, это означает для меня верную смерть».

Весной 1945 года Игорь узнал, что его возвращение в СССР — дело нескольких месяцев, и стал воплощать свой план в жизнь.

Он собирался дезертировать не с пустыми руками. Дома Игорь стал делать копии конфиденциальных документов[172].

Примерно в 20:00 5 сентября 1945 года он в последний раз вышел из своего кабинета в советском посольстве на Шарлотт-стрит. На следующий день из Москвы должен был прибыть его сменщик, после чего следовало немедленно вернуться на Родину. Его сковывал страх. Сначала Гузенко направился в офис местной газеты Ottawa Journal, но не выдержал и поспешно вернулся. Обратно домой. Анна убедила его не отступать.

Он пришел в редакцию позже в тот же вечер, представ перед ночным дежурным редактором — трясущийся, белый как полотно, с несвязной речью. «Война. Война. Россия», — бормотал он на плохом английском. Никто из сотрудников Ottawa Journal не понимал, чего хочет Гузенко. Дежурный предложил гостю сходить в отделение полиции, расположенное в здании министерства юстиции неподалеку. Гузенко уже не мог соображать. Он пошел в министерство, но когда он потребовал встречи с министром юстиции Луи Сен-Лораном, ему просто сказали прийти на следующее утро.

Наутро они пришли вместе с Анной, которая уже была беременна вторым ребенком, и с маленьким Андреем. В сумочке у Анны лежали украденные документы. Гузенко настаивал, что будет говорить только с министром юстиции. Поход в другой офис министра, находившийся на Парламент-Хилл, окончился безрезультатно. Семья Гузенко вернулась в здание суда, где ожидала своей судьбы с растущим нетерпением, а тем временем новость распространялась от кабинета к кабинету.

Канадского премьер-министра Уильяма Лайона Маккензи Кинга проинформировали о сложившейся ситуации. Позже тем вечером Кинг записал в дневнике: «Ситуация была взрывоопасной, и никто не мог сказать, насколько она серьезна либо к чему может привести». Кинг был обеспокоен тем, что дезертирство на столь высоком уровне может осложнить отношения с важным военным союзником. «Сам я ощущал, что у этого человека были проблемы в посольстве и он действительно пытался себя защитить», — решил он. Через два часа ему пришло сообщение о том, что Гузенко должен вернуться в советское посольство и возвратить украденные документы.

В Ottawa Journal семью Гузенко встретили не лучше. Хотя теперь Гузенко и мог ясно изложить свои намерения журналисту, редакторы газеты решили не публиковать его историю, беспокоясь, что такой материал может осложнить канадско-советские отношения. «В те дни все хотели высказываться о Сталине не иначе, как резко положительно», — вспоминал Гузенко. Журналист предложил им получить свидетельства о принятии гражданства. Если бы они стали гражданами Канады, то, возможно, смогли бы уйти из-под юрисдикции СССР.

Супруги оставили Андрея у соседей и направились к канадскому государственному прокурору на Николс-стрит. Они получили нужные бумаги и узнали, что на следующий день нужно прийти сфотографироваться. Только после этого Гузенко догадался спросить, сколько времени может занять регистрация. «О, — последовал ответ, — сложно сказать с определенностью. Возможно, несколько месяцев». Анна расплакалась.

Тогда Гузенко изложил всю свою историю секретарше прокурора, которая прониклась сочувствием к его жене. Она пообещала помочь и позвонила в полицию. Сотрудник конной полиции пришел поговорить с Гузенко, но решил, что ничем не может помочь. Тогда секретарь позвонила заместителю руководителя разведывательного отдела канадской конной полиции, который сначала сказал «мы не можем иметь с ним дел», но в конце концов согласился встретиться с Гузенко следующим утром.

Теперь Гузенко уже, несомненно, хватились в советском посольстве, он и Анна всерьез опасались за свои жизни. Возвращаясь домой, Гузенко заметил двоих мужчин, которые сидели на скамейке в парке и следили за улицей. Он предположил, что это агенты НКВД. Супруги Гузенко незамеченными проникли в здание через черный ход и забрали Андрея от соседей. Вскоре после того как они вернулись в свою квартиру № 4 по Сомерсет-стрит, 511, кто-то стал стучать в дверь и громко звать Гузенко по имени. По голосу Игорь узнал шофера своего шефа Заботина. Все трое задержали дыхание. Шофер постучал еще немного и ушел.

Гузенко обратился за помощью к другому соседу, Гарольду Мэйну, жившему в квартире № 5. Мэйн с супругой как раз дышали свежим воздухом на балконе. Гузенко объяснил свое положение, и Мэйн, капрал Королевских канадских военно-воздушных сил, предложил выйти на связь с оттавской полицией. Вскоре прибыли двое полицейских-констеблей и согласились взять квартиру Гузенко под наблюдение. Семью Игоря временно приютил другой сосед из квартиры № 6. Видимо, в полиции знали о том, что происходит, и Мэйн полагал, что они уже связались с Конной полицией. Позже в тот же вечер четверо «не внушавших доверия» русских под руководством агента НКВД Василия Павлова вломились в квартиру Гузенко и стали искать пропавшие документы.

Гузенко увидел через коридор, как они столкнулись с констеблями. Павлов заявил, что квартира принадлежит советскому государству и что они уполномочены владельцем войти в нее. Один из полицейских язвительно заметил, что если им разрешено войти в квартиру, то зачем вламываться. Слово за слово — и Павлов потребовал от полицейских, чтобы они удалились. Тогда констебли вызвали на место событий инспектора и отказались уходить до того, как он явится. Пришел инспектор и продолжил допрос. Русские в конечном итоге отступили и ушли.

Полицейский остался вместе с семьей Гузенко в квартире их соседа до следующего утра, когда канадская конная полиция взяла их под охрану. На самом деле двое мужчин, которых Игорь незадолго до того видел на другой стороне улицы, были агентами канадской конной полиции, а не НКВД. Гузенко перевели в безопасное место, где и начался его длительный допрос. Он принес с собой около 250 страниц документации.

Все вышло совсем непросто. Гузенко промучился двое суток, но теперь успешно перебежал на Запад.

Под кодовым именем АЛЕК

Среди документов, которые Гузенко вынес из советского посольства, были в том числе досье ГРУ на своих разведчиков, телеграммы между Оттавой и Москвой, список контактов, а также множество заметок, сделанных Заботиным и его помощником. Некоторые были написаны от руки по-русски, другие представляли собой краткие конспекты, и их было очень сложно расшифровать. В документах содержались факты, доказывавшие существование двух шпионских организаций: одной из них руководил Заботин (ГРУ), другой — Павлов (НКВД). В документах упоминались функционеры канадской коммунистической партии, члены канадского правительства и министерства иностранных дел, ученые и инженеры. Список шпионов, предоставленный Гузенко, не ограничивался агентами, действовавшими в Канаде. В бумагах также упоминались служащие Государственного департамента США, оттавского отдела Верховного комиссариата Великобритании, а также британских разведывательных организаций. Документы даже содержали информацию о советской шпионской сети, действовавшей в Великобритании.