Тайная история атомной бомбы - Джим Бэгготт

Фукс сознавал, что Советский Союз все сильнее воспринимался в Америке как враждебное государство. Поэтому разведчик как никогда решительно намеревался найти способ и помочь стране, которой присягнул на верность. Он понимал, что СССР необходимо знать, с какими проблемами придется столкнуться в скором времени, и должен был определить, как быстро Америка сможет создать арсенал атомного оружия, учитывая существующие темпы производства урана-235 и плутония. Он сообщил Голду еще некоторые детали о конструкции бомбы, а также рассказал о композитной модели бомбы, которую сейчас разрабатывали физики Лос-Аламоса. Фукс отдал свой отчет, и они разошлись, чтобы никогда больше не встретиться. Фукс так и не узнал настоящего имени Голда.

Хотя отчеты Фукса, Холла и Грингласса отличались в деталях, они в значительной мере подтверждали друг друга. Если бы в Лос-Аламосе работал только один агент, оставались бы сомнения о достоверности предоставляемой им информации (а Берия всегда отличался, без преувеличения, исключительной подозрительностью). Разведчики независимо друг от друга доложили о сходных деталях конструкции бомбы, чем убедили СССР в том, что вся информация правдива.

Сопоставляя эти отчеты со статьей о разработке бомбы, названной «Использование атомной энергии в военных целях» и опубликованной в открытых источниках 12 августа (написал ее принстонский физик Генри Д. Смит) [167], можно было получить вполне правдоподобную общую картину. Отчеты объединили, обобщили и передали Берии 18 октября 1945 года. Авторы этого семистраничного документа удалили из донесений лос-аламосских агентов ошибочную или противоречивую информацию. Отчет получился таким последовательным, что Судоплатов принял его за одну из глав работы Смита, не опубликованную из соображений безопасности. В принципе не имело значения, так это или нет. Те недосказанности, которые намеренно оставил в своей статье Смит, восполнялись шпионскими материалами. Так или иначе, теперь у СССР в распоряжении была вся необходимая информация.

Задира

После войны атомное оружие впервые послужило дипломатическим аргументом в споре между СССР и США на совете министров иностранных дел в Лондоне. Этот совет, в который входили министры иностранных дел США, СССР, Великобритании, Франции и Китая, был создан в Потсдаме для составления конвенций и договоров, для разработки проекта мирного урегулирования послевоенной судьбы Германии, а также для решения возникших территориальных споров. Он начал работу 11 сентября 1945 года.

А споры с администрацией Трумэна обозначились неделей ранее.

На совете Бирнс намеревался применить «политику силы» и использовать факт наличия у Америки атомной бомбы для получения уступок от СССР. После Потсдамской конференции у Бирнса сложилось впечатление, что Советский Союз не заслуживает доверия, в особенности что касается сделанных обещаний. Стимсон с ним не соглашался. Он разрабатывал меморандум о роли атомной бомбы в выстраивании отношений между США и СССР после войны и в этом документе рекомендовал воздержаться от той линии, которую предлагал Бирнс. Этот меморандум передали Трумэну 11 сентября. В документе подчеркивалось, что будущие отношения и их развитие не просто связаны с атомной бомбой — фактически это оружие станет играть доминирующую роль.

Наши отношения могут непоправимо осложниться из-за того, каким способом мы пытаемся навязать решение проблемы с бомбой. Ибо, если мы не обратимся к русским, а просто будем вести с ними переговоры, самодовольно придерживая в руках это оружие, их подозрения и недоверие относительно наших намерений усилятся.

Стимсон считал, что Бирнс специально играет в задиру. Вместо того чтобы нагнетать атмосферу усиливающегося взаимного недоверия, Стимсон предлагал заключить с СССР соглашение о контроле над атомным оружием и об ограничении его использования в военных целях. Это остановило бы все работы над дальнейшим усовершенствованием бомбы, прекратило наращивание уже имеющихся ядерных арсеналов при условии, что СССР и Великобритания пойдут на аналогичные уступки. Стимсон предполагал, что если удастся достичь такого соглашения, то к нему присоединятся Франция и Китай, а затем управление соглашением можно будет передать Организации Объединенных Наций.

На следующий день Трумэн встречался со Стимсоном. В принципе президент одобрил идею такого соглашения, но предложение Стимсона не вызвало энтузиазма в трумэновском кабинете. На тот момент Стимсон уже подал в отставку по состоянию здоровья[168]. Трумэн с сожалением эту отставку принял.

Руководство СССР предполагало, что Бирнс поведет себя агрессивно, поэтому было принято решение сделать ответный ход, намеренно занизив значение бомбы. Хотя обсуждение атомной проблемы не стояло на повестке дня Совета министров иностранных дел, все о ней думали. Молотов решил спровоцировать Бирнса, чтобы тот ясно обрисовал свою позицию.

На третий день совещания Бирнс подошел к Молотову в общей гостиной и поинтересовался, когда тот намерен закончить экскурсии и приступить наконец к делу. Молотов, в свою очередь, спросил, носит ли Бирнс атомную бомбу в кармане. «Вы не знаете южан, — ответил Бирнс. — Мы носим пушки в карманах. Если вы не прекратите свои увертки и не дадите нам заняться делом, я намерен вынуть атомную бомбу из кармана, и тогда вы получите». Несомненно, что это было всего лишь шутливое замечание, но оно не отличалось тонкостью и только укрепило подозрения Молотова.

Если Бирнс полагал, что СССР можно запугать бомбой, то Молотов решил его в этом разубедить. Лондонская встреча закончилась 2 октября, а ее ключевые вопросы так и не решили. Британская пресса обвинила Молотова в том, что он опрометчиво испытывает добрую волю государств-союзников. Журналисты называли его Господин Нет.

Заимствовать или изобрести?

Следующее важное решение советских ученых-атомщиков было стратегическим по своей природе. Никто не сомневался, что атомную бомбу в СССР создать можно. Советские разведчики, действовавшие прямо в центре Манхэттенского проекта, предоставили самые подробные данные о конструкции плутониевой бомбы «Толстяк». Оставалось ответить на вопрос, как поступить советским ученым — просто воспроизвести технологию своих конкурентов из Манхэттенского проекта и создать копию «Толстяка» либо самостоятельно собрать аналогичное оружие.

Курчатов и Харитон изучили тот обобщенный материал, который передали Берии 2 октября, и заключили, что первая советская атомная бомба должна быть копией «Толстяка». «Учитывая государственные интересы в условиях накаленных отношений между СССР и США в тот период, а также ответственность ученых за успех первого испытания, — писали позже Харитон и Смирнов, — любое другое решение было бы недопустимым и просто легкомысленным».

Правда, с этой точкой зрения согласились не все. Петр Капица завоевал уважение своих политических руководителей за выдающиеся достижения в физике, а также за значительный вклад в победу: Капица разработал несколько новых методов получения жидкого кислорода[169]. Он был лауреатом нескольких Сталинских премий и кавалером Ордена Ленина. В мае 1945 года ему присвоили звание Героя социалистического труда. Из всех советских ученых он был тем, кто мог установить самый тесный контакт с политическими лидерами, в том числе с самим Сталиным.

Пусть Капица и не был физиком-ядерщииком, он отстаивал точку зрения, что неправильно просто скопировать модель «Толстяк». Он считал, что для советских ученых повторение работы, уже выполненной в США, — просто ненужная потеря времени.

Отношения Капицы с Курчатовым были непростыми. Судоплатов вспоминал о Капице как о «прекрасном тактике». Он мог приправлять отчеты шутками и анекдотами, а однажды прервал собрание Специального Государственного комитета, чтобы послушать по радио репортаж о футбольном матче. Хотя члены комитета были несколько ошарашены таким предложением, игра закончилась в пользу СССР[170]и совещание продолжилось при всеобщем приподнятом настроении. Капица предложил, чтобы ради экономии времени — Курчатов советовался с ним, прежде чем докладывал о результатах, давая время на размышление и на разработку их совместных рекомендаций. И уже эти рекомендации подавались бы в комитет. Таким образом Капица пытался недвусмысленно обозначить себя как научного лидера проекта.

Берия и Вознесенский не согласились с этим предложением. Берия с его вечным недоверием к ученым с удовлетворением подогревал соперничество между двумя ведущими физиками. Он предложил Капице и Курчатову предоставить на рассмотрение комитету собственные, пусть и противоречащие друг другу варианты работы. Капица был разгневан. Он уже жаловался Сталину в письме от 3 октября на то, что Берия проявляет недостаточное уважение к ученым. Теперь он решил написать Сталину еще раз и изложить свои претензии к манере, в которой Берия руководил программой: