Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Но, придя к власти, Морли напоминал им «Ариэля в рабской зависимости от Сикораксы»[1449]. [Имеется в виду «Буря» Шекспира: колдунья Сикоракса заключила Ариэля в расколотое дерево, откуда его освободил Просперо. — Прим. перев.] Он уступил бюрократическому аппарату, а еще большие препятствия возникли из-за необходимости работать с преемником Керзона лордом Минто. Новый вице-король Индии был страстным наездником и охотником, его прозвали «мистер Катающийся». Говорили, что его указы не простираются дальше конюшен. Но Минто сопротивлялся позитивным акциям, считая, что «многие скачки были выиграны, давая коню отдохнуть перед галопом»[1450].

Сам Морли остановился перед первым барьером, отказываясь отменить разделение Бенгалии. Он игнорировал Конгресс, когда тот провозгласил, что день освобождения Индии, предсказанный Маколеем, приближается. А если Англия его предоставит, то «ее название продолжит сиять с не тускнеющей славой, даже в тот момент, когда новозеландец будет сидеть на разрушенных арках Вестминстерского моста»[1451].

Морли был нерешительным автократом. Он частично согласился с эдвардианскои максимой о том, что «демократия не может удержать империю»[1452].

Морли пребывал в крайнем возбуждении и смятении, и был несчастлив, разрываясь между собственными либеральными инстинктами и суровыми потребностями британской администрации в Индии. Он беспокоился из-за «прилива недовольства»[1453], поднимавшегося в США против британского деспотизма, однако одобрительно сравнивал себя с Кромвелем.

Все говорили, что Морли — идеальный джентльмен (кроме лорда Розбери, который считал его «идеальной леди»)[1454], но он колебался между высокими принципами и острой практикой. Поэтому либеральная политика по отношению к Индии перед Первой Мировой войной лучше всего суммируется в тройственной формуле: репрессии, концессии, обработка.

Во-первых, полиция и войска подавляли насилие и разбирались с гражданскими беспорядками по всему субконтиненту. В июле 1908 г. Тилак был арестован, ему предъявили обвинение в подстрекательстве к мятежу, поскольку он превозносил и расхваливал бомбу, как «вид колдовства, заговор (мантру), амулет»[1455].

Его судил суд присяжных, среди которых не было ни одного индуса, приговорив к шести годам заключения в тюрьме в Мандалее. Это привело к большему количеству бунтов и забастовок.

Пресса контролировалась, хотя Морли говорил об этом средстве, как о «таблетке против землетрясения»[1456]. Кроме того, один был введен в состав Исполнительного совета при вице-короле (где его оскорбил Китченер).

Во-вторых, представители индусов появились в Законодательных советах — особенно, в провинциях. Это скорее стало мерой примирения, чем серьезным шагом к репрезентативному правительству. Однако многие в Конгрессе интерпретировали его именно так.

Определенно это было движением вперед по сравнению со всем, что представлял Керзон, имелось какое-то оправдание для того, чтобы считать: «Морли на самом деле сделал шаг вперед»[1457]. Говорилось даже, что он перешел Рубикон[1458].

Однако сам Морли сообщил Гокхале, что независимая Индия была просто мечтой[1459]. Лорд Крюэ, который возглавил Министерство по делам Индии в 1910 г., сказал это самое преемнику Минто, лорду Хардинджу, когда заново объединял Бенгалию. Крюэ хотел «рассеять иллюзию, будто кто-то из нас работает ради самоуправления Индии в конечном счете. Это пустая мечта, если только не революционный проект»[1460].

В-третьих, британцы устроили великолепный праздник в 1911 г. в честь коронации Георга V, единственного правившего короля-императора, который посещал Индию. Все было преднамеренно спланировано, чтобы затмить усилия Литтона и Керзона. В окрестностях Дели построили палаточный лагерь, на который ушло десять квадратных миль парусины. В нем должны были разместиться четверть миллиона человек. Это стало местом для «уникального, великолепного и роскошного праздника, — заметил один свидетель. — Ничего подобного ему в мире раньше, вероятно, никогда не видели»[1461].

Кульминацией стал выход короля с королевой. Перед ними шли слуги с веерами из павлиньих перьев и хвостов яков, а также с позолоченными булавами. По бокам следовали сановники в роскошных одеждах, позади — десять индийских пажей, которые несли тяжелые пурпурные шлейфы.

Процессия проследовала в павильон с золотым куполом, установленный в огромном амфитеатре. Церемония оказалась изысканной и сложной. Король с королевой заняли места на высоко стоящих серебряных тронах. Там монарх в новой короне (невольный подарок народа Индии, стоивший 60 000 фунтов стерлингов), принимал клятвы верности от блестящего созвездия князей.

По мнению британской прессы, ничто не было лучше рассчитано на получение преданности восточных людей, чем этот апофеоз имперской королевской власти. Американские газеты оказались более скептичны, различив в экстравагантности праздника попытку компенсировать усиление уязвимости британского правления. Как замечает современный ученый, «имперская пропаганда росла по мере упадка Великобритании»[1462].

Правда, посещение королевской семьей праздника привело к многочисленным овациям и демонстрации верности. В Калькутте, как записал один свидетель, люди бросались к королевской карете, окружали ее и «делали то, чего никогда не делает индус из Бенгалии — почтительно кланялись до земли, посыпали головы пылью, а женщины издавали гортанный звук, который всегда издают только в храме»[1463].

Но критики тоже шумели. Они говорили, что праздник оскорбил бедность, а фривольность и легкомыслие уменьшили достоинство. Сам Крюэ признавал: приоритет был отдан салюту, который, как казалось, ужасно очаровывал короля. И это придало атмосферу легкомыслия визиту[1464].

Во время самого празднования возникли неожиданные осложнения и неприятности. Когда Гаеквар из Бароды не выразил почтения в соответствии с установленными правилами этикета, Хардиндж укорил его за шокирующее отсутствие уважение. После этого «неверный и тщеславный осёл», как писал один конюший, «сжался и пополз»[1465].

Более того, хотя новости об обратном присоединении Бенгалии радовали индусов, мусульмане приходили от этого в ужас и соперничали с ними в насилии. Сам вице-король получил серьезное ранение во время бомбовой атаки, когда торжественно въезжал в Дели на слоне в 1912 г. Он продемонстрировал впечатляющее присутствие духа и хладнокровие, приказал процессии продолжать следование. Но шлем наместника слетел. А его жена настаивала: «Ты не можешь никуда выходить в Индии без пробкового шлема»[1466].

Когда его заместитель, выступая в роли вице-короля, непреднамеренно надел шлем задом наперед, официальные лица говорили, что неожиданный подъем в должности вскружил ему голову. [В английском языке выражение «вскружить голову» дословно звучит, как «повернуть голову». — Прим. перев.]

Хардиндж чувствовал необходимость во все большей боевой готовности по мере роста давления националистов. В Великобритании их поддерживали некоторые чудаки и фракции, которые, как он говорил, не понимают: Индия представляет собой очень прибыльное поле для инвестиций. Она сделалась крупнейшим рынком экспорта Британии, ядром ее экономики, а также опорой империи.

Создавалось впечатление, что даже Министерство по делам Индии при Крюэ склонялось к компромиссу, показывая, что не состоит из одних «кровожадных и жестоких бюрократов»[1467]. К ярости вице-короля Министерство заставило его принять Гокхале как члена Королевской комиссии по общественному обслуживанию. Публично Хардиндж, казалось, сочувствовал и симпатизировал Конгрессу, но фактически рассматривал Гокхале как «самого опасного врага британского правления в этой стране»[1468].

На самом деле этот враг все еще работал в Южной Африке. Там Ганди так поднимал вопрос о бедах Индии, что к 1914 г. они стали фокусом националистической борьбы на Индостане. Крюэ неправильно писал фамилию Ганди и говорил о нем, как о «честном, прямом, благородном человеке, но, несомненно, фанатике»[1469].

Ганди убедил Гокхале помочь ему в Южной Африке. Даже Хардиндж протестовал против плохого отношения к индусам в этом регионе. На самом деле они были рабами империи, и их труд эксплуатировался от Малайи до Фиджи, от Восточной Африки до Вест-Индии.

Успех кампании Ганди (которая освободила его соотечественников от различных ограничений в правах, но не дала им права на голосование) помог ему закрепиться, как наследнику Гокхале. В канун Первой Мировой войны он покинул Южную Африку, чтобы отправиться на встречу со своей судьбой в Индии.