Поэмы Оссиана - Джеймс Макферсон

Зеленых листиев своих,

Порывом ветра наклоненну

Реки на берегах крутых!""

"Ужель мне суждено судьбою

Сносить, увы! такой позор?

Вещал покрытый сединою

Унылым голосом Ламор.

Быть с сыном здесь в уединеньи,

Отрады боле не иметь,

В печали, горести, презреньи

В пустынном месте умереть?

Тогда, как тысящи героев,

Как тысящи морвенских чад,

Среди кровавых, ратных боев

Завидной славою гремят!

О тень родителя любезна!

Веди, веди меня с собой!

Да хладная могила тесна

Нас купно скроет под землей.

Нет в мире для меня забавы!

Мой взор от горести померк!

Увы! торжественные славы

Лишился Гидаллан навек!"

"Ах, чем могу твой стон плачевный

Пресечь, родитель нежный мой!

Вещал тоскою удрученный

В ответ ему младой герой.

Куда, куда мне устремиться?

Где лавр победы мне найтить,

Где блеском славы озариться

И слух Ламора усладить?

Нет! мне уж не венчаться бранью:

Осталось - звероловом быть;

Гоняться по холмам за ланью,

И диких еленей разить.

Ламор не станет восхищаться,

Вняв слабый звероловца глас,

Когда я буду возвращаться

В вечерний, тихий с ловли час;

Не будет поглаждать рукою

Ласкающихся псов моих;

Не спросит: "Сын мой, что с тобою

Случилось на горах крутых,

Когда за сернами стремился

И диких еленей искал?""

"Так! - рек Ламор. - Мой рок свершился,

Знать, должно, должно, чтоб я пал!

Подобно древу иссушенну,

Возростшему на теме гор,

Дыханьем ветра низложенну,

Падет при старости Ламор!

Увидят тень мою, блудящу

По холмам в тишине нощной,

Лиющу слезы и стенящу

О жребие твоем, сын мой!

Тогда сокройся ты от взора

В непроницаемой туман,

Да не постигнет месть Ламора

Тебя, злосчастный Гидаллан!

Теперь гряди в мои чертоги;

Там на стенах увидишь ты

Оружья наших предков многи:

Их шлемы, копья и щиты;

Возьми и принеси оттоле

Меч Гермаллонов, страх врагов,

Который отнял он на поле,

Лия потоками их кровь".

В чертоги Гидаллан вступает

И, снявши со стены булат,

Выходит и отцу вручает:

С ним Гермаллонов пояс злат.

Рука слепца по стали бродит,

Ища на оной острия

И вдруг Ламор его находит,

И говорит: "Веди меня,

Веди меня к могиле мшистой!

Я слышу, сильный ветр свистит

Под свесом сосны сей сенистой

Там Гермаллон спокойно спит.

Вокруг гробницы терн колючий

С травою дикою растет;

Источник пенистый, гремучий

По камням близ ее течет.

Теперь уж солнце зной полдневный

На беззащитны льет поля:

Хочу от жару утомленный

Вкусить прохладу тамо я".

Се старец с сыном достигает

До гроба предка своего

Тут меч в руке отца сверкает,

И сын... без чувств падет его.

Сном вечным очи их закрылись:

Единый гроб вместил их прах;

Чертоги их опустошились,

Стоящи Балвы на брегах.

Никто сих мест не посещает,

Боится странник здесь почить;

Безмолвье вечно обитает,

Где Гидаллан с Ламором спит.

В часы полуденные ясны

Окрест гробницы их парят

Одни лишь призраки ужасны

И в мрачных тенях древ шумят.

1807

Н. И. Гнедич

ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЬ ОССИАНА

О источник ты лазоревый,

Со скалы крутой спадающий

С белой пеною жемчужною!

О источник, извивайся ты,

Разливайся влагой светлою

По долине чистой Лутау.

О дубрава кудреватая!

Наклонись густой вершиною,

Чтобы солнца луч полуденный

Не палил долины Лутау.

Есть в долине голубой цветок,

Ветр качает на стебле его

И, свевая росу утренню,

Не дает цветку поблекшему

Освежиться чистой влагою.

Скоро, скоро голубой цветок

Головою нерасцветшею

На горячу землю склонится,

И пустынный ветр полуночный

Прах его развеет по полю.

Звероловец, утром видевший

Цвет долины украшением,

В вечеру придет пленяться им;

Он придет - и не найдет его!

Так-то некогда придет сюда

Оссиана песни слышавший!

Так-то некогда приближится

Звероловец к моему окну,

Чтоб еще услышать голос мой.

Но пришлец, стоя в безмолвии

Пред жилищем Оссиановым,

Не услышит звуков пения,

Не дождется при окне моем

Голоса ему знакомого;

В дверь войдет он растворенную

И, очами изумленными

Озирая сень безлюдную,

На стене полуразрушенной

Узрит арфу Оссианову,

Где вися, осиротелая,

Будет весть беседы тихие

Только с ветрами пустынными.

О герои, о сподвижники

Тех времен, когда рука моя

Раздробляла щит трелиственный!

Вы сокрылись, вы оставили

Одного меня, печального!

Ни меча извлечь не в силах я,

В битвах молнией сверкавшего;

Ни щита я не могу поднять,

И на нем напечатленные

Язвы битв, единоборств моих,

Я считаю осязанием.

Ах! мой голос, бывший некогда

Гласом грома поднебесного,

Ныне тих, как ветер вечера,

Шепчущий с листами топола.

Все сокрылось, все оставило

Оссиана престарелого,

Одинокого, ослепшего!

Но недолго я остануся

Бесполезным Сельмы бременем;

Нет, недолго буду в мире я

Без друзей и в одиночестве!

Вижу, вижу я то облако,

В коем тень моя сокроется;

Те туманы вижу тонкие,

Из которых мне составится

Одеяние прозрачное.

О Мальвина, ты ль приближилась?

Узнаю тебя по шествию,

Как пустынной лани, тихому,

По дыханью кротких уст твоих,

Как цветов, благоуханному.

О Мальвина, дай ты арфу мне;

Чувства сердца я хочу излить,

Я хочу, да песнь унылая

Моему предыдет шествию

В сень отцов моих воздушную.

Внемля песнь мою последнюю,

Тени их взыграют радостью

В светлых облачных обителях;

Спустятся они от воздуха,

Сонмом склонятся на облаки,

На края их разноцветные,

И прострут ко мне десницы их,

Чтоб принять меня к отцам моим!

О! подай, Мальвина, арфу мне,

Чувства сердца я хочу излить.

Ночь холодная спускается

На крылах с тенями черными;

Волны озера качаются,

Хлещет пена в брег утесистый;

Мхом покрытый, дуб возвышенный

Над источником склоняется;

Ветер стонет меж листов его

И, срывая, с шумом сыплет их

На мою седую голову!

Скоро, скоро, как листы его

Пожелтели и рассыпались,

Так и я увяну, скроюся!

Скоро в Сельме и следов моих

Не увидят земнородные;

Ветр, свистящий в волосах моих,

Не разбудит ото сна меня,

Не разбудит от глубокого!

Но почто сие уныние?

Для чего печали облако

Осеняет душу бардову?

Где герои преждебывшие?

Рино, младостью блистающий?

Где Оскар мой - честь бестрепетных?

И герой Морвена грозного,

Где Фингал, меча которого

Трепетал ты, царь вселенныя?

И Фингал, от взора коего

Вы, стран дальних рати сильные

Рассыпалися, как призраки!

Пал и он, сраженный смертию!

Тесный гроб сокрыл великого!

И в чертогах праотцев его

Позабыт и след могучего!

И в чертогах праотцев его

Ветр свистит в окно разбитое;

Пред широкими вратами их

Водворилось запустение;

Под высокими их сводами,

Арф бряцанием гремевшими,

Воцарилося безмолвие!

Тишина их возмущается

Завываньем зверя дикого,

Жителя их стен разрушенных.

Так, в чертогах праотеческих

Позабыт и след великого!

И мои следы забудутся?

Нет, пока светила ясные

Будут блеском их и жизнию

Озарять холмы морвенские,

Голос песней Оссиановых

Будет жить над прахом тления,

И над холмами пустынными,

Над развалинами сельмскими,

Пред лицом луны задумчивой,

Разливался гармонией,

Призовет потомка позднего

К сладостным воспоминаниям.

1804

Н. Ф. Грамматин

КОНЛАТ И КЮТОНА

Глас ли был то иль мечтание?

Иногда воспоминание

О протекшей, красной младости,

Как светило заходящее,

Озаряет мрак души моей,

Звероловцев раздается крик,

И я в мыслях копнем ражу.

Некий голос мне провещился;

Кто ты? кто ты, сын полуночи?

Все почило сном вокруг меня,

Не почил один дубравный ветр,

Или ветром потрясаемый,

Прозвучал Фингала ржавый щит,

На стене висит чертогов он,

И руками часто дряхлыми

Осязает Оссиан его.

Нет, знакомый сердцу сладостный

Голос друга мне послышался;

Он давно не посещал меня.

Побудило что, Конлат, тебя

Принестись ко мне на облаке?

Старца други не с тобою ли?

Где Оскар, любимый славы сын?

Часто близ тебя он ратовал.

Тень Конлата

Спит глас Коны звучный, сладостный,

Спит в чертогах Оссиан своих,

А друзья его во гробе спят;

Славы луч не озаряет их.

Вкруг Итоны океан шумит,