Α. Спасский История догматических движений в эпоху Вселенских соборов - Α. Спасский

Разложение омиусианства и начавшееся падение омийства подорвали последния основы богословской мысли на Востоке. Почти 50 летъ прошло после никейскаго собора, а какихъ–либо прочныхъ результатовъ отъ всей пережитой борьбы пока еще не виделось. Казалось, вся внутренняя жизнь церкви клонится къ упадку и замиранию. Заявившее себя столь энергической деятельностью въ начале правления Валента омиусианство еще подавало некоторыя светлыя надежды на будущее, но съ уходомъ его съ исторической сцены на месте его не выросло ничего цельнаго. Остались только обломки прежнихъ партий, взаимно ссорящиеся между собою и неспособные создать ничего прочнаго. Где же было искать исхода? При этомъ вопросе мысли всехъ лучшихъ людей, еще не утратившихъ совсемъ интереса къ вере, — невольно стали обращаться къ никейскому символу. Сколько уже было составлено для замены его формулъ и различныхъ вероизложений, и ни одна изъ нихъ не сумела объединитъ около себя всю церковь. Только никейский символъ, несмотря на все пережитыя испытания и жестокия нападения, оставался непоколебимымъ знамениемъ веры, и ему следовала большая половина церкви. История и сами противники его сделали все, чтобы отнять у него ту остроту новизны, которая вызывала инстинктивное отвращение къ нему у стараго восточнаго консерватизма. Сближение лучшей части восточныхъ консерваторовъ съ никейскимъ символомъ, въ тайникахъ жизни дававшее знать ο себе еще въ последние годы Констанция, въ правление следующихъ трехъ императоровъ, какъ мы видели, широкимъ потокомъ разлилось на поверхности ея. Самъ основной терминъ его „ ομοούσιος " въ устахъ новыхъ исповедниковъ его получилъ другое истолкование въ смысле «подобия по существу», сближавшее его съ восточной терминологией и устранявшее изъ него черту савеллианства, всегда вызывавшую мистический ужасъ на Востоке. Но то были старые, испытанные въ борьбе враги его. У новаго поколения, выроставшаго на Востоке, съ именемъ Никеи не соединялось никакихъ неприятныхъ воспоминаний, и дело никейское рисовалось въ совсемъ иномъ виде. Ведь то былъ соборъ мучениковъ и исповедниковъ, кровью своей засвидетельствовавшихъ истину! Память некоторыхъ изъ нихъ почиталась теперь, какъ память отцовъ и покровителей въ техъ самыхъ церквахъ, откуда ихъ прежде изгоняли. Положение дела радикально изменялось и почва для возстановления никейскаго символа на Востоке была уже.

Историкъ еще имеетъ некоторую возможность отчасти проследить этотъ процессъ, происходивший внутри церковной жизни и окончившийся образованиемъ многочисленной новоникейской партии на Востоке, обезпечившей здесь победу никейскаго символа. Мы уже говорили, что до 60–хъ годовъ IV века вероизложение, составленное въ Никее и вызывавшее собой у восточнаго консерватизма одну лишь оппозицию, не успело и не могло проникнуть въ литургичоское употребление, и что вообще за отмеченный периодъ времени нельзя указать ни одного символьнаго памятника, въ которомъ более или менее ясно отра–зились следы влияния со стороны этого вероисповедания. Начиная съ 60–хъ годовъ, въ области символьной практики восточныхъ церквей наблюдаются другия явления. Правда, никейский символъ въ полномъ его составе остается въ прежнемъ положении, но его характерные термины „ ομοούσιος " и «έκ ούσιας, του лατρος» проникаютъ въ богослужебное употребление и вставляются въ виде пояснительныхъ или дополнительныхъ выражений въ некоторые местные символы Лаодикия, Антиохия, Каппадокия, — эти центры антиникейской оппозиции, а также Месопотамия и Филадельфия свергаютъ съ себя старую боязнь савеллианства и въ свои вероизложения включаютъ никейскую терминологию. И не только въ теории, въ области символьнаго творчества отдельныхъ восточныхъ церквей, но и въ самой жизни, въ лице некоторыхъ ея деятелей намечается параллельное ему течение по направлению къ никейскому символу. Уже самая политика Валента, хотя и безсознательно, содействовала возрастанию на Востоке ново–никейской партии; изгнания и разнаго рода лишепия падали главнымъ образомъ на омиусианъ, изъ которыхъ она преимущеетвенно вербовала своихъ последоватслей. Примеръ посольства на Западъ не былъ единственнымъ; частичныя присоединения происходилии позднее, при чемъ и руководящимъ мотивомъ далеко не всегда являлся одинъ страхъ предъ государственнымъ насилиемъ. Несмотря на недостатокъ сведений, некоторые характерные случаи подобнаго рода могутъ быть еще указаны. Такъ, часть омиусианъ по примеру Кирилла иерусалимскаго приходила къ никейскому символу путемъ собственнаго развития, другие епископы, подписавшие константинопольскую формулу изъ боязни потерять ка–федры или, подобно Дианию кесарийскому, предшественнику Василия Великаго, раскаивались на смертномъ одре, или, какъ Григорий Старший, отецъ Григория Богослова, вынуждались къ этому протестомъ своей паствы.

Но быть можетъ нигде резкий поворотъ въ сторону никейскаго символа, начавшийся на Востоке, не выразился въ такой яркой форме, какъ въ Каппадокии. За всю первую половину антиникейскихъ движений Каппадокия представляла собой твердыню восточнаго консерватизма и являлась поставщицей всехъ виднейшихъ противниковъ никейскаго собора. Первый борецъ противъ никейскаго вероучения «многоголовый» софистъ Астерий вышелъ отсюда. Григорий и Георгий, заместители Афанасия на александрийской кафедре во время изгнаний, оба имели свою родину въ Каппадокии. Она же подарила церкви такихъ двухъ непримиримыхъ враговъ никейскаго символа, стоявшихъ во главеего противниковъ, какъ Авксентий миланский на Западе и Евдоксий константинопольский на Востоке и сверхъ всего этого самъ ересиархъ Евномий былъ каппадокийцемъ и имелъ здесь многочисленныхъ последователей, и то нужно признать самымъ характернымъ знамениемъ времени, что въ этой именно доселе неприступной крепости стараго восточнаго консерватизма впервые зародилась лига новоникейцевъ, нанесшая ему последний ударъ. Каппадокия сделалась центромъ новаго движения, сгруппировала около еебя все выдающияся силы и, какъ бы въ искупление всехъ своихъ прежнихъ греховъ, дала церкви и христианству целую триаду знаменитейшихъ деятелей и богослововъ въ лице Василия Великаго, Григория Назианзена и Григория нисскаго, труды которыхъ легли въ основу современной догматики. Съ выступлениемъ этихъ деятелей на историческую сцену мертвенный хаосъ, облегавший внутреннюю жизнь церкви разсеевается, создаются грандиозные планы и энергично осуществляются и, полная надеждъ на блестящее буду–щее, богословская мысль снова оживаетъ и проявляетъ себя во всемъ блеске молодости и свежести.

Каппадокийцы и ихъ теология

Характеристика и биография Василия Великаго. — Образование новоникейской партии подъ главенствомъ Василия. — Учение Кападокийцевъ ο Боге единомъ по существу и трехъ Ипостасяхъ Его. — История сношений Василия съ Западомъ.

Въ плеяде каппадокийцевъ, взошедшей на небе богословской мысли, съ исторической точки зрения, центральной звездой является Василий Великий. Получивший превосходное образование, прошедший все лучшия школы своего времени, начиная съ Кесарии и кончая Афинами, — этой обителью науки, — обладавший замечательнымъ даромъ слова, Василий принадлежалъ къ числу выдающихся деятелей своего времени. Несмотря на аскетические подвиги, укрепившие его нраветвенныя силы и придавшие ему некоторую суровость, въ его натуре не было ничего отталкивающаго или враждебнаго въ отношении къ миру или науке. Изъ него никогда не могъ выработаться епископъ въ роде Ефрема Сирина, вся жизнь котораго сосредоточивалась въ мистическихъ восторгахъ и религиозныхъ ощущенияхъ. Но въ немъ ничего не было похожаго и на Афанасия александрийскаго. Афанасий былъ весь энергия и сила. Разъ поставивъ себе одну цель— защиту никейскаго вероучения, онъ неуклонно преследовалъ ее до конца своей жизни. Необыкновенная твердость его характера, доходившая иногда до фанатизма по отношению къ своимъ противникамъ, постоянныя ссылки, готовность пожертвовать всемъ, даже жизнью ради защищаемой имъ цели придавали ему ореолъ геройства. Ничего героическаго въ характере Василия не было; самое время, въ какое онъ жилъ, уже не способно было порождать героевъ. Стойкость убеждений Афанасия была поразительна. Разъ составивъ себе определенное и законченное религиозное мировоззрение, онъ сохранилъ его навсегда въ полной неприкосновенности, богословское же развитие Василия совершалось постепенно. Афанасий всегда оставался веренъ своимъ друзьямъ; несмотря на весь скандалъ, поднятый Маркелломъ на Востоке, Афанасий ни разу не изменилъ ему, хотя и хорошо сознавалъ его заблуждения; откровенно презирая все анафемы, раздававшияся по адресу Маркелла изъ устъ восточныхъ, онъ все–гда стоялъ въ общении съ нимъ и накануне своей смерти охотно открылъ двери въ церковь немногочисленнымъ последователямъ его. Друзья юности Василия стали врагами его зрелости, и онъ самъ долженъ былъ подвергнуть ихъ анафеме. Это былъ скорее опытный дипломатъ и светский епископъ. Онъ имелъ самое широкое знакомство въ светскомъ обществе, могъ пользоваться помощью высокопоставленныхъ лицъ при дворе и одновременно умелъ поддерживать связи, какъ съ выдающимися риторами, подобно Ливанию и Софронию, такъ и съ такими прислужниками Валента, какъ префектъ Модестъ. Его первые шаги на служении церкви были неудачны. Съ Дианиемъ кесарийскимъ, отъ котораго онъ, вероятно, получилъ крещение и санъ диакона, онъ стоялъ некоторое время во враждебныхъ отношенияхъ, хотя, какъ утверждалъ позднее, и не порывалъ общения. Съ преемникомъ Диания, Евсевиемъ, посвятившимъ его въ пресвитеры, дело дошло до формальнаго разрыва: онъ удалился изъ Кесарии въ уединение, и только опасность, угрожавшая его церкви отъ Валента, заставила его возвратиться назадъ. Самое избрание Василия на кесарийскую кафедру сопровождалось большими неприятностями для него; влиятельныя лица въ Кесарии были противъ него; выборы, повидимому, подготовлялись се–кретно; не доставало нужнаго числа епископовъ и когда все–таки избрание его (370 г.) состоялось, часть подведомственнаго ему диоцеза некоторое время отказывалась признавать его власть. Чрезъ два года новый ударъ поразилъ кесарийскаго епископа; въ целяхъ восполнить все ослабевающие финансы империи, императоръ Валентъ рас–порядился разделить Каппадокию на две провинции, а такъ какъ по общему правилу разделение церковное соподчинялось делению государственному, то Анфимъ, епископъ Тианы, ставшей теперь столицей второй Каппадокии, объявилъ себя независимымъ отъ Василия и присвоилъ себе все права митрополита. Властолюбие кесарийскаго епископа было сильно затронуто: оно отторгало отъ него целую половину принадлежавшей ему провинции, а главное—лишало большихъ доходовъ; его первая попытка получить подать съ монастыря Ореста окончилась неудачей. Но этого мало. Желая доказать свои права на отнятую часть провинции, онъ учредилъ въ ней новую кафедру въ Сасиме, и целямъ своего честолюбия пожертвовалъ своимъ ближайшимъ другомъ—Григориемъ Назианзеномъ, назначивъ его туда своимъ епископомъ. Григорий былъ глубоко оскорбленъ этимъ поступкомъ Василия: «брошенъ я, — писалъ онъ къ нему, — какъ безчестный и негодный сосудъ», и до конца своей жизни не могъ спокойно вспоминать о немъ. Анфимъ не допустилъ его въ Сасиму, ни одного богослужения Григорий здесь не совершилъ, и церковная карьера этого замечательнаго и даровитаго деятеля была навсегда испорчена…