Хозяин Фалконхерста - Кайл Онстотт

— Но учти, Драмжер, твой ребенок не будет белым.

— Ну и не надо! Но он будет хотя бы наполовину белым. Наполовину Максвеллом, наполовину мной. Ведь я тоже отчасти белый: мой отец был мулатом. Брут говорит, что мой дед был из племени хауса, да еще царских кровей. Брут говорит, что это еще лучше, чем мандинго, а по матери я мандинго. Мать, Жемчужина, — чистокровная мандинго. Еще мальчишкой я подслушал, как масса Хаммонд говорил, что за меня можно получить пять тысяч долларов, только он меня не продаст, потому что на всем Юге не сыщется такого породистого негра, как я.

— Происхождение действительно кое-что значит, Драмжер. Я сразу догадался, что ты не такой, как другие. Ладно, я распишу тебя с твоей Софи, раз тебе этого так хочется. Сейчас мне придется съездить в Бенсон, но к вечеру, еще до ужина, я вернусь, и мы займемся свадьбой. Мне еще надо узнать, как проводить церемонию на правах мирового судьи. А потом мы начнем тебя тренировать. Чутье подсказывает мне, что мы с тобой будем дружить. Хочешь, прямо сейчас проведем первый урок?

— Да, сэр, господин капитан. Большое спасибо, сэр.

— Вот тебе и первый урок: брось ты свое «господин капитан» и «сэр»! Чтобы я больше этого не слышал! Здесь, в Фалконхерсте, я буду называть тебя «Драмжер», а ты меня — «Крис». При других я буду называть тебя «мистер Максвелл», а ты меня «капитан Холбрук». Ты не услышишь от меня «Драмжер, сэр», а я чтобы не слышал от тебя «капитан, сэр»!

— Не услышите, господин капитан, сэр.

— Ну и ученик попался! Что, не можешь усвоить самый первый урок?

Драмжер удрученно покачал головой.

— Трудно это! Мне вбили в голову: «хозяин, сэр», «мистер, сэр», «капитан, сэр», вот я и обращаюсь так ко всем белым. Когда я забывался, меня наказывали кнутом. У меня на глазах негров раздевали и били только за то, что они забывали о словечке «сэр». Мне положено вас бояться, потому что вы — белый человек, но я вас не боюсь. Как это здорово — быть вашим другом, Крис!

Драмжер победно ухмыльнулся.

— И быть твоим другом здорово, Драмжер! — повторил за ним Холбрук, выговаривая слова точно так же, как собеседник. — Кажется, мне будет здесь хорошо.

— Послушать вас — так вы не белый, а негр негром, Крис! Только не надо говорить, как я, лучше я попробую говорить, как вы.

— Ничего, научишься, Драмжер. Я тебя кое-чему научу, но и ты наверняка сможешь преподать мне пару уроков.

— Каких таких уроков, Крис?

Холбрук шлепнул его по спине.

— Понимаешь, парень, я всегда считал, что умею обращаться с женщинами, но еще ни одна не приползала ко мне на четвереньках и не предлагала мне бриллианты, лишь бы я с ней лег. У тебя что, есть особый секрет? Может, поделишься?

— А что, попробовать можно, господин капитан, с… То есть я хотел сказать, Крис. Попытка не пытка. Только… — Он смерил Холбрука взглядом и фыркнул. — Только ни один белый не сможет удовлетворить женщину так, как это делает черномазый. Ясное дело, у белого есть много такого, чего нет у ниггера: светлые волосы, белая кожа, голубые глаза, образование, деньги — в общем, мало ли что! Но что у него, не в обиду будет сказано, между ног? То-то и оно: Господь всем обделил негра, дал ему черную шкуру, шерсть вместо волос, заставил прислуживать белому, а потом сжалился над бедными неграми и сказал, что наградит их кое-чем, чтобы им было чем радовать женщин. По этой части белые неграм в подметки не годятся!

И Драмжер шлепнул Холбрука по спине, прежде чем оставить его одного.

41

Проснувшись, Софи хватилась Драмжера, но в следующую минуту порадовалась, что может побыть несколько минут в одиночестве и обдумать свое положение. Она находилась в тех самых четырех стенах, где беспокойно проворочалась на огромной кровати из красного дерева столько пустых ночей. Ей припомнилось все, что случилось минувшей ночью. Мысль о том, что она пообещала Драмжеру выйти за него замуж, одновременно ужасала ее и делала счастливой. Она всегда чувствовала себя былинкой без корней и втайне жаждала покориться мужской воле. То, что мужчиной, взявшим ее в кулак, оказался негр, ее не тревожило, даже напротив. Тревогу вызывало другое: как отнесутся к этому окружающие?

Софи ненапрасно прожила всю жизнь среди негров: теперь она чувствовала себя с ними спокойнее, чем в обществе белых. Кроме отца, мачехи и редких гостей, наведывавшихся в Фалконхерст, она почти не видела белых лиц. Даже во время нечастых выездов в Новый Орлеан их сопровождали негры, и они большую часть времени проводили в их обществе. Возвращение в Фалконхерст означало погружение в черную пучину. Слуги в доме, работники на плантациях, в полях, мастера, конюхи были исключительно неграми. Особенности их спаривания никогда не составляли для Софи секрета, так как при всей нелюбви к этой теме Августы Хаммонд обожал отпускать замечания на сей счет, и Софи только и слышала, что такого-то самца следует случить с такой-то девкой и так далее.

Иногда под вечер, когда мужчины возвращались с полей, она прохаживалась по пыльной улочке невольничьего поселка и, высмотрев какого-нибудь привлекательного молодца, которому, как ей было известно, приказали покрыть определенную женщину, мысленно следовала за ним в хижину и в самых живописных деталях представляла себе развертывающиеся там события. Даже когда у нее появился свой конюх, она все еще завидовала негритянкам, которым подсовывал сожителей ее отец.

С первого дня, когда в Большом доме появился Драмжер, она жаждала его сильнее, чем всех остальных. Он был настолько красивее других негров, настолько сообразительнее и привлекательнее, что она неоднократно пыталась его соблазнить, но всякий раз безуспешно. Чем больше он ее отвергал, тем сильнее становилась ее страсть; исключением был только недолгий период, когда в Фалконхерсте объявился Аполлон. Когда Аполлона не стало, а Фалконхерст превратился в обыкновенную запущенную плантацию, рядом с ней не осталось никого, кроме Драмжера. В конце концов ей удалось поймать его в силки. Он не обманул ее ожиданий, хотя она всегда чувствовала, что он не вкладывает в отношения с ней души, и не сомневалась, что он приберегает пыл для негритянок, проходивших через его руки непрерывной чередой.

И вот теперь этот самый Драмжер, тело которого было ею куплено, настаивал, чтобы они поженились! Разумеется, внешне замысел представлялся неосуществимым. Белые никогда не выходили замуж за черных — своих слуг, рабов, недочеловеков. Она с содроганием думала о том, какой была бы судьба такой невесты в былые времена, до войны, даже если бы таковая отыскалась. Негра непременно убили бы, подобно тому как был убит мандинго Мид, посмевший переспать с ее матерью. А ведь ее мать и не помышляла о браке с Мидом! Если бы подобное произошло, родственники женщины убили бы не только чернокожего мужа, но и ее саму. Даже если бы ей сохранили жизнь, она была бы подвергнута остракизму: с ней никогда не заговорил бы другой белый человек, да и уважающий себя негр — тоже. Нет, сама мысль о браке с Драмжером казалась безумной. Однако, сколько она ни пыталась убедить себя, что о подобном не может быть и речи, она не забывала, что уже дала свое согласие, и даже получала от этой мысли немалое удовольствие.

Война все изменила. Конечно, женитьба белой и черного не стала более обыденным делом. Однако негров более не считали животными. В глазах северян они были точно такими же людьми, как белые. Скажем, с точки зрения капитана-северянина, заявившегося к ним накануне вечером, Драмжер был ровней любому белому.

Предположим, она выйдет за Драмжера, вернее, позволит ему на ней жениться. Каким станет после этого ее положение? Во-первых, он будет принадлежать ей: что бы он ни затеял и какую бы негритянку ни возжелал, она останется первой претенденткой на его внимание. Что касается ее положения в округе, то какое это имеет значение? В Бенсоне и на окружающих плантациях не было ни одного человека, чье мнение что-либо значило бы для нее и кто хоть немного беспокоился бы о ее престиже. Пусть болтают, что им вздумается, она и ухом не поведет. У нее будет ее Драмжер, а это было важнее, чем что-либо еще в целом свете.

Но вот вопрос: может ли она, Софи Максвелл, дочь Хаммонда Максвелла, сочетаться браком с чернокожим рабом? Его мать — Жемчужина, негритянка из племени мандинго, отец — Драмсон; ей вспомнилось далекое время, когда Драмсон стал объектом ее посягательств. Как-то раз, оказавшись вместе с ним в кладовой дворецкого, она не удержалась и занялась исследованием его тела на ощупь, едва не падая в обморок от вожделения. Потом Драмсон расстался с жизнью, спасая ее отца, он покоится на семейном кладбище, под мраморным обелиском. Выходит, отца Драмжера никак нельзя считать рабом, иначе он не удостоился бы столь почетного захоронения, рядом с могилами белых.

Драмжер тоже отличался от других рабов. Он был полной противоположностью Занзибару, который имел внешность животного, ревел, как животное, и, как животное, отправлял половую потребность. Разве таков Драмжер? Нет, в нем присутствовала некая утонченность. Ему случалось проявлять к ней доброту — ласку, предупредительность, заботу; ему хотелось, чтобы она заботилась о себе, нарядно одевалась, наводила красоту. И наконец, самое главное: ребенок, копошившийся в ее чреве, был плотью от плоти Драмжера!