Озорные рассказы. Все три десятка - Оноре де Бальзак

Тогда мы сказали, что все те мужчины умерли по её вине. На что ответ дала, что неповинна в их смерти, ибо всегда отказывала им. И чем более избегала их, тем они яростнее её домогались, но когда овладевали ею, то, по милости Божией, она отдавалась любви от всего сердца, ибо испытывала радости, ни с чем не сравнимые. Затем она заявила, что созналась в тайных чувствах своих лишь потому, что призвали её говорить всю правду и она говорила, страшась костра и палачей.

Тогда мы спросили её, под страхом пыток, что она имела в чувствах, когда какой-нибудь благородный рыцарь умирал вследствие близости с нею. На что ответила, что сие повергало её в тоску и она просила себе смерти и молила Бога, Святую Деву и угодников принять её к себе в рай, тем паче что встречалась лишь с мужчинами прекрасной и чистой души и, видя их гибель, премного скорбела, считая себя вредоносным созданием, жертвою злого рока, который передавался другим, как чума.

И тогда мы спросили у неё, где она молилась.

На что ответ дала, что молилась у себя дома в молельне, преклоняя колени перед Богом, который, согласно Евангелию, видит и слышит всё и пребывает везде.

Мы спросили её, почему она не посещает церковных богослужений и не соблюдает праздников. На что ответ дала, что те, которые посещали её для любви, выбирали праздничные дни и она следовала их желанию.

Возражая на это, мы христиански наставили её, что, поступая так, она больше покорялась воле людей, нежели заповедям Божьим.

На что ответ дала, что ради тех, кто горячо любил её, она бросилась бы в огонь, не имея никаких иных побуждений к любви, кроме своего желания. За всё золото мира не отдала бы она своего тела и своих ласк даже королю, не полюбив его всем сердцем, всем существом, от головы до пят, от кончиков ногтей до корней волос. Словом сказать, никогда не была продажной, ни одной крупицы своей любви не отдавала мужчине, не избранному ею. И тот, кто хоть один час держал её в своих объятиях или поцеловал её хоть однажды в уста, обладал ею до конца своих дней.

Мы спросили, откуда у неё драгоценности, золотые и серебряные блюда, драгоценные камни, роскошная утварь, ковры и прочеё – стоимостью в двести тысяч дублонов, согласно оценке, каковые вещи, обнаруженные в её жилище, переданы в казну капитула. На что ответ дала, что на нас она надеется, как на самого Бога, но не смеет отвечать на этот вопрос, ибо он касается одной из сладчайших сторон любви, которой она неизменно жила.

Спрошенная вторично, она ответила, что если б судья знал, каким обожанием она окружала возлюбленного, с какой покорностью следовала за ним во всех его начинаниях, благих и скверных, если б он знал, с каким усердием ему подчинялась, с какой радостью исполняла желания возлюбленного, внимая, как закону, каждому слову, которым он дарил её, если б судья знал, каким поклонением пользовался этот мужчина, то мы сами, старый судья, сочли бы вслед за её возлюбленным, что никакими деньгами не оплатить эту великую привязанность, которой ищут все мужчины. Затем она сказала, что никогда ни у одного из них не просила ни подарка, ни платы и довольствовалась тем, что жила в их сердцах, в чём и находила непрерывное, невыразимое наслаждение. Она чувствовала себя богатой, обладая сердцем возлюбленного, и не помнила ни о чём ином, как только о том, чтобы воздать ему большей радостью, большим счастьем, нежели то, что от него получила.

Но, вопреки её запрету, влюблённые своим долгом считали всегда любезно её благодарить. То один приходил к ней, дарил ей жемчужную пряжку, говоря: «Вот доказательство, что я не ошибся и атласная твоя кожа своей белизной превосходит жемчуга». Говоря так, он надевал жемчуг ей на шею, целуя её страстно. Она, утверждающая сие, сердилась на подобные безрассудства, но не могла отказаться от драгоценных украшений, дабы не лишать возлюбленного услады любоваться ожерельями и запястьями, блиставшими на её теле. Каждый по-своему её наряжал, у каждого были свои прихоти. Одному нравилось рвать на ней роскошные одежды, в которые она облекалась лишь ему в угоду. Другой украшал её сапфирами, покрывал ими её руки, ноги, шею, волосы. Иной укладывал её на ковёр, завернув в длинный хитон из чёрного шёлка или бархата, и целыми днями мог восторгаться совершенством её красоты. Все прихоти её любовников доставляли ей неизъяснимое удовольствие, ибо сие радовало их. Затем она сказала, что ничто нам так не мило, как наше собственное наслаждение, и мы стремимся к тому, чтоб всё сверкало красотой и дышало гармонией вокруг нас и в наших сердцах, а потому все её любовники одинаково желали украсить её жилище самыми богатыми дарами; побуждаемые этим желанием, с такою же охотой, как и она сама, убирали они золотом её жилище, расстилали шелка, расставляли цветы. Ввиду того что это никому не мешало, не было у неё ни намерения, ни возможности запретить рыцарю или даже влюблённому в неё богатому горожанину поступать по своей воле, и, таким образом, она принуждена была принимать от них в дар редкие благовония и иные приятности, от которых сама была без ума; таково происхождение золотых блюд, ковров и драгоценных камней, изъятых у неё по приказу церковного суда.

Здесь кончается первый допрос названной сестры Клары, подозреваемой в том, что она дьявол. Кончается допрос по той причине, что мы, судья, а также Гильом Турнебуш, стали изнемогать, слушая голос помянутой обвиняемой, и почувствовали даже некоторую истому. Нами, судьёй, назначен второй допрос на третий день от сего числа для нахождения доказательств бесовской одержимости обвиняемой. Согласно приказу судьи, названная обвиняемая препровождена обратно в узилище под охраной мэтра Турнебуша.

  In nomine Patris, et Filii, el Spiritus Sancti. Amen.

В день тринадцатый указанного месяца февраля перед нами, Жеромом Корнилем, и прочая, и прочая предстала обвиняемая сестра Клара для допроса о деяниях её и вменяемых ей преступлениях.

Мы, судья, сказали обвиняемой, что из различных ответов,