Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках - Михаил Одинцов

Матвею казалось, что он стоит рядом с матерью, обремененной большим горем. И это было почти правдой — его матери от роду было всего-навсего на десяток лет больше.

…Осипов не мог спать. Его потрясла глупая случайность гибели Маслова и Коткова. Чем он больше думал о сломавшемся крыле, тем выше вырастал нравственный облик этих людей, их благородство. Он почти был уверен в том, что Илья и инженер, сомневаясь в прочности крыла, решили проверить его на большей перегрузке, чтобы в бою оно никого не могло подвести. «Если бы не было войны, не было бы битых и ломаных крыльев, не было бы погибших, не вернувшихся и пропавших».

В жестокости войны, несправедливости фашизма Матвей видел средневековую инквизицию и мракобесие. Его открытая человеческая душа, его доброе сердце страдали всегда, когда на аэродроме были раненые и убитые. Иногда ночью он плакал. Но это были слезы не жертвы, не отчаяние слабого человека, неспособного управлять собой. Мучительные спазмы не были проявлением уязвленного самолюбия — это был бунт и крик неспящей совести, совести сильного и решительного человека, который мучился тем, что им мало сделано за прошедшие дни войны, а фашистские разбойники продолжают грабить и убивать на его родной земле дорогих ему, ни в чем не повинных людей.

Опершись спиной о стену дома, Матвей одиноко сидел на темном крыльце. Ничего не видящие перед собой глаза смотрели в небо. Если бы изредка вспыхивающий огонек папиросы не освещал задумчивое лицо, то можно было бы принять его неподвижность за сон в неудобной позе. Перебирая в памяти день за днем всю войну, он не торопясь вспоминал всех лично знакомых ему погибших летчиков и при этом глубоко страдал. Его чувствительное сердце воспринимало чужую беду с пронзительной болью и отзывалось светлой радостью на самую маленькую удачу.

Калейдоскоп лиц, фамилий, отдельных атак и целых боев, самолеты в пробоинах и крови, радость побед и горечь поражений, госпитали и похороны, редкие фронтовые праздники награждений…

Усилием воли Матвей собирал роившиеся в беспорядке мысли в строгую временную последовательность, так как знал, что бессистемно нельзя вспомнить всего. Сбои в размышлениях помогали приводить в порядок гудевшие в небе самолеты, которые через равные промежутки времени проходили над ним, создавая ощущение ритма. Слышимый гул успокаивал: в небе уже вторую ночь с вечера и до утра шли свои самолеты — дальняя авиация бомбила железные дороги и войска врага. Ощущение находящейся в небе силы, несмотря на горестные раздумья, как-то бодрило, создавая уверенность.

Нелегкие, тревожные ночи раздумий не ослабляли его. Наоборот, они накапливали в нем, как в аккумуляторе, громадный заряд психической энергии, которая позволяла ему с исключительной настойчивостью и бесстрашием, не чувствуя усталости, разить врага, быть неутомимым как в первом, так и в четвертом вылете за один день.

Наплывшие из ночи облака незаметно для Осипова спрятали от него звезды, еще больше зачернили темноту. Он обратил внимание на происшедшую в природе перемену лишь тогда, когда почувствовал запах воды в воздухе, а потом и ощутил ее на приподнятом вверх лице…

Облака через невидимое мелкое сито уронили на землю не дождь, а водянистую пыльцу, от чего сверху повеяло прохладой. Идущая с неба свежесть отвлекла Матвея от прошлого, разъединила цепочку нанизывающихся друг на друга мыслей, и он, ощутив облегчение бездумья, отдался этому состоянию…

Открыв глаза, он удивился: брезжил рассвет. Волосы и гимнастерка отсырели, лицо волглое, как бы умытое, но еще не вытертое насухо полотенцем.

…Еще одна отчаянная попытка врага танковым тараном прорвать оборону окончилась неудачей. Войска фронта, опираясь на тыловую армейскую полосу, устояли и всю ночь сами готовились к контрудару, стремясь решительными действиями упредить новые намерения противника.

День занялся пасмурный. Но авиация фронта ранним утром поднялась в воздух, чтобы своими ударами подготовить предстоящую атаку. Русанов шел во главе полка, растянутого длинной колонной. Подняты были в бой все исправные самолеты. «Старых» летчиков не хватило, и пришлось взять с собой часть прилетевшего вечером пополнения. Летели в полном молчании, но приемники бортовых радиостанций до отказа были заполнены голосами чьих-то докладов, запросов и команд — впереди идущие уже начали уничтожение фашистских танков и артиллерии. Небо зависало обликами над полями разгорающегося сражения и прижимало самолеты низко к земле, лишив их свободы маневрирования по высоте. Истребителям, штурмовикам и бомбардировщикам было тесно в узком подоблачном коридоре, но поток групп не иссякал. Напряженность обстановки, плохая погода и молодые экипажи в группе породили у Русанова тревогу.

«Как молодежь справится сегодня? Облака и дым пожарищ — серьезная помеха. Оторвется кто-либо из них от строя и пропадет. Один не доберется домой…»

Размышления оборвались. Его вызывали на связь… Командный пункт командира корпуса торопливо спрашивал открытым текстом:

— Русанов, я — Гора. Ты по плану идешь? Отвечай коротко…

— Я — Русанов. По плану.

— Цель подтверждаю. Артиллерия южнее оврага. Весь боекомплект за один заход и уходи бреющим… Среди наших отдельные пары «мессеров» снуют. Смотреть самим.

«Смотреть. Разве в этой дымной мути, среди самолетов, идущих справа и слева, как кета на нерест, увидишь чужих мальков, пока они тебя не укусят? Найдешь, а стрелять нельзя — в своих попадешь…»

— Я — Гора, указания для всех: кто увидит зенитку, бить немедленно и доложить, что по своей цели не работал!

«Наверное, уже выдохлась зенитная артиллерия. Тридцать минут их мутузят. Небось стволы красные или снарядов нет…»

Русанов нашел определенные ему для удара батареи полевой артиллерии и обрушил на них огонь, бомбы, злость. Уходя домой, он больше беспокоился уже не о том, что его будет бить враг, а смотрел вверх, чтобы не попасть под чьи-нибудь бомбы.

Пожары, самолетная теснота и редкий зенитный огонь вроде остались позади. Под крылом своя земля, густо разрисованная пыльными шлейфами; по дорогам и полям батальонные и ротные колонны танков. Свои танки — десятки и сотни — шли к линии фронта.

Командир авиационного корпуса на КП, волнуясь и напрягая голос, кричал в микрофон:

— «Горбатые», смотрите, не перепутайте линию фронта! Смотреть внимательно за своими танками. Опознавание — зеленая ракета.

Генерал хотел исключить случайности, надеялся, что командиры групп не ошибутся. Беспокойство его не проходило. Опознавание не всегда летчики увидят… А где гарантия, что из двух сотен самолетов, идущих к фронту, начиненных бомбами, никто не ошибется, не перепутает своих с чужими. Танки сверху — коробки одинаковые, попробуй по раскраске их разбери. Пушка же в разные стороны вращается, может быть и назад повернута, по ней своих не определишь.

…Русанов никогда еще не видел в одном месте столько танков и мысленно представил, что произойдет через несколько десятков минут. «Если фашистская авиация не сорвет атаку, то могут быть грандиозный бой и великие последствия…»

Еще добрый десяток минут после ухода штурмовиков Челышева от линии фронта краснозвездные самолеты утюжили боевые порядки фашистских войск Потом небо освободили, и пространство под облаками заполнилось новым воем и грохотом: артиллерия обороны начала подготовку атаки, обеспечивая развертывание танков в атакующие цепи.

…На узком поле, упирающемся с одной стороны в железнодорожную насыпь, а с другой — в речку Псел, сошлись лоб в лоб сотни танков… Лязг гусениц, орудийная встречная канонада, резкие звуки разрывов снарядов, скрежет ломающейся брони, зловонные огненно-черные костры горящих танков. Наверху гул авиационных моторов, стрекотание пушек и визг падающих бомб. Все слилось в едином, ужасающем, злобно-кровавом, громоподобном гуле сражения. Дрожала и стонала развороченная гусеницами и разрывами земля. Орали дикими голосами, истошно матерились, плакали и смеялись от ярости, страха, радости и боли. Заживо горели в танках и самолетах, гибли под железными черепахами люди.

Сцепившись в одном гигантском массиве железа, человеческих судеб и тел, танки уже не могли разойтись, люди — «ни вернуться, ни взглянуть назад».

«Тридцатьчетверки» и «исы», «тигры» и «фердинанды», легкие машины и бронетранспортеры перемешались между собой. Танковый клубок, втягивая в себя с дорог все новые и новые силы, смердя дымом и кровью, жил своей страшной жизнью пока на одном месте… Стороны надеялись на победу.

Самолеты и со звездами, и с крестами на крыльях оказались над танковым муравейником бессильными — летчики не могли разобраться, кто есть кто. Казалось бы, из безвыходного положения воздушные разведчики нашли выход — они увидели дороги, идущие к полю танкового сражения, и догадались, что результат контрудара танковой армии зависит от притока свежих сил к врагу с юга. По их предложениям, на основе добытых ими разведывательных данных штурмовики сосредоточили свои усилия на районе, из которого враг черпал новые силы. Но понимание этой истины недолго было односторонним достоянием. Командование группы армий «Юг» поняло, что только тот, кто перережет дорожные артерии, может рассчитывать на успех. Теперь уже не дерущиеся танки, а боеприпасы, бензин и резервы на дорогах стали главными объектами для авиации.