ОТКРОВЕННО. Автобиография - Андре Агасси

- Что?..

- Дай мне закончить. Ты еще можешь играть и выигрывать. По крайней мере, я так считаю. У нас есть шанс дождаться хороших времен. Но ты обязан полностью пересмотреть свою игру. Вернуться к истокам. Ты должен отказаться от турниров, перегруппироваться. С самого начала.

Если Брэд заявляет, что мне не надо участвовать в турнирах, это и правда серьезно.

- Вот что, - продолжает он. - Ты должен начать тренироваться так, будто не тренировался многие годы. Из последних сил. Пора привести в порядок тело и разум. Начни с самого низкого уровня. С партнеров, которые и помыслить не могли о том, чтобы когда-нибудь сыграть с тобой. Начни играть с ними.

Он замолкает, делает большой глоток пива. Я молчу. Мы на распутье и, кажется, шли сюда уже много месяцев. Или лет? Смотрю в окно, на автомобили, несущиеся мимо. Я ненавижу теннис больше всего на свете. Хотя… еще больше ненавижу самого себя. «Ну и что, что ты ненавидишь теннис? - говорю себе. - Кого это волнует? В мире миллионы людей, которые ненавидят свою работу, - и все же они выполняют ее, чтобы обеспечить себя. Наверное, можно делать то, что ненавидишь, качественно, с удовольствием? Пожалуйста, кто тебе запретит ненавидеть теннис? Но ты должен уважать его. А заодно и себя».

- Хорошо Брэд, - произношу я. - Я не готов к тому, чтобы все бросить. Я твой. Говори, что делать, - все выполню.

21

МЕНЯЙСЯ.Пора меняться, Андре. Так больше не может продолжаться. Меняйся, меняйся, меняйся. Я говорю себе это слово каждый день по несколько раз, когда мажу маслом тост или чищу зубы. Оно не звучит угрожающе, скорее, наоборот, успокаивает. Мысль о том, что я должен стать совершенно другим, помогает сосредоточиться на главном. В этот раз меня не терзают мучительные сомнения, сопровождавшие раньше любую попытку заняться собственными проблемами. Теперь я не потерплю неудачи. Я не имею на это права: изменюсь сейчас - или никогда. Одна лишь мысль о том, чтобы остаться в своем нынешнем состоянии, быть именно таким Андре Агасси до конца своей жизни, заставляет меня краснеть от стыда.

И все же даже лучшим нашим намерениям, бывает, мешают внешние силы, которые мы сами когда-то вызвали к жизни. Наши решения, особенно неудачные, создают импульсы, а неожиданно сильный импульс бывает дико сложно погасить - об этом знает любой спортсмен. Даже если мы поклялись измениться, сожалеем о допущенных ошибках и стремимся искупить их, силы из прошлого продолжают толкать нас по неверному пути. Именно эти импульсы правят миром. Именно они придерживают нас за локоть: мол, подожди, не спеши, мы же еще здесь не закончили!.. Как любит говорить один мой друг, цитируя какую-то древнегреческую поэму, «вечные боги не так-то легко меняют решенья»[37].

Через несколько недель после Штутгарта иду по аэропорту Ла Гвардия. Звонит телефон: в трубке слышен грубый мужской голос, в котором, кажется, звучит неодобрение. Голос власти. Он представляется врачом, работающим с АТП ( эти буквы вроде означают «Ассоциация теннисистов-профессионалов», думаю я). В его интонациях мне чудится знак катастрофы - он как будто собрался сообщить о моей смерти. Как выясняется, я недалек от истины. Этот врач проводил анализ моей мочи во время последнего турнира.

- Я должен сообщить вам, - заявляет мой собеседник, - что вы не прошли стандартный тест АТП на наркотики. В предоставленном вами образце мочи обнаружены следовые количества кристаллического метилена.

Я падаю в кресло в зале выдачи багажа, сдергиваю с плеча рюкзак и роняю его на пол.

- Мистер Агасси?

- Да, я слушаю. И что теперь?

- Существует стандартная процедура. Вам следует написать письмо в Ассоциацию, в котором вы признаете свою вину или заявите о своей невиновности.

- Гм.

- Вы знали, что существует вероятность обнаружения наркотика в ваших анализах?

- Да. Да, я знал об этом.

- В этом случае в письме вы должны объяснить, как это получилось.

- И что потом?

- Потом ваше письмо будет рассмотрено на комиссии.

- И?..

- Если вы сознательно употребляли наркотики, то есть, если вас при-знают виновным в этом, вы будете подвергнуты дисциплинарному наказанию.

- Какому именно?

Мой собеседник напоминает, что в теннисе существует три вида проступков, связанных с употреблением химических веществ. Самый серьезный проступок - употребление допинга, это влечет за собой дисквалификацию на два года. Однако, добавляет он, кристаллический метилен явно принадлежит к другой группе - наркотикам, которые употребляют ради удовольствия, к так называемым веществам, изменяющим сознание.

- И что мне за это грозит? - спрашиваю я.

- Дисквалификация на три месяца.

- Что сделать, когда я напишу письмо?

- Я сообщу вам, по какому адресу его направить. Вам есть на чем записать?

Нашариваю в рюкзаке ноутбук. Собеседник сообщает мне точный адрес и индекс, я все тщательно записываю, ошарашенный новостью, но вовсе не собираясь писать письмо.

Доктор произносит еще несколько слов, которые проплывают мимо моего сознания. Поблагодарив его, вешаю трубку. С трудом выбравшись из аэропорта, подзываю такси. Сидя на заднем сиденье, невидяще глядя в грязное окно, произношу в затылок водителю:

- Так много придется менять…

Я еду прямиком в пустой особняк Брук. К счастью, она в Лос- Анджелесе: я никогда не умел скрывать от нее эмоции, пришлось бы сообщить ей все сразу, а сейчас это ни к чему. Падаю на постель и отключаюсь. Проснувшись через час, первым делом думаю, что мне приснился кошмар. Однако через несколько минут осознаю: все это было на самом деле. Телефонный звонок, врач и метамфетамин - реальность.

Мое имя, моя карьера - теперь все это стоит на кону, брошено на игровой стол, за которым никто никогда не выигрывал. Все, чего я достиг, ради чего работал, скоро может обратиться в ничто. Мое недовольство теннисом всегда отчасти было связано с представлением об этой игре как о чем-то бессмысленном. Что ж, теперь все, чего я достиг, и вправду обессмыслится.

И поделом!

Лежу без сна до рассвета, соображая, что делать, к кому обратиться. Пытаюсь представить, каково это - быть публично опозоренным, и не из-за одежды или плохой игры, не из-за рекламного слогана, который кто-то навесил мне на шею, а исключительно из-за собственной глупости. Я стану изгоем. Вечным предупреждением.

Мне плохо, однако следующие несколько дней не поддаюсь панике. Только не сейчас, когда со всех сторон меня обступают другие, куда более серьезные горести, когда страдают многие из тех, кого я люблю.

Врачи собираются вновь оперировать шею маленькой Касси. Теперь очевидно, что первая операция была проведена неудачно. Я организую для нее перелет в Лос-Анджелес, где ей обеспечат лучший уход, однако все то время, что девочка восстанавливается после операции, она вынуждена неподвижно лежать на спине, не покидая больничной кровати, и очень страдает. Не в силах повернуть головы, Касси жалуется, что кожа у нее как будто пылает. Кроме того, у нее в комнате очень жарко, а Касси, как и ее отец, не переносит жары. Я целую девочку в щеку, шепчу ей: