Всеволод Большое Гнездо - Алексей Юрьевич Карпов

есть на купеческие корпорации, что ломало традицию и больно било по самым привилегированным слоям населения города. В-четвёртых, устанавливалась некая особая повинность — «повозы возити» (то есть свозить дани в Новгород?). Но и это ещё не всё: в летописи упомянуто и «всё зло» — то есть прочие злоупотребления, которые обогащали Мирошкиничей и их приспешников за счёт остальных.

Историки давно обратили внимание на то, что нормы, введённые Дмитром, шли вразрез с установлениями «Русской Правды» — то есть теми самыми «уставами старых князь», которые новгородцы вытребовали у Всеволода29. Но стоит отметить ещё одно обстоятельство. Сразу несколько введённых посадником новых повинностей относились к сфере княжеской власти — по крайней мере по своей внешней форме. Таков, например, «повоз» — напоминающий одну из древнейших форм княжеской дани с зависимого населения (а новгородцы отнюдь не были зависимы — тем более от избранного ими же посадника!); такова попытка вмешательства в правила взимания «дикой виры»; на княжеское «кормление» походит и повеление посадника «по волости куры брати» (правда, непонятно, к кому обращённое). Между прочим, схожую ситуацию мы видим в те же годы в Галиче, где один из местных бояр попытался даже занять княжеский стол. Получалось, что и Мирошкинич примеривал на себя роль князя — будучи всего лишь посадником, главой одного из новгородских боярских кланов! Стерпеть подобное новгородцы не могли.

Расправа оказалась жестокой. Самого посадника в городе не было, зато его братьям не поздоровилось. До убийств, кажется, не дошло (во всяком случае, летописи об этом не сообщают), однако всё имущество Мирошкиничей было поставлено «на поток», то есть подверглось санкционированному разграблению:

«Идоша на дворы их грабежьм, а Мирошкин двор и Дмитров (возможно чтение: «Мирошкин двор Дмитров», то есть речь может идти об одном посадничьем дворе. — А. К.) зажьгоша, а житие их (имущество. — А. К.) поимаша, а сёла их распродаша и челядь, а скровища их изискаша и поимаша бещисла, а избытък розделиша по зубу (на всех. — А. К.) — по 3 гривне по всему городу, и на щит (видимо, дополнительно ещё и между участниками Рязанского похода. — А. К.)» — Многое было разграблено и без санкции веча, втихую: «...Аще кто потаи похватил, а того един Бог ведает, — продолжает летописец, — и от того мнози разбогатеша».

На посадничьем дворе были изъяты также «доски», игравшие в Новгороде роль финансовых документов, — с росписью то ли долговых обязательств, то ли недоимок, то ли всех незаконно полученных посадником доходов; а писано было на них «бещисла», уточняет летописец чуть ниже. Их не сожгли, но постановили передать князю, когда тот появится в городе, — вероятно, в качестве доказательства лихоимства посадника10.

Новым посадником был избран глава соперничавшего с Мирошкиничами боярского клана — сын бывшего посадника Михалки Степановича Твердислав. За него прокричали охотно, ибо раздача только что отнятого добра, внезапное обогащение — едва ли не лучший способ предвыборной агитации.

Дмитр Мирошкинич так и не оправился от полученной раны и умер во Владимире. Той же зимой его тело привезли в Новгород для погребения, и это вызвало новый взрыв возмущения. Новгородцы хотели даже сбросить тело с моста в Волхов, то есть поступить с покойным так, как поступали с изобличённым злодеем, совершившим преступление против всего города. И лишь вмешательство архиепископа Митрофана (занявшего новгородскую кафедру в 1199 году и рукоположенного в сан в 1201-м) предотвратило расправу. Дмитра похоронили хоть и без почестей, но в родовой усыпальнице в Юрьевом монастыре, рядом с отцом.

Святослав Всеволодович вступил в город 10 февраля 1208 года, в неделю мясопустную, предшествующую Масленице. Двенадцатилетнему князю пришлось принять на себя ответственность за результаты новгородского мятежа. Именно ему были переданы «доски Дмитровы», изъятые на посадничьем дворе, и он же должен был решить судьбу оставшихся в живых Мирошкиничей и их близких. Новгородцы целовали крест в том, что не хотят держать у себя «детей Дмитровых». По именам были названы четверо, из которых один или двое и в самом деле были сыновьями покойного посадника, а двое или трое принадлежали к числу его «племенников», то есть родичей или свойственников: Володислав (Дмитрович?), Борис (сын покойного? или же его брат, упомянутый в летописи раньше?), а также некие Твердислав Станилович и Овстрат (Евстрат) Домажирович. Надо думать, что они уже находились под стражей; теперь же всех их юный Святослав, а вернее, люди Всеволода Юрьевича, распоряжавшиеся от его имени в городе, отправили в заточение во Владимир. В Новгороде оставались и другие сторонники свергнутых Мирошкиничей; «а на инех, — свидетельствует летописец, — серебро поимаша бещисла».

Так был разгромлен один из могущественных боярских кланов Новгорода. Но усилило ли это позиции Всеволода и его сына? Как показали ближайшие события, нет.

Прежде всего, юный Святослав по молодости лет или, может быть, по нежеланию самих новгородцев оказался не в состоянии возглавить войско — а это всегда было первейшей обязанностью князя. В том же 1208 году новгородские земли подверглись нападению литовцев, и во главе посланной вслед за ними рати встали посадник Твердислав и... князь Владимир, сын Мстислава Ростиславича Храброго31, кажется, уже тогда княживший в Пскове — «младшем брате», а заодно и сопернике Новгорода. Это был плохой знак для Всеволодова сына. Дорога в новгородские владения оказалась протоптана для потомков Мстислава Храброго — едва ли не самого популярного князя в истории Великого Новгорода. И действительно, «на ту же зиму» 1208/09 года младший, но ещё более предприимчивый брат Владимира, князь Мстислав Мстиславич, вступил в пределы Новгородской земли и занял Новый Торг (Торжок). Здешний посадник был схвачен и закован, схвачены были и «дворяне» Святослава Всеволодовича, а «товары их — кого рука доидеть», по выражению летописца.

В