Остров обреченных - Богдан Сушинский

– Ты пойдешь сегодня на охоту? – вывел его из раздумий голос Маргрет. Она спрашивала об этом, не отрывая мечтательного взгляда от снежно-ледяной глади залива.

– Пойду. Надо пойти, пока держится хорошая погода.

– К кедровой долине?

– Вдруг удастся подстрелить соболя или песца!

Маргрет мечтательно улыбнулась. В хижине ее изводила тоска, а вот на охоте все было интересно; там появлялся азарт, и каждый день открывалось что-то новое: пейзаж, зверь, невиданное раньше растение; скала и каменистая россыпь, а главное, там она забывала и о Франции, и о том, что оказалась на затерянном посреди океана островке.

– Когда ты был там позавчера, следов большой кошки не видел?

– Не попадались.

– Значит, это, действительно, была последняя и единственная. Возвращаясь во Францию, обязательно захватим ее шкуру. Тогда я всем смогу рассказать, какой ты храбрый и меткий охотник. Это будет твой самый большой охотничий трофей.

– Обладатели шкур тигров и африканских леопардов вымрут от зависти, – улыбнулся Рой.

– Зато с этим трофеем будут связаны такие воспоминания, какие им и не снились.

– Именно поэтому воспоминаниям нашим и никто не поверит.

– Ну и пусть. Разве так уже важно: поверят – не поверят? Это будут наши с тобой воспоминания. О нашем с тобой острове.

– Скорее бы они настали, эти воспоминания, при которых и остров, и все, что с нами здесь происходило, показалось бы кошмарным сном.

Маргрет наконец-то оторвала взгляд от залива и несколько высокомерно взглянула на шевалье.

– Разве все, что здесь происходило, действительно кажется вам кошмарным? По-моему, нет. У нас здесь были и очень даже прекрасные дни. Которые и вспоминать нужно будет, как самые прекрасные.

– «Прекрасные дни»! – иронично хмыкнул Рой, покачав головой. – Вот уже не ожидал: «Прекрасные дни»!

– На всякий случай загляни в ее логово, – поспешила избежать словесной стычки Маргрет. – Вдруг его облюбовала другая кошка, когда-то появившаяся в нем на свет?

– Первое, что я сделаю, так это нанесу визит логову большой кошки, – заверил ее д’Альби. – Потом пройдусь через всю кедровую долину и воинственным кличем буду вызывать на турнир всякое зверье, которое только возомнит себя равным мне. Вызвав его на поединок, я провозглашу, что победу посвящаю даме моего сердца, досточтимой герцогине Маргрет из древнего рыцарского рода Робервалей, ведущего свое начало от рыцаря Георга Роберваля, прославившегося еще во время Второго похода крестоносцев…

– А ведь, если забыть об этом негодяе, адмирале де Робервале, род мой и в самом деле древний и славный. Только, пожалуйста… не напоминай мне больше ни об адмирале, ни о роде Робервалей.

– Уж не хочешь ли отречься от своего рода?!

– Наоборот, пекусь о его чести. А потому постоянно думаю о матери, отце; о нашем замке… И о той нашей охоте – под звуки рожков, с кавалькадами славных рыцарей и пирами на поляне у охотничьего домика…

На сей раз шевалье не ответил. Молчание явно затягивалось, однако ни Рой, ни Маргрет не торопились прерывать его, помня, что в таком молчании угасают искры неразгоревшейся ссоры, искры нервного раздражения.

Тем временем чайки и бакланы стаями улетали в океан, чтобы где-то там, вдалеке, выискивать полыньи и подкармливаться рыбой. С наступлением зимы птиц на острове стало значительно меньше, и теперь они не казались такими шумливыми, как в тот день, когда они с Бастианной впервые взошли на жертвенник.

– Знаешь, не ходи сегодня ни в кедровник, ни к Гусиному озеру, – предложила норд-герцогиня, почувствовав, что окончательно остыла. – Лучше спустись к фиорду, к нашим полыньям. Наверное, там скопилось немало рыбы. А я буду наблюдать, как ты рыбачишь, и просто наблюдать за тобой, как когда-то мы наблюдали за рыбачащим медведем.

– Пожалуй, так и сделаю, Мар, – неожиданно легко согласился Рой. – Только сначала пойду немного вздремну. Вчера я пришел поздно и…

– … Долго ворочался, а потому не выспался.

– Зато, отоспавшись, стану самым удачливым рыбаком этого острова.

– Которому здесь, на острове, и равных-то нет! – шутливо поддержала его Маргрет.

Бастианна ждала Роя у входа.

Корсиканка оказалась самой теплолюбивой из них, она терпеть не могла ни мороза, ни даже снега, а потому старалась выходить из хижины как можно реже и только при крайней необходимости. Всякий мороз казался ей невыносимым и гибельным, и, возвращаясь из очередного зимнего похода в хижину, которая казалась ей теперь пределом тепла и уюта, она всякий раз с ужасом говорила: «Господи, если бы у нас, на благословенной Корсике, хотя бы три дня продержались такие морозы, все корсиканцы тут же вымерзли бы! Благослови же Корсику, которая, конечно же, была задумана в виде земного рая, только что-то там у Всевышнего не получилось».

При этом Бастианна даже не замечала, что именно здесь, на острове, лицо ее стало по-крестьянски розовощеким и посвежевшим, да и вся она пополнела, посвежела и, как казалось Рою, даже значительно помолодела.

Сейчас, протискиваясь мимо корсиканки, Рой на несколько мгновений как бы застрял в проходе между каменными стенами и рука его невзначай легла на бедро женщины. Вместо того, чтобы одернуть его, Бастианна по-заговорщицки прижала ее своей пухлой ладонью и, подняв голову, смело посмотрела в глаза мужчине.

– Вы хорошо укутали, Маргрет, шевалье? – взволнованно задрожал ее голос.

– Ей будет тепло, – рука Роя по-прежнему покоилась на ее бедре, и корсиканка все еще придерживала ее своей горячей пухлой ручкой.

– В самом деле?

– Я сделал все, как надо.

– Значит, мне нет необходимости идти к ней?

– Необходимости нет, Бастианна.

– Ей тяжело сейчас, шевалье. Так будет еще два месяца, потом настанут роды. В такие месяцы мужчины аристократок, как правило, остаются забытыми и неухоженными.

– Как всегда.

– Не «как всегда», мой шевалье, не «как всегда». Просто некоторые женщины не понимают, что плоть мужчины сотворена не только для зачатия, но и для любовных утех. И что она менее терпелива и более буйная, нежели наша, женская; разве я не права, величайший из медикусов Франции?

– В этом вы, очевидно, смыслите побольше всех ученых мира.

– Вот тут ты прав, – и по лицу корсиканки скользнула едва заметная улыбка. Это была улыбка знающей цену себе и своим чарам куртизанки.

Лишь на несколько мгновений припав к нему, она прошептала:

– Не томись, через несколько минут вернусь. Это будет прекрасно. – И направилась к Маргрет.

В хижине было тепло. Горел огонь, закипала очередная «похлебка по-корсикански». Дым уходил в небо через обломок металлического дымохода, оказавшегося вместе с прочим добром, на берегу, вблизи места гибели «Бригитты», а тепло мерно расходились через поднятые пологи по комнаткам.