Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов

почувствовал потребность собраться с мыслями — нужно было найти слова, которые поддержали бы Дору, ее веру в себя и людей. Ибо сейчас для нее, может быть, не столь важно было восстановить всю правду и реабилитировать себя, сколь сохранить эту веру.

— Одну минуточку, Дора Дмитриевна, я взгляну, как тут у них,— сослался Михал на первую попавшуюся причину.

Он подошел к щитку с анализом, пробежал столбики цифр и взял темные очки. Враз, как ни был возбужден, заметил недоделки: не очистили по-настоящему порог, не навели новый — жидкий — подвижной шлак.

Взяв лопату и думая о Доре, Михал забросил в завалочное окно песку, насыпал его на порог, который тут же словно затянуло стеклом, и только потом вернулся назад.

— А кто подписал шпаргалку? Я уверен, что тут отгадка всему,— невольно адресуя свое возмущение ей, спросил Михал: чужих он умел защищать более решительно, чем своих.

— Разве это важно? — хрустнула пальцами Дора.

— Экая вы!

— Я даже не знаю… Мне лишь известно, что подписалось порядком.

— А факты?

— Приводят и факты, товарищ Михал. Правда, многое извращено. Сделано по старым рецептам. Всё истолковано вкривь и вкось.

— Вот видите!..

3

Назавтра, лишь выпало свободное время, Михал направился к Комлику, чья подпись под заявлением стояла первой. Дома слова влияют сильнее, да и человек более открыт для них. Это Михал знал по себе еще со школьных времен, когда нотации в классе действовали как на гуся вода, но все дрожало и холодело внутри, как только учитель переступал порог дома.

Михал еле узнал Комликову усадьбу. Оштукатуренный и побеленный дом в три окна под шиферной крышей, палисадник, узкий проход между домом и соседским забором, вдоль которого краснел вишенник, крытое крыльцо с точеными столбиками, двор за домом, хозяйственные постройки, сад — ко всему были приложены руки. По двору и проходику бродили куры. Лениво чистились, разгребая талую землю, искали корм, гонялись одна за другой, стараясь клюнуть в голову.

Комлючиха красила штакетник. Насупленная, чужая, ответила на приветствие, не оставляя работу.

«И вправду, дом заслонил им всё…» — с досадой подумал Михал, но все же, прежде чем войти в калитку, спросил:

— Вы, случайно, не сердитесь на меня?

— Чего мне сердиться? — с притворным миролюбием ответила Комличиха.— Вы меня ножом не резали, вилкой глаза не кололи…

Комлик встретил Михала на крыльце. Прислонившись к точеному столбику, он подождал, пока гость, лавируя между кур, подошел к ступенькам и снизу протянул ему руку.

— Какой там, в лесу, медведь издох? — ухмыльнулся он, но в дом не пригласил и сел на лавочку.

— А что, разве к тебе и в гости никто не ходит? — в свою очередь, спросил Михал, отметив про себя, что хозяин, выходя навстречу, накинул ватник.

— Ходят. Но не ты же…

Комлик сказал это так, чтобы не больно обидеть Михала. Лицо у него чуть подобрело, хотя в быстрых глазках все еще таилась настороженность. Но, перехватив взгляд гостя, который рассматривал новые, еще без стекол, парниковые рамы, стоявшие на крыльце, потемнел.

— Себе? Или халтуришь? — спросил Михал.

— Разве и это запрещено?.. Что я, кому мешаю или чужое из зубов рву? Ну скажи?.. — выпучил он глаза.— Неужто я виноват в том, что заработать могу? Я же не эксплуатирую никого… А халтурка — дело такое: можешь обращаться ко мне, ежели надо, можешь не обращаться. Я не неволю. А раз обратился — плати как следует,— это сверхурочной работой называется.

— Нет, Иван, это предпринимательством называется,— поправил его Михал, не желая, чтобы разговор переходил в ссору: сворясь, ничего не докажешь.— Такое как заразу выжигать положено. Чтобы не пользовались случаем, не спекулировали на недостатках.

— Так что же, по-твоему, лучше полеживать или сидеть сложа руки? Чтоб ни тебе, ни людям?

Комлик увидел в окне худенькую падчерицу с книжкой в руках, почему-то ругнулся и погрозил ей кулаком. Девушка, испугавшись, отпрянула от окна и будто провалилась там, где стояла.

— Дело не в том, Иван, что ты за рамы взялся,— сдерживаясь, сказал Михал.— Худо, что в тебе — хочешь или не хочешь — предприниматель растет. Ловкий такой, настырный. Он и намерения твои направит по-своему: где бы стекла или доски найти? С кем для этого познакомиться стоит? Как бы с этим новым знакомым закон обойти? А разве это к лицу рабочему? Предприниматели, комбинаторы хуже лодырей, пьяниц. Пьяницу хоть вылечить можно. Лодырь в хорошей бригаде тоже работать станет. А комбинатор? Он ведь самое чудесное начинание испоганит.

— Спасибо,— злобно усмехнулся Комлик, надел ватник и застегнул его. Кашинская опека, успехи в работе снова делали его независимым.

— Нет, ты, раз на то пошло, послушай,— рассердился и Михал.— Эти предприниматели к самому святому делу прилипают. Что они, скажем, с коллективными садами делают? Тьфу! Получается не коллективный сад, а сборище единоличных хуторов с уборными. Сегодня в троллейбусе разговор слышал. Наши автозаводские судачили. «На рынок,— говорит,— Таечка, ездила. Валялся негодный лук, так свезла». — «И сколько взяла?» — «Двадцать, Таечка».— «Смотри ты, и у меня где-то валяется…» И всё про базар! «Купила» да «продала». А домовладельцы новоиспеченные? Один полчаса расписывал, как ему хитро печь сложили. Ни слов, ни похвальбы не жалел. И секретом похвастался. Притащил, говорит, целый мешок стекла со стройки. А печник его в под положил. Теперь, говорит, корочка в хлебе румянится и сверху и снизу. И так полчаса битых, хоть хлеб, конечно, в магазине покупает. Что тут от рабочего?

— Но и жуткого ничего нет. Разве кому мешает, что у него хлеб вкусней? Вон некоторым мои куры глаза колют. Они, как и ты, под всё теорию подводят: развел, мол… А они что, краденые или я торгую ими? Я сам их потребляю. И, может, магазинных курей, что в холодильнике побывали, вовсе есть не могу. Нехай лучше подумают, как бы такой продукт не портить. А что? Разве в наших магазинах мясо? Мочало! Ты поросеночка сам заколешь и всё как следует обделаешь — пальчики облизывай. И выходит: работаешь на себя — предпринимательство, хочешь есть вкусно — мелкособственнические пережитки!

Разговор становился все более тяжелым. Михаловы слова взбаламутили Комлика, и он больше не владел собою, ярость подваливала ему к горлу, душила его. Даже не верилось, что это Комлик — балагур и выпивоха, умный по-своему человек.

Желая немного охладить спор, Михал спросил:

—