Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов

Лёдя слушала, и все цепенело, словно умирало в ней. Только сердце билось, как шальное. Но и оно будто держалось на ниточке, которая вот-вот оборвется, как только Димнн кончит разговаривать и отчужденно взглянет на нее.

Положив телефонную трубку, Димин обернулся не враз, а когда обернулся — сам был растерян. Он понимал, что Михал в порыве отчаяния и самобичевания допустил бестактность, хватил через край. Стало жалко Лёдю — своенравную, гордую и потому чрезвычайно легко ранимую. Но слова, которыми можно было отрезвить Михала и поддержать девушку, не приходили. Это было выше его опыта, смелости. А когда Димин вспомнил Раю и мысленно поставил ее на место Лёди, растерялся вовсе.

— Как же это ты, девочка моя?! — не то спросил, не то воскликнул он, не отходя от тумбочки.

Лёдя вскочила с дивана, рванулась к отцу, который тоже поднялся, услышав фамилию Кашина.

— Хорошо, тятя, я все беру на себя. Хватит с вас? — выкрикнула она, обжигая взглядом и Димина.— Но неужели я так виновата? В нем? В том, что поверила человеку? Что люблю его?

Михал догадался: она уже думала об этом, решила что-то, но от него ждет пощады. И все-таки непреклонно сказал:

— Потеряла ты себя, дочка. Вот в чем твоя вина! А во-вторых, я говорил тебе — одним прощают, а другим нет…

Отшатнувшись, Лёдя закрыла глаза согнутой рукой и, ничего не видя, бросилась к двери.

— Нет, раз ты такая мужественная, то погоди! — приказал Михал.— Я не кончил. И вовсе не говорю, что дам кому-нибудь топтать тебя. Ты у меня еще будешь хорошая, лучше многих праведниц… Но раз уж так получилось, то и умей отвечать… Разберись как следует… А с этим типом, что звонил, мы еще поговорим. И вообще, Петро, тяжело мне в одной партии с ним. Пусть бюро решает…

— Ну, тоже загнул! — с трудом овладел собой Димин.— Иди-ка сюда и читай. А ты, Лёдя, намотай на ус: деньги потеряешь — ничего не потеряешь, честь потеряешь — многое, конечно, потеряешь. А вот выдержки не будет — значит, конец…

Он осекся — нет, не надо сейчас читать наставления, не надо! — но было уже поздно. Лёдя удивленно, с неприязнью окинула взглядом кабинет и хлопнула дверью.

Михал, точно на ногах у него были пудовые гири, подошел к письменному столу, наклонился над повесткой очередного заседания парткома.

— И все-таки ставить сейчас вопрос о Кашине не придется,— вздохнул Димин.— Видишь, как все повернулось… Да беги скорей, догоняй дочку-то. Приголубь ты ее, Михале...

4

Кира с Прокопом видели, как Шарупичи вошли в партком.

— Дядька Михал остался недоволей чем-то,— высказал свое предположение Прокоп.— А Лёдя ведь сама не своя. Заметила?

— Я давно ее с Юркой не видела. Переживает, наверное. Но, думаю, все будет хорошо.

Ночь выдалась туманная, вокруг электрических фонарей светились радужные круги, из окон домов лились полосы света. Все сдавалось неясным, призрачным, высоким. Голые тополя с побелеными комлями поднимали сучья куда-то в густой мрак — так высоко, что вершины тонули в нем.

— Такой туман съест снег, — сказала счастливым взволнованным голосом Кира, будто радуясь этому. Вообще в последнее время ее умиляло все и она ходила сияющей. Но так, вдвоем, они шли впервые (обычно кто-нибудь был рядом — Лёдя, Трохим Дубовик), и это обстоятельство взволновало обоих, делало радость неведомой.

Кира вообще редко оставалась с Прокопом наедине. Не торопил события и Свирин. Он, конечно, дружил с девушками и прежде, гулял, увлекался, но с Кирой у него все складывалось как-то иначе. Поглядеть на ее ноги казалось святотатством, обнять — преступлением. И это не только потому, что он считал Киру наивной, необыкновенной, замечательной. Величайшую радость доставляло уже то, что он мог видеть ее, вместе работать слышать ее голос.

До этого Прокоп относился к девушкам пренебрежительно, с иронией, чувствовал свое превосходство, право на них. Ему, парню, как бы самой природой было дано наступать. А им — защищаться. И выходило так, что за деликатность и характер отношений в таких случаях отвечала лишь подруга. Правда, Прокоп, не в пример многим заводским хлопцам, избегал девушек, не уважающих себя, не имевших ни воли, ни гордости. Но неравноправность подсознательно считал делом почти естественным. Мерой же увлечения была сила, с какой тянуло к девушке. Теперь же он с радостью пошел бы в неволю к Кире, готовый служить ей, не требуя взамен ничего. Так рождалось убеждение, что Кира стоит большего, чем он, а вместе с этим и нерешительность.

На улице было почти пусто. Пока шли к могилевскому шоссе, их обогнала всего одна группа девчат и парней, Да, ослепив, навстречу проехал грузовик. Кира и Прокоп оглянулись, посмотрели ему вслед. Свет был коротким и упирался в густой туман, а красный огонек сзади словно подмигивал и собирался погаснуть. Но над заводом, несмотря на туман, в небе трепетало беловатое зарево.

— Завтра выходной, — сказала Кира, — давай заглянем к Лёде.

— Давай,— тотчас отозвался Прокоп.— Ты говоришь: все кончится хорошо. А по-моему — нет. И что значит — хорошо. Что у них общего? Ничего.

— Не говори так.

— Но это правда.

— Они любят друг друга.

— Пусть. Но как?.. Вы, девчата, боитесь, что вас больше, чем парней. Пугаете себя этим и торопитесь. Хамство даже зачастую прощаете или стараетесь не замечать.

— Лёдя не из таких. Она ищет… И вообще не говори мне подобные гадости…

Прокоп смутился, подумал, что Кира приняла его слова на свой счет, и заспешил:

— Я одного хочу, чтобы все были, как ты. Чтобы высоко несли себя, умными были. Почто, как Трохим, бояться слова «интеллигент»? Наоборот. Но Лёдя как-то по-своему это поняла. Чересчур падкая до этой интеллигентности. Нас вот ослепили фары, а не ослепила ли она сама себя? Ей рабочей гордости недостает.

Из всех его слов до Киры дошли только: «Я хочу одного,— чтобы все были, как ты». Они не дали думать о другом. Опустив голову, она пошла дальше, глядя под ноги. Но Прокоп и это воспринял не так, как нужно.

— Ты обиделась на меня? — спросил он, теряясь.— Не нужно. Я говорю так, потому что жалею Лёдю. Плохо только, что не сказал ей самой. Но справедливость ведь…

Кира шла, как против ветра — наклонившись вперед, и молчала. Правой рукой она придерживала уголки