Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов

— Ты, Юрочка, тоже закусывай! Закусывай!

Не столько тяготясь ролью хлебосольной хозяйки, сколько недовольная, что не может быть сама собой с сыном, все же не выдержала:

— Ну, повезло на испытаниях? А? Присвоили класс? Как сдавал?

— По-партизански,— ухмылялся Севка.

— Не понимаю, сынок.

— Они меня мучили, а я молчал.

— Неправда!

— Известно, неправда…

Но когда Юрий заговорил о Лёде, Татьяна Тимофеевна навострила уши, хотя для приличия и отвернулась — заинтересовалась салфеткой на буфете. Потом взяла ее в руки и принялась внимательно рассматривать: она считала мужчин мало искушенными в житейских делах, но все же не забывала принимать меры предосторожности.

— Я же не обещал жениться! — выкрикивал Юрий.— Не совращал ее! Разве я виноват? Я вообще ничего не обещал. На черта мне хомут на двадцатом году! У меня аспирантура, конструкторская работа впереди…

Он попробовал сунуть руку в карман пиджака — раз, другой, но не попал, и она безвольно повисла, как чужая.

3

Лёдя сидела в заднем ряду и почти ничего не слышала. Рядом были отец и Прокоп. Не желая обращать на себя внимания, она старалась не двигаться и думала, думала. Сердце ныло от тоскливо-брезгливого чувства.

То, чего она боялась, напомнило о себе. Ребенок, оказывается, уже жил в ней. Ребенок, брошенный отцом еще до того, как увидит свет. Нет, ни его, ни ее в обиду, конечно, не дадут. Отец, Прокоп, Кира, Евген защитят. Но и они, скорей всего, будут смотреть как на опозоренную неудачницу. Жизнь пойдет не так, как у всех, а некой кривой стежкой.

Неудачница! Это, может быть, больше всего оскорбляло и тогда, когда провалилась при поступлении в Политехнический. Было невыносимо при одной мыели: придут знакомые, начнут сочувствовать и как бы между прочим сообщат, что «Галя письмо прислала. Пишет — учится хорошо. Нравится ей Москва…» А теперь и того горше!

Доклад делал начальник участка. Говорил долго, как человек, у которого не было времени подумать, что сказать, и смотрел не на комсомольцев и гостей, а на Михала Шарупича, точно отчитывался перед ним. После песен и смеха перед собранием все это было особенно заметно. Докладчик сам понимал, что получается неважно, не хватает фактов, и потому искал спасения в том, что без меры хвалил всех, а затем неожиданно предложил присвоить бригаде Свирина звание коллектива коммунистического труда.

— Будем дружить с нашими славными воинами! — призывал он.— Будем учиться у них дисциплине! Будем расширять ряды ударников!

Услышав предложение начальника участка, Кира, которой поручили вести собрание, оживилась, и, хотя не нужно было никого успокаивать, радостно застучала карандашом по столу.

— Теперь давайте вы, товарищи! — попросила она.

Заскрипели скамейки.

— Начинай, Прокоп! У тебя интересней выйдет…

— Не такой уж и рай в нашем цеху. Крой, как есть.

— Но-но, не больно ты там! И прибедняться незачем.

— Ничего не попишешь, формовщики по салу и хлебу есть еще в наявности.

— Сколько малый конвейер вчера простоял? Почему?

— Гостей хоть не пугайте!

— А где механизация, которую обецанкой-цацанкой зовут?

— Кира! Приветствуем вашу бригаду! Мо-лод-цом!..

Лёдя любила такую словесную перепалку, после которой разгорались горячие споры. Что-то близкое, свое было во всем этом, и, слушая выкрики ребят, она немного приободрилась. Даже тревоги, сомнения показались чуть ли не фантастическими.

— Правда, Прокоп! Наша бригада золотая,— сказала она.

— Нет, пока еще серебряная,— отозвался тот, хотя видно было, что в душе тоже доволен. Ноздри его раздулись, начали вздрагивать. Нетерпеливо приподнявшись, он хлопнул по коленкам и всем корпусом подался вперед. Ему явно захотелось вмешаться в бучу, выступить.

— Неужели присвоят? — более уверенно обратилась к нему Лёдя.— Красные косынки наденем тогда с Кирой. Правда, Прокоп?

— Присвоить не присвоят, а поставить вопрос перед общим собранием имеют право,— почему-то сердито ответил он и нетерпеливым рывком вскинул руку.

Непонятное чувство заставило Лёдю оглянуться и чего-то поискать. Увидев, что на нее похабненько глазеет Севка, догадалась: это его взгляд потревожил ее. «Что ему нужно? Будто насмехается…» — опять на какой-то момент насторожилась она. Но заговорил Прокоп, и Лёдя старалась не глядеть туда, где сидели солдаты, стала слушать его.

С собрания она пошла с отцом.

Михал шагал тяжело, устало. Крутил головой, хмыкал, промолчал, когда Лёдя осторожно спросила:

— Вам что-нибудь не нравится, тятя?

Поровнявшись с парткомом, он взял ее, как девочку, за руку и свернул к крыльцу.

— Идем поговорим с Петром, дочка…

Димин ходил по кабинету и курил. Увидев Михала с Лёдей, он немного удивился, показал рукой на диван. После улицы, где под ногами чавкало и хлюпало, где дул сырой, пронзительно-холодный ветер, Лёде показалось здесь очень уютно.

— Мы со встречи, Петро,— растолковал Михал, не дожидаясь, пока Димин сядет.

— Митинговали?

— Почти. Хвалились достижениями, подводили итоги, агитировали себя и гостей.

— Ну что ж, у вас есть что показывать — вон какие королевы,— кивнул Димин на Лёдю.

— Решили ходатайствовать, чтобы бригаде Свирина присвоили звание. Если не зараз, то к Первому мая…

— Ну и правильно.

— Не знаю… Жить по-коммунистически — это не только честно работать…

Димин остановился, рывком повернулся к Михалу.

— Недавно ты говорил иначе.

— Сложное это дело, по-моему, Петро…

— Ты что и на собрании поднимал этот вопрос?

Михал потупился.

— Не хватило воли при гостях… — И сорвался: — Я ни к кому, конечно, кроме тебя, не пошел бы! Что делать? Спрятать все концы дома? А?.. Но ведь тут на днях сессия. И о молодежи вопрос стоит.

Бросив недокуренную папиросу в урну, Димин шагнул к Михалу и, склонив голову набок, недоверчиво уставился на него.

— Честное слово, не понимаю ничего, друже!

Лёдя захлебнулась воздухом, побледнела.

— А я понимаю, тятя… — сказала она, едва шевеля бескровными губами.— И если вы так считаете, я могу уйти из бригады. При чем тут остальные…

— Значит, это он про тебя? — опешил Димин.— В своем ли ты уме, Михале? — Но, увидев, что шутка рассердила того, попросил: — Расскажите тогда хоть толком…

Зазвонил телефон. Димин недовольно взглянул на него, опомнился и подошел к тумбочке.

— Я слушаю,— с досадой произнес он.— Кашин? Слушаю… Подожди, подожди. Зачем ты мне об этом?.. Сигнализируешь? Так это же у тебя в цехе. Что? Юбку не завяжешь? Какой ты, однако!.. Не все еще? В «Автозаводец» собираются