Серебряная клятва - Екатерина Звонцова

прозвали Сычом. Хельмо посмотрел тогда Янгреду в глаза так виновато, так залился краской, что захотелось провалиться сквозь землю. Особенно когда он стал просить за дядю прощения. Янгред пошутил: «Да не бери в голову, он просто не знает пока, какие мы сокровища», а в глубине души даже выдохнул: и хорошо. Он ведь тоже доверял не всем. Солдаты подустали, мало ли кому взбредет в голову, что условия договора уже можно нарушать? Приставать к местным, отбирать еду? Или занимать чужие дома там, где всем не хватает места? Ему и сейчас-то сложно было контролировать всех. А если еще и расщепятся части…

– Все с ней хорошо, – наконец он постарался улыбнуться. – А если и плохо, – отобьем. Не привыкать.

Хельмо приободрился и, услышав оклик кого-то из восьмерицы, умчался прочь. А вскоре пришло и время отбывать.

Они начали путь порознь; каждому требовалось многое обсудить со своими. В отрядах продолжалось братание: солдаты с интересом приглядывались друг к другу, перенимали слова и обычаи, обменивались чашами и прочими походными мелочами. Некоторые части даже решились перемешать. У таких, правда, как Янгред и боялся, случались склоки, но смешение было неизбежно: кто-то все чаще погибал, иногда от боевой единицы могло в одночасье не остаться ничего. Самый большой такой блок недавно возглавил Хайранг. Двигаясь на лошади рядом, Янгред слушал его доклад о недавнем прорыве:

– А они мне, понимаешь ли, и сообщают: мы с бабами в атаку не пойдем. Я не знаю, что делать, обычно острарцы быстро к эриго привыкают, но это подразделение что-то вот…

– А бабы? – хмыкнул Янгред. Две трети таких историй заканчивались одинаково, но он все равно их любил.

– А Ледяной Клинок выругала их командира, махнула на девушек и сказала: выбирай любую, бейтесь на любом оружии, которое ты выберешь, проиграешь – пойдешь как миленький. Он, дурак, выбрал нашу Листелль, ну, ту самую маленькую, которая круглолицая и заплетает четыре косички… И сказал: кулачный бой. В итоге, конечно же, пришлось им всем идти вместе. Но без этого командира, потому что в себя он пришел только наутро, с большой шишкой во весь лоб. Зато вчера уже явился к ней и просит: выходи за меня!

Янгред засмеялся.

– Такой народ. Все им надо проверить на прочность. На нас опять похоже, нет?

Хайранг обернулся. Люди пели маршевую песню, помесь традиционной огненной и солнечной; слова так спутали, что Янгред разбирал где-то треть. Хайранг потер ухо, скрытое длинной рыжей прядью, и безнадежно махнул рукой.

– Дремучие…

– Отдай им должное, – мирно утешил его Янгред. – Много ли наших, даже хороших солдат могут, например, бежать «черепахой»? Может, пусть тоже чему поучатся у местных?

Хайранг воззрился на него с удивленной досадой, но возразил осторожно:

– Мы не учиться на эту войну пришли. И скорее бы ее закончить.

Солнце обожгло. Или просто кровь прилила к голове? Янгред рассеянно посмотрел вперед, на отряд хорошо обмундированных, недавно влившихся в ополчение острарцев. Мелькнул Хельмо, говорящий с их предводителем, тут же его заслонили.

– Да. Скорее бы, – отозвался Янгред, вновь поворачиваясь к Хайрангу. – И все же ты не прав. Никогда не упускай возможности получить урок, даже горький. Я знаю, за кого ты боишься больше, чем за себя. Но она не любит пустого страха и тем более духоты суждений. Ей нравится здесь, с этими людьми. Не разочаруй ее.

– Я…

Хайранг отвел глаза. Янгред знал, кого он ищет, но эриго двигались далеко. Почувствовал раскаяние: долго ведь сдерживался, не лез, делал невозмутимый вид… И вот, опять. Поучает, намеренно подчеркивает, что знаком с Инельхалль дольше и ближе.

– Может, ты и прав, – сказал наконец Хайранг. – Она тоже говорит, что я излишне переживаю и маловато смотрю по сторонам. Мне надо брать пример с тебя.

– Нет. – Это стоило усилий. – Не с меня. С того тебя, которого я знал. Которому нравилось читать об иноземных тактиках и нырять в чужие озера, и вообще глаза его всегда были широко открыты. Шире, чем у меня.

Он не произнес «Лисенок», но Хайранг, точно угадав неска́занное, закусил губы. Кивнул: «Я его помню». Они замолкли, Янгред привычно запрокинул лицо и посмотрел на облака из-под полуопущенных ресниц.

Ему нравилось вот так ехать вместе, говорить без повышенных тонов и «вы». После Тарваны Хайранг почти оставил эту привычку – возможно, понял, как нелепо это звучит для всех, кто хоть немного знает историю их дружбы, а возможно, просто перестал бежать от… от чего, впрочем? Бежать перестал, а вот подпустить – не подпустил. Говорил формально, всегда находил, к чему придраться, напрягался, стоило тронуть за руку. Никогда Янгред не думал, что чинить поломанную дружбу сложнее, чем поломанную любовь. Инельхалль была к нему куда терпимее, впрочем… другую-то правду он знал. Детские обиды сильнее взрослых, дольше заживают такие раны. Здесь, в походе, поглядев, например, как Хельмо общается с Бурго и другими приятелями детства, он начал понимать некоторые детали. Что мог почувствовать маленький Лисенок, когда лучший друг просто не вернулся с войны? Что – узнав, что он взял и в один день уехал, не передав весточки? Что – когда ждал письма, а он наверняка ждал? Ни разу он не сказал всего этого вслух. Вообще не попрекнул со дня, как встретились. Тогда и вовсе, посмотрел так, что сердце резануло, а сказал отчужденно: «О, это вы. Мы вроде в детстве общались, не правда ли?» И Янгред, собравшийся было обнять его, остолбенел, лишь кивнул, попросил: «На “ты”», – но его не услышали. И не слышали никогда.

– А что ты думаешь про наш сговор с Хельмо? – Янгред сам не понял, кто вдруг потянул его за язык. Тоже ведь обходил вопрос стороной, не смел возвращаться, а тут решил поймать, задеть. Он открыл глаза. Хайранг смотрел все так же спокойно.

– Ты про что?

– Про… – Янгред попытался понять, темнит ли друг, но тщетно. – Не помнишь?

– Нет, – ровно ответил Хайранг, но что-то казалось неправильным. Тревожило.

– Война у него прямо в сердце, – Янгред шепнул это, не сводя с него глаз. – Не знаю, как шел бы за кем-то другим. А ты?

Хайранг взгляд выдержал, помедлил и тихо спросил:

– Зачем ты говоришь это? Я вижу, и… – он вздохнул, переменился вдруг в лице: оно стало почти беспомощным. – Я тоже. Порой меня это пугает, я как… заколдован? Пожалуй, – он потер подбородок, – назову это первым серьезным уроком, который тут получил. Внешность обманчива, годы тоже. Зря я его недооценивал.

Янгред улыбнулся и постарался опять забыть слова у маяка. Что если все же ошибся? Если Хайранг правда ревновал, а теперь старался это скрыть?