Есенин, его жёны и одалиски - Павел Федорович Николаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Оживают только черви. Лучшие существа уходят навсегда и безвозвратно.
Днём Сергей Александрович побывал в Народном комиссариате просвещения. Потом рассказывал:
– Даёшь оркестр, – говорю. А они мне:
– Нет у нас оркестра!
– Даёшь оркестр, не то с попами хоронить буду! Дали.
Смерть Ширяевца сблизила Есенина с В.Т. Кирилловым, автором известного стихотворения «Мы»:
Во имя нашего завтра –
Сожжём Рафаэля,
Разрушим музеи,
Растопчем искусства цветы.
«Помню, – писал Владимир Тимофеевич, – в день смерти Ширяевца в Доме Герцена шёл литературный вечер, устроенный какой-то группой. Неожиданно в зале появляется Есенин. Его просят прочесть стихи. Он соглашается, но предварительно произносит слово о Ширяевце, в котором рисует его как прекрасного поэта и человека. Затем читает несколько последних стихотворений, в том числе “Письмо матери”:
Ты жива ещё, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.
В день похорон Ширяевца Сергей Александрович заговорил о своей смерти:
– Я скоро умру. Ты обязательно приходи меня хоронить».
Перед лицом смерти человека близкого Есенину его слова обретали особый смысл и значение; да и сам вид поэта не внушал оптимизма:
«Есенин заметно увядал физически. Лицо его, прежде светлое и жизнерадостное, подёрнулось мглистыми, пепельными тенями. Голос потерял свою первоначальную чистоту и звонкость, стал хриплым и заглушённым. Как-то по-новому глядели немного выцветшие глаза. Он стал производить впечатление человека, опалённого каким-то губительным внутренним огнём.
…Но вот гроб опущен в могилу. Начались прощальные речи. Неожиданно эти речи приняли полемический характер, ораторы стали пререкаться и спорить. Это было нелепо. Вдруг над самой могилой Ширяевца, в свежей весенней зелени берёз громко запел соловей. Ораторы умолкли, взоры всех обратились вверх к невидимому певцу, так чудесно и своевременно прекратившему ненужные споры. Есенин стоял светлый и радостный и по-детски улыбался».
Скромные поминки проходили тоже в доме московских литераторов.
«Похоронив друга, – вспоминал С.М. Городецкий, – собрались в грязной комнате Дома Герцена, за грязным, без скатерти, столом над какими-то несчастными бутылками. Пришибленные, с клубком в горле, читали стихи про Ширяевца. Когда я прочёл своё, Сергей судорожно схватил меня за руку. Что-то начал говорить: “Это ты… замечательно…” И слёзы застлали ему глаза. И восхищало его, что бурный спор в речах над могилой Ширяевца закончился звонкой и долгой песнью вдруг прилетевшего соловья».
Сам Сергей Александрович посвятил памяти друга следующие щемящие строчки, в которых отразились его собственные душевные муки:
Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать.
Может быть, и скоро мне в дорогу
Бренные пожитки собирать.
Милые берёзовые чащи!
Ты, земля! И вы, равнин пески!
Перед этим сонмом уходящим
Я не в силах скрыть своей тоски.
Много дум я в тишине продумал,
Много песен про себя сложил,
И на этой на земле угрюмой
Счастлив тем, что я дышал и жил.
Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве,
И зверьё, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.
Пушкинский юбилей. 6 июня 1924 года вся страна отмечала 125-летие со дня рождения А.С. Пушкина. Готовиться к этому светлому празднику начали загодя, Есенин за полтора года до юбилея уже «играл в Пушкина». Вот свидетельства современников.
И.В. Грузинов: «1923 год. Осень. Час ночи. Идём по Тверской. Есенин в пушкинском испанском плаще, в цилиндре. Играет в Пушкина. Немного смешон. Но в данную минуту он забыл об игре. Непрерывно разговариваем. Вполголоса: о славе, о Пушкине. Ночь на переломе. Хорошо, что есть городской предутренний час тишины. Хорошо, что улицы пустынны. Козицкий переулок. Есенину прямо. Мне направо. На углу останавливаемся. На прощанье целуем друг у друга руки: играем в Пушкина и Баратынского».
А.К. Воронский: «Морозной зимней ночью на Тверской я увидел его вылезающим из саней. На нём был цилиндр и пушкинская крылатка, свисающая с плеч почти до земли. Она расползалась, и Есенин старательно закутывался в неё. Он был ещё трезв. Поражённый необыкновенным одеянием, я спросил:
– Сергей Александрович, что всё это означает и зачем такой маскарад?
Он улыбнулся рассеянной, немного озорной улыбкой, просто и наивно ответил:
– Хочу походить на Пушкина, лучшего поэта в мире[101], – и, расплатившись с извозчиком, прибавил: – Очень мне скучно».
На вопрос журнала «Книга о книгах» «Как вы воспринимаете Пушкина?» Сергей Александрович отвечал:
– Пушкин – самый любимый мой поэт. С каждым годом я воспринимаю его всё больше и больше как гения страны, в которой я живу. Даже его ошибки, как, например, характеристика Мазепы, мне приятны, потому что это есть общее осознание русской истории.
6 июня писатели, построившись в колонну, прошли от Дома Герцена (Тверская, 25) к памятнику Пушкина. Торжество открыл профессор П.Н. Сакулин. Он приветствовал великого поэта от имени благодарных потомков. Затем читали стихи, посвящённые Пушкину, современные поэты. Первому было предоставлено слово Есенину.
«Его ладная фигура, – вспоминал И. Рахило, – окаймлена зеленью венка. Обычно бледное лицо сейчас озарено румянцем волнения. И вероятно, от непривычной торжественности момента он слишком громко, завышенным, звенящим голосом начинает читать свои стихи, обращённые к Пушкину. Он читает их так, будто даёт клятву тому, чей могучий дар стал русской судьбой, кто, преодолев все жестокие превратности, остался “в бронзе выкованной славы”. Есенин читает, вытянув вперёд свои руки и будто дирижируя ими над головами собравшихся:
А я стою, как пред причастьем,
И говорю в ответ тебе:
Я умер бы сейчас от счастья,
Сподобленный такой судьбе.
Как бы подчёркивая глубокий смысл своих слов, он покачивается из стороны в сторону, весь отдавшись проникновенности чтения.
Вечер полон красок и звуков, но нежная светлынь неба по-летнему ещё долго не меркнет. Где-то на площади нетерпеливо позванивают остановленные трамваи, но они не могут заглушить напряжённого есенинского голоса, дающего поэтическую клятву великому Пушкину:
Но, обречённый на гоненье,
Ещё я долго буду петь…
Чтоб и моё степное пенье
Сумело бронзой прозвенеть!»
Словесный портрет Есенина этого дня дал писатель М.В. Бабенчиков:
– В последние встречи мои с Есениным он выглядел необыкновенно приподнятым и возбуждённым. Таким он мне запомнился на пушкинских торжествах, когда, прочтя своё стихотворное обращение к великому поэту,
