Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков

Получив от своих шпионов информацию о готовящемся бунте, Ирод созвал в Иерусалим самых уважаемых в народе евреев и пригласил их в театр. Предложив им осмотреть и общупать доспехи, он спросил:

– Что в этих изделиях рук человеческих порочного?

В ответ раздались гневные голоса, из которых Ирод понял одно: если до сих пор евреи сносили богохульства царя, то теперь, когда Ирод наводнил страну идолами, терпение их иссякло.

– Да будет тебе ведомо, что закон запрещает нам творить истуканов, – сказал самый старший из вызванных в Иерусалим евреев. – Сказано: «Твердо держите в душах ваших, что вы не видели никакого образа в тот день, когда говорил к вам Господь на Хориве из среды огня, дабы вы не развратились и не сделали себе изваяний, изображений какого-либо кумира, представляющих мужчину или женщину». Ты же, Ирод, презрел закон, данный нам Господом, и тем самым навлек на нас гнев Предвечного.

– По-вашему, эти побрякушки изображают людей? – спросил Ирод, постукивая костяшками пальцев по металлу.

– Будь это даже не люди, – сказал старик, – закон запрещает нам их лицезреть.

– Нет ничего проще, – подхватил Ирод. – Закрой глаза, старик, и изображения эти тотчас исчезнут. А те из вас, кто не желает закрывать глаза, могут сами удостовериться в том, люди ли перед вами, скот, птица крылатая, гад, ползающий по земле, рыба ли, плавающая в воде, или обыкновенное оружие, подобное инструментам, которыми каждый из вас пользуется в хозяйстве.

С этими словами Ирод снял ближайшие к нему шлем, латы, щит, налокотники, пояс с мечом и поножи и бросил все это к ногам старика. Взору присутствующих предстал голый деревянный столб, вкопанный в землю, на котором держались доспехи.

– Вот эта-то деревяшка и вызвала ваше негодование? – спросил Ирод. – Я разрешаю любому из вас выкопать этот столб, разрубить на куски и использовать в качестве дров для печи. После этого я с удовольствием послушаю ваш рассказ о том, совершили ли вы богопротивное действо или просто приготовили себе пищу.

Напряжение сразу спало, раздался смех, и даже старик, хмуро наблюдавший за манипуляциями Ирода, улыбнулся.

Среди уважаемых евреев, созванных со всей Иудеи, нашелся, однако, один иудей, постигший все премудрости Талмуда, кто воспринял продемонстрированный Иродом в театре столб, на который были надеты золотые доспехи, как изощренную форму издевательства царя над народом и его верностью заветам отцов. Он стал ездить по стране, посещал синагоги и всюду рассказывал, что Ирод, построив в Иерусалиме огромный театр, полностью изобличил себя как гнусный язычник, не постеснявшийся выставить облаченные в золотые доспехи фаллосы, на которые, собственно, и опирается его скабрезный театр [294].

Для иудеев, считавших, что обрезание крайней плоти является знаком вечного союза между Богом и человеком, поведение Ирода стало не просто издевательством над избранным народом, но вызовом Самому Господу Богу, за что он по закону заслуживал лишь одного – смерти. Зилоты стали открыто говорить о том, что Ирод, поставленный римлянами царем над Иудеей, является злейшим врагом народа, вознамерившимся извести его под корень. Нашлись десять заговорщиков, и среди них даже один слепой, которые поклялись скорее умереть, чем позволить Ироду осуществить свой подлый замысел.

Заговорщики решили собраться в Иерусалиме на Праздник труб [295], к которому была приурочена премьера спектакля по пьесе Аристофана «Плутос» [296]. Было известно, что на спектакле будут присутствовать Ирод и объявленный врагом номер два народа Иудеи сириец Николай Дамасский. Заговорщики договорились проникнуть в театр с кинжалами, спрятанными в складках одежды, внезапно напасть на Ирода и его сирийского друга и заколоть обоих. Если же им почему-либо не удастся осуществить свой замысел, то они, прежде чем погибнуть, перережут множество приверженцев Ирода, заставив его образумиться и подумать над тем, насколько далеко зашло его глумление над народом.

К счастью для Ирода, один из его шпионов, внедрившийся в ряды заговорщиков, заблаговременно известил Ирода о готовящемся на его жизнь покушении. Шпиона удивило, что сообщение его не только не насторожило, а, скорее, позабавило царя.

– Посмотрим, насколько проворными окажутся Клеопатровы галлы [297], которых ты привез мне в подарок от Цезаря, – сказал он Николаю Дамасскому.

Тот, вопреки ожиданию Ирода, не порадовался вместе с ним возможности испытать свою судьбу, а страшно испугался.

– Ты должен отменить спектакль! – потребовал он.

– Зачем? – удивился Ирод. – В Иудею съехалось множество гостей, которым не терпится поглядеть «Плутоса», и я не вправе обмануть их намерение вволю посмеяться над людьми, которым сколько ни дай золота, а им все мало.

– Не думаю, что твоя и моя кровь, которая зальет орхестру, может послужить достаточным поводом для веселья, – заметил Николай Дамасский. – Ты, конечно, волен поступать так, как считаешь нужным, но что касается меня, то я останусь дома.

В конце концов Николаю удалось убедить Ирода в бессмысленности рисковать жизнями множества людей, собравшихся посетить театр в Праздник труб, благо и сам Аристофан был решительным противником любого кровопролития и сторонником мира. Ирод помрачнел. В глубине души он понимал, что публичным наказанием заговорщиков ничего евреям не докажешь, поскольку всё, что бы он ни делал, вызывает с их стороны активное неприятие. Это разозлило царя.

С наступлением дня Праздника труб он приказал оцепить театр и тщательно обыскивать всех стекавшихся туда зрителей. Без труда и излишнего шума все десять заговорщиков, включая слепого бунтаря, были схвачены и обезоружены, после чего доставлены к Ироду. В присутствии бледного Николая Дамасского Ирод вызывал их по одному и допрашивал. Никто из заговорщиков не раскаялся в затеянном преступлении против царя и его высокочтимого гостя и не выказал ни малейшего страха перед неизбежным наказанием, а слепой даже выступил с речью, в которой объяснил мотивы, побудившие его принять участие в заговоре:

– Говорю ли я, Ирод, с тобой одним или здесь присутствуют посторонние? – спросил он.

– Здесь, помимо меня, присутствует мой друг и историк Николай Дамасский, – ответил Ирод и, не заметив в лице слепого никакого движения, добавил: – Если тебе это имя о чем-нибудь говорит.

– Говорит, – подтвердил слепой, глядя в пространство невидящими глазами. – Тот, кого ты называешь своим другом и историком, мой злейший враг, и я сожалею, что он будет продолжать жить в то время, когда меня не станет.

– Ты с кем-то меня путаешь, – взволнованно произнес сириец. – Я не причинил зла ни одному человеку в мире и молю богов, чтобы они и впредь удерживали меня от всякого зла.

– Это тебе только кажется, что ты не причинил никому зла, – сказал слепой. – На самом деле все историки – суть зло, поскольку мнят себя носителями истины, тогда как истина открыта одному лишь Предвечному. Но я намерен говорить не с тобой, ничтожнейший из ничтожных, а с тем, кто полагает себя царем. Ты еще здесь, Ирод?

– Я здесь и продолжаю слушать вздор, какой ты несешь, – сказал Ирод. – Если тебе есть что сказать по существу обвинения в заговоре, которое выдвинуто против тебя, то говори.

– Есть, Ирод. То, что я намерен сообщить тебе, есть истина, которую моими устами сообщает тебе мой Бог. Слушай же и не смей меня перебивать. Тебя, наверное, удивляет, почему я, слепой от рождения, решил убить тебя? Отвечаю: потому, что решение это продиктовано намерением поднять против тебя дух в моих товарищах, подобно тому, как мой дух против тебя возвысил Сам Предвечный. Я не выказываю раскаяния в деле, на которое подвиг меня Господь, как не выказал сопротивления твоим стражникам, когда они обыскали меня и отобрали у меня мой кинжал. Ты, конечно, можешь возразить на это, что я, слепой, пустив оружие в дело, мог поразить не тебя и не твоего друга, а кого-либо из праведников, оказавшихся по недоразумению или ошибке в построенном тобой языческом капище, которое ты называешь театром. Но у меня и на это твое возражение есть ответ: мой кинжал направляла рука Господа, и ни один праведник не пал бы от него по той просто причине, что все праведники в великий Праздник труб слушают на площадях закон Моисеев, а не посещают такие гнусные места, как твой театр. Давая клятву Предвечному поразить тебя, я не искал для себя выгоды, равно как не руководствовался соображениями отомстить тебе за твои бесчинства. Единственное, что подвигло меня взяться за оружие, это благо избранного Богом народа, к которому я, в отличие от тебя, имею честь принадлежать, и каждый, кто готов умереть за это благо, заслуживает бессмертия. Я все сказал, Ирод, и готов принять смерть.