Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков

– Это заметно, – сказал Николай, касаясь руки Ирода. – Заметно не только по твоим глазам, но и по башне, которую ты воздвиг в честь Антония.

– Тебе не понравилась башня? – спросил Ирод. – Жаль. Мне так хотелось увековечить в ней память о нашем общем друге, к которому и ты, насколько мне известно, питал добрые чувства.

– Тебе удалось это сделать, – успокоил Ирода Николай. – Ты не только увековечил память об Антонии, но и свою тоску о нем.

Они подходили уже ко дворцу Гиркана и стоящему по соседству с ним дому отца Ирода Антипатра, где теперь жил со своей рабыней-италийкой Ферора, когда Ирод сказал:

– Моя следующая задумка состоит в сносе этого дворца и дома моего отца и строительстве на их месте нового дворца. Уж в этой-то постройке я постараюсь упрятать свою тоску так глубоко, что ее никто не заметит.

– Дом отца ты можешь снести, он обветшал и того гляди развалится, – сказал Николай. – А вот дворец Гиркана я бы не стал сносить, в нем чувствуется время. К тому же он стоит в самом центре Иерусалима, и если ты снесешь его, тебе придется перестраивать весь центр заново, что потребует больших затрат. Найди для строительства своего дворца другое место.

За обедом, данным в честь прибытия в Иерусалим ученого сирийца, Николай Дамасский, улучив минуту, наклонился к Ироду и шепнул ему на ухо:

– За время, что мы не виделись с тобой, ты заметно переменился. В Риме я познакомился с человеком, который несмотря на все испытания, выпавшие на его долю, был уверен в себе, знал, чего он хочет, и уверенно двигался навстречу поставленной цели. Сегодня ты достиг всего, о чем простой смертный может только мечтать, но в глазах твоих я вижу не торжество победителя, а скорбь страдающего человека [289].

Ирод смутился. Ему не хотелось обсуждать с гостем свое состояние. Он был просто рад приезду Николая Дамасского и рассчитывал, что теперь в его жизни если не все, то многое переменится в лучшую сторону. Одно лишь тревожило его: захочет ли этот человек поселиться в Иерусалиме или вернется в Рим? Ирод прямо спросил его об этом. Николай, улыбнувшись, ответил:

– Вопрос не в том, захочу ли я поселиться в Иерусалиме; вопрос в другом – захочешь ли ты видеть меня жителем твоей страны?

Ирод благодарно пожал руку гостя.

– Почту за честь называть тебя моим земляком, – сказал он. – Ты послан сюда самим Предвечным.

– Скажем проще: меня прислал сюда Цезарь, – поправил его Николай. – А потому, если у тебя нет возражений, предлагаю поднять кубки во славу Цезаря.

Из рассказов домашних и дворцовой челяди Николай Дамасский довольно скоро понял причину скорби Ирода. Причина эта показалась ему столь ничтожной, что он не придал ей значения.

– Ты царь, – заявил он Ироду, – и ты вправе поступать не только с членами своей семьи, но и с целым народом так, как сочтешь нужным. Судить тебя вправе одни только боги – никому другому, даже тебе самому, непозволительно это делать.

Ирод никак не отреагировал на слова ученого сирийца. Тот, однако, истолковал молчание Ирода как его согласие с ним и принялся развивать свою мысль:

– Я вовсе не хочу сказать этим, что цари в отличие от простых смертных лишены человеческих слабостей. Но даже слабости царей проистекают не от их несовершенства, а даются им свыше как испытания их способности управлять судьбами многих. То, что предопределено богами, обязательно осуществится, и тот, кому в предсуществовании предназначено стать царем, станет им.

Для этого, однако, продолжал Иосиф Дамасский, цари и сами должны уподобится богам. С этой минуты Иосиф Дамасский сел на своего излюбленного конька и стал с жаром, как если бы речь шла о людях и делах, которые он близко и хорошо знает, рассказывать о Лугальзагеси [290], «Законнике Билаламы» [291], своде законов Хаммурапи [292], Драконе [293]и других царях и законодателях древности.

С приездом Николая Дамасского жизнь Ирода переменилась. Трудно сказать, что именно стало причиной этой перемены, – то ли рассказы сирийца о давней истории, то ли его убежденность, что царями люди становятся не случайно и даже не в силу династического наследования, а только и исключительно по воле бессмертных богов, которым лучше ведомо, кто из смертных достоин возвыситься над другими смертными и править ими, а кто нет. Как бы там ни было, но Ирод стал деятелен, энергичен, брался сразу за множество дел, и все у него получалось.

В самом центре Иерусалима он выстроил огромный каменный театр на манер театра Помпея в Риме с полукруглой орхестрой и зрительным залом на двадцать тысяч мест. По примеру римлян, он набрал труппу из рабов, а для первой постановки избрал трагедию Еврипида «Медея». Во время премьеры Ирод сидел рядом с Николаем Дамасским в орхестре, страшно волновался и не выпускал из своих вспотевших рук ладонь сирийца. Когда же раб в маске Медеи стал читать знаменитый монолог:

О дети, дети! Есть у вас и город,Теперь и дом – там поселитесь выБез матери несчастной… Навсегда…А я уйду в изгнание, в другуюСтрану, и счастья вашего ни видеть,Ни разделять не буду, ваших женИ свадеб ваших не увижу, вамНе уберу и ложа, даже факелНе матери рука поднимет вам.О горькая, о гордая Медея!Зачем же вас кормила я, душойЗа вас болела, телом изнывалаИ столько мук подъяла, чтобы вамОтдать сиянье солнца?.. Я надеждойЖила, что вы на старости меняПоддержите, а мертвую своимиОденете руками… —

Ирод вдруг разрыдался и выбежал из театра.

От внимательного взгляда Николая Дамасского не могло укрыться то, что все, что ни делал Ирод, он делал с какой-то горячечной страстью. Следом за театром он возвел в окрестностях столицы немыслимых размеров амфитеатр, где состязались лучшие поэты, танцоры и музыканты. При амфитеатре имелся зверинец, в котором содержались дикие животные из стран Азии и Африки, причем особенно много там находилось львов. Зверей на потеху публике, валом повалившей в Иудею из ближних и дальних государств, стравливали между собой, а чтобы удовлетворить вкусам особенно привередливых зрителей, искавших острых ощущений, на бой со зверями выпускали приговоренных к смертной казни преступников.

В разных городах Иудеи Ирод построил стадионы, на которых устраивались скачки квадриг, запряженных не только конями, но и слонами. В одиночных скачках, равно как в стрельбе из лука, Ирод сам принимал участие, и не было равных ему по искусству наездничества и меткости попадания в цель стрелы, выпущенной на полном скаку из лука.

По примеру греческих Олимпиад он установил общественные игры, которые постановил устраивать раз в пять лет, и стал приглашать на эти игры атлетов со всех концов земли. В особом указе, изданном в связи с учреждением игр, говорилось, что каждый вне зависимости от своего происхождения и занимаемого положения, кто посмеет в дни проведения игр обнажить оружие, подлежит казни. Он же первый ввел щедрые вознаграждения не только победителям игр, но и атлетам, занявшим вторые и третьи места, чего никогда прежде не было и что впоследствии стало правилом при организации подобных игр в других странах.

Все эти начинания требовали огромных затрат, но Ирод не останавливался перед расходами. Более того: ему доставляло удовольствие обставлять все свои зрелища с особой роскошью, так что на обозрение публики выставлялись не только трофеи, добытые Иродом в предыдущих войнах, но и представлялись на всеобщее обозрения дарованные ему доспехи, принятые на вооружение в разных странах от Африки до Британии и от Испании до Индии.

Если бурная деятельность, развитая Иродом, вызывала интерес иностранцев, не жалевших никаких денег, чтобы приехать в Иудею и собственными глазами увидеть то, чего нельзя было увидеть даже в Риме, то эта же деятельность Ирода встречала все больший ропот и неудовольствие со стороны евреев. Страна наполнилась слухами о том, что Ирод, вводя в Иудее чужеземные зрелища и порядки, подтачивает издревле установленный образ жизни. После одного из состязаний борцов, в которых победителями вышли евреи, той же ночью вся команда победителей была убита. На тела борцов было вылито кошерное оливковое масло, которым они намазывались перед схваткой, и приколоты кинжалами записки: «Так будет с каждым, кто предаст поруганию заветы наших отцов».

Ирод нанял и разослал по всей Иудее шпионов с целью розыска и наказания убийц. Частенько он сам, переодевшись простолюдином, обходил ночами публичные места и выведывал, что говорят о нем люди. Отчасти это помогло пресечь вздорные слухи. Но лишь отчасти. Когда же в театре были выставлены золотые доспехи, подаренные Ироду царями из ближних и дальних стран, ситуация вышла из-под контроля, и Иудея оказалась на грани бунта.