Приключения 1972—1973 - Ульмас Умарбеков

Легкий ветерок овевал лицо, шею, забирался под пижаму и приятно ласкал тело.

Дзенис задумчиво смотрел на темное небо и вспоминал другую майскую ночь, увы, давно минувшую. Студенту Роберту Дзенису тогда тоже не спалось. В точности, как сегодня, он стоял в общежитии у распахнутого окна, и в голове беспорядочно роились мысли.

Накануне профессор сказал на лекции, что стать юристом, как и врачом, имеет право лишь тот, кто любит людей, верит им. Вечером в общежитии по этому поводу развернулись ожесточенные дебаты.

— Старик, безусловно, прав, — держал речь кудрявый Марек, величайший философ на их курсе. — В каждом человеке, и даже в распоследнем преступнике, где-то в глубинах его натуры тлеет искорка добра. Иной раз бывает трудно разглядеть этот крохотный огонек. Долг юриста его разжечь, заставить гореть ярким пламенем и вернуть человека обществу.

— Как это прикажешь понимать? — возмутилась Мария, щупленькая блондиночка. — Мы, значит, должны стать этакими всепрощающими христианскими пастырями? Ты укокошишь человека, а я тебя поглажу по головке и легонько пожурю: «Ай, ай, ай, мальчик, как ты нехорошо поступил, так делать нельзя». А на другой день ты преспокойно свернешь шею еще кому- нибудь. Ложно понимаемый гуманизм! Преступников необходимо строго карать без всякого снисхождения и жалости.

— При чем тут жалость? Никто не проповедует жалость! — возразил Марек. — У нас есть милиция, суд, прокуратура, по всей строгости взыскивающие с преступников и нарушителей законности. В этом и проявляется истинный гуманизм.

— Ага! — потирала руки Мария. — Теперь сам же себе и противоречишь!

— Никакого противоречия в этом нет.

В спор вмешался Роберт. Он редко принимал участие в словесных баталиях. Но если случалось высказаться, то каждое его слово било в цель. Авторитет Дзениса среди однокурсников был непререкаем.

— Карать и воспитывать. И никакого противоречия в этом нет, — веско заметил Роберт. — Кара — один из методов воспитания. Одному надо помочь стать на путь истинный. Другому достаточно небольшого наказания. Но есть и закоренелые правонарушители, которые берутся за ум лишь тогда, когда их надолго изолируют от общества.

— Выходит, для каждого нужно издавать отдельный закон? — не уступала своих позиций Мария.

— Зачем же? — продолжал Роберт. — Закон для всех один. Но применять его надо с умом.

— А где взять такой дозиметр, чтобы определить, по какой мерке отмерять в том или ином случае? — задиристо спросила Айя, бойкая толстушка со второго курса.

— Вот тут-то собака и зарыта, кисонька. Не всякому это по плечу, — иронизировал Марек. — На плечах надобно иметь головку, а вот тут, в грудной клетушке, чуткую душу, — ехидно добавил он и приложил руку к сердцу. — А теперь, философы, послушайте.

С этими словами Марек взял с полки небольшую книжицу.

— Клапье де Лука Вовенарг, французский писатель, восемнадцатый век. — Он открыл на нужной странице и стал читать вслух: — «Разум и чувство помогают друг другу и дополняют друг друга. Тот, кто следует советам одного из них, отказываясь от другого, нерасчетливо лишает себя той помощи, которая дана нам для нашего руководительства».

Эти отдающие архаикой, но мудрые слова на всю жизнь запали в сердце Роберта.

С помощью холодного рассудка юрист воспринимает факты, анализирует показания, оценивает преступление с точки зрения его опасности для общества. Но вот он с глазу на глаз встречается с обвиняемым, наблюдает его, изучает характер, образ мыслей, отношение к содеянному, выясняет психологические мотивы, побудившие человека к преступным действиям. И тут к рассудку присоединяется чутье — личные эмоции и впечатления юриста, его внутренняя убежденность. Вот теперь он имеет право принять решение, как действовать дальше. Если следователь, прокурор, судья обладают способностью разумно сочетать рассудок с интуицией, то их решения, несомненно, будут точны и справедливы.

…Блуждая в прошлом по закоулкам памяти, Роберт Дзенис даже не заметил, как над темной стеной дома напротив заблестел краешек луны. Край довольно быстро округлялся, покуда серебристый диск не оторвался от крыши и не выплыл в открытое небесное море.

Темные деревья на тротуаре отбрасывали призрачные тени на пустынную мостовую. На черной листве мерцала бледная лунная дорожка. Она тянулась все дальше, до тех пор, пока не уперлась в кустарник на сквере у перекрестка.

«Светлая тропинка, — подумалось Роберту. — Как трудно бывает иной раз отыскать ее в жизни! Вот и в деле Зенты Саукум столько еще неясного, еще так много темных мест, которые надо высветить».

В ходе следствия девушка многие свои показания повторяла слово в слово как зазубренный урок. Именно эта точность не устраивала Дзениса. Очень редки случаи, когда люди вспоминают происшествие во всех подробностях.

Дзенис помнил, как выглядела Зента Саукум на суде: смирная, даже флегматичная, с замедленной реакцией. Такой человек вряд ли способен потерять самообладание и убить другого в ссоре из-за пустяка.

С какой готовностью рассказывала она все до мельчайших подробностей, словно опасалась, что ей не поверят. Обвиняемые так поступают лишь в одном из трех случаев: когда стараются угодить следователю или судье в надежде на смягчение наказания, с намерением скрыть другое, более тяжкое преступление или же если хотят выгородить истинного виновника.

От внимания Дзениса не ускользнула тревога Саукум, когда он потребовал дополнительного следствия. Когда же суд огласил приговор, который, казалось бы, должен привести ее в смятение, Саукум странно успокоилась. Несомненно, она что-то скрывает, — Но что? Неужели это так и останется тайной?

Роберт Дзенис по-прежнему стоял на балконе. Небо на востоке затянулось облаками. Одна за другой гасли сонные звезды. Ночной холодок пробирал все глубже.

«Утро вечера мудренее», — решил Роберт и пошел спать.

Ивар Робежниек просунул голову в окошко регистратуры.

— Дайте, пожалуйста, номерок к врачу Страуткалн.

— Карточка есть? — не поднимая взгляда, спросила девушка.

— Извольте.