Памятное. Книга первая - Андрей Громыко

С целью камуфляжа этого замысла американский план предусматривал создание международного органа для контроля за использованием атомной энергии. Однако предложение о международной инспекции ставило своей целью ввести людей в заблуждение. Вашингтон, по существу, и не скрывал, что намерен занять в указанном органе главенствующее положение, удерживать за собой бразды руководства всем делом производства расщепляющихся материалов и их хранения, вмешиваться под предлогом необходимости международной инспекции во внутренние дела суверенных стран.

Разумеется, такого рода контроль и инспекция применительно к ядерному оружию оказались нереальны. Советский Союз не мог принять план, который означал грубое нарушение суверенитета и интересов безопасности нашей страны.

В мой адрес поступило написанное в архивежливом тоне приглашение Бернарда Баруха посетить его поместье на Лонг-Айленде. Связывался этот визит с каким-то юбилеем, который отмечал хозяин: то ли с днем его рождения, то ли с каким-то иным событием. Приглашение я принял, поскольку был коллегой Баруха в Комиссии по атомной энергии ООН.

И вот мы прибыли в хорошо обставленный уютный особняк, явно стоивший немалых денег. Там нашли внушительную компанию представителей американского делового мира и университетских профессоров.

Сразу я почувствовал, что они интересуются проблемой, которую мы с Барухом уже в течение некоторого времени систематически обсуждали. Речь шла об атомном оружии, а конкретно о том, как следует им распорядиться. Атомная комиссия, существовавшая при Совете Безопасности ООН, была в своих дебатах слишком далека от договоренностей, которые могли бы стать приемлемыми для крупных держав. Главное расхождение, конечно, имелось между Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки.

После того как все присутствующие выслушали солидное количество тостов в честь «богатырского» здоровья юбиляра, он подошел ко мне и вполголоса сказал:

— Я хотел бы иметь с вами непродолжительный разговор один на один. Давайте поговорим на тему об атомном оружии и о его судьбе.

В ответ на это предложение я сказал:

— Что ж, согласен на такой разговор и даже хочу выразить пожелание встречаться с вами почаще, чтобы продолжать наши беседы на эту тему.

Мы отошли в сторону от гостей. Барух спросил у меня:

— Имеете ли вы в виду только советско-американские встречи или также четырехсторонние — с участием англичан и французов?

В ответ мне пришлось разъяснить нашу точку зрения:

— Обе формы контактов для нас приемлемы, но если вы и ваша администрация считаете, что иногда двусторонние контакты предпочтительнее, то мы готовы более активно развивать такие контакты.

Барух как будто ожидал, что я выскажу такую мысль. Он сказал:

— Считаю особенно полезными двусторонние обсуждения. И еще добавил:

— Вашингтон все равно будет консультироваться с Лондоном и Парижем по вопросам, которые интересуют все четыре державы.

На этом мы и согласились. Но обе стороны также констатировали, что в конце концов главное — не комбинации контактов и встреч, а существо точек зрения.

Однако сближения позиций четырех держав тогда не просматривалось.

Затем Барух стал вновь расхваливать предложение, которое Вашингтон уже сделал Советскому Союзу и неоднократно его подтверждал.

— Правительству США, — сказал он, — по-прежнему непонятно, почему Советский Союз не хочет принять американскую позицию, суть которой, если говорить коротко, состоит в том, чтобы была создана какая-то международная власть, которая взяла бы под свой контроль атомную промышленность государств. Эта власть должна получать достоверную информацию о том, что атомное оружие не производится и все государства строго

выполняют международное соглашение, которое должно быть заключено.

Тогда я спросил Баруха:

— Можете ли вы рассказать, что это была бы за власть и какие полномочия она имела бы?

До этой беседы Барух и его советники — Оппенгеймер и другие — никогда не уточняли, что бы она собой представляла. Не уточняли они и ее конкретных функций.

Было заметно, что подобного рода вопросы являются для моего коллеги трудными. Эти трудности вытекали из того, что Барух и его советники что-то сознательно не раскрывали. Становилось понятным, что им и не разрешено все раскрывать.

Отвечая на некоторые конкретные вопросы, относящиеся к этим двум крупным темам, Барух все же в конце концов сделал прозрачный намек:

— Международная власть, другими словами международный контрольный орган, должна обеспечить полный контроль над промышленностью всех государств мира, занимающихся производством расщепляющихся материалов. Иначе говоря, этот орган должен быть, во-первых, компетентным и, во-вторых, обладать достаточно широкими полномочиями, чтобы исключить всякого рода неожиданности.

Так Барух подтверждал американскую точку зрения, согласно которой контролерами должны быть люди, авторитетные в данной области. А такими людьми, по понятным причинам, являлись, как считали американцы, только представители США. Они являлись экспертами как по вопросам расщепляющихся материалов, так и самого атомного оружия.

— Вам и вашему правительству, — сказал я, — не надо упускать из виду главного — того, что сегодня нас разделяет в вопросе о ядерном оружии. Как поступить с этим оружием и в каком порядке впредь должны приниматься решения по этой проблеме? Такие проблемы следует рассматривать на основе принципа единогласия пяти держав — постоянных членов Совета Безопасности. Совсем недавно этот принцип был закреплен в Уставе ООН. А поскольку сама атомная комиссия является органом, существующим при Совете Безопасности, то на нее указанный принцип тоже распространяется, и от этого Советский Союз не собирается отступать.

Барух выслушал меня и реагировал замечанием:

— С такой позицией США согласиться не могут. Собственно, расхождения в этом тогда в комиссии и были главными. Всякие пропагандистские заявления о какой-то международной власти, которая решала бы все вопросы, касающиеся атомного оружия, да и других атомных проблем, носили производный характер. В такой наднациональный орган не верили серьезные политические деятели и в самом Вашингтоне. Но для Трумэна с его политикой — держаться подальше от договоренности с Советским Союзом — он подходил, хотя потсдамские решения ориентировали на другой курс.

Если что и добавила «юбилейная» беседа с Барухом к тому, что мы знали об американской позиции, так это определенное желание Вашингтона создать какое-то «всемирное управление» для того, чтобы, кроме США, ни одна страна в мире не вздумала требовать равного с ними положения в этом управлении.

Так все более четко выступала линия Вашингтона на закрепление монополии в области владения ядерной энергией. Такой монополией США тогда уже обладали. Произведенные к тому времени испытания, а также известные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки говорили сами за себя.

Вашингтон продолжал придерживаться этой позиции и впоследствии.

Надо признать, что механизм пропаганды, направляемый официальным Вашингтоном, работал бесперебойно. Непрерывно делались заявления, будто на пути к эффективному соглашению стоит Советский Союз. Ни слова не говорилось о том, что США стремятся закрепить свое монопольное положение в производстве расщепляющихся материалов. Идея создания международной власти, которая фактически являлась химерой, вводила в заблуждение даже некоторых крупных ученых.

Это было хорошо подмечено советскими научными работниками. Именно поэтому появилось тогда письмо четырех крупных советских ученых — президента Академии наук СССР С. И. Вавилова, директора Ленинградского физико-технического института АН СССР А. Ф. Иоффе, директора Института химической физики АН СССР Н. Н. Семенова и директора Института электрохимии АН СССР А. Н. Фрумкина. В этом письме была четко квалифицирована как неприемлемая позиция Вашингтона, направленная на то, чтобы не допустить выгодного для всех держав соглашения о запрещении ядерного оружия.

Письмо Альберта Эйнштейна, написанное в ответ на выступление советских ученых, было опубликовано в нашей печати в апреле 1988 года,[11] спустя сорок лет после его получения. Уже тогда, когда он его писал, то вел речь об опасности, которая угрожает всему человечеству.

От беседы с Барухом у меня остался определенно отрицательный осадок, так как ни одной свежей мысли по сравнению с тем, что уже ранее говорилось на эту тему им, его советниками, правительством США, не было высказано. Вашингтон был против соглашения с Советским Союзом.

Характерно, что даже Барух не употреблял выражения «мировое правительство», когда говорил о международном контрольном органе. Эта идея была настолько далека от реальности, насколько далеки были намерения тогдашнего правительства Трумэна от поддержания дружественных отношений с Советским Союзом. А ведь солдаты обеих союзных в войне держав — СССР и США — с объятиями встречали друг друга на Эльбе, когда заканчивалась великая битва против германского фашизма.