Любовный узел, или Испытание верностью - Элизабет Чедвик

Подув на руки, рыцарь нырнул обратно в жилище. Годард прислонял к стене два соломенных тюфяка, служившие им на эту ночь в качестве кроватей. Хозяйка таверны поставила на стол кувшин горячего напитка из шиповника и две миски дымящейся овсянки, подслащенные хорошей ложкой меда.

– Холодное утро, – сказала она. – Не стоит отправляться в дальний путь, если как следует не подкрепиться.

Обращалась она к обоим постояльцам, но смотрела при этом на Годарда, который явно ей нравился. Годарда же в свою очередь буквально сразила красота хозяйки, точнее, вдовушки: крупной полной женщины тридцати лет с копной рыжеватых волос, подвязанных зеленым платком. Звали ее Эдит – в честь жены старого короля.

– Еще немножко такой еды, хозяйка, и нам вообще не захочется ехать, – галантно сказал он, усевшись и погрузив ложку в миску.

Оливер понаблюдал за обменом любезностями и мрачно усмехнулся про себя. Вечные надежды. Годард пользовался популярностью у всех хозяек в Бристоле. Несмотря на внешнюю грубость, он умел ступить за порог и никогда не отказывался поколоть дрова и принести воды.

– Далеко направляетесь? – поинтересовалась Эдит. Оливер сел за стол перед своей миской.

– В Эшбери.

Хозяйка взяла из уголка метлу и принялась мести земляной пол.

– Так вы собираетесь наняться солдатами?

Оливер покачал головой и отправил в рот ложку густой овсяной каши. Лучшей он, пожалуй, не пробовал даже у Этель.

– Нет, я родился там. Это что-то вроде паломничества. Если нельзя обладать, можно, по крайней мере, взглянуть. И там были могилы, которые следовало навестить.

Эдит пару раз энергично махнула метлой, потом оперлась на ручку.

– Я живу здесь всю жизнь. Эта таверна принадлежала моей матери, прежде чем перейти ко мне, поэтому я знаю все, что происходит поблизости. Если ты рожден в Эшбери, значит ты Осмундссон.

Годард заморгал и посмотрел на своего хозяина. Оливер продолжал молча есть кашу.

– Ты даже похож на лорда Саймона, только волосы посветлее да бороду бреешь. Он частенько останавливался здесь, когда возвращался домой из Мальмсбери.

Оливер вздохнул и отодвинул миску.

– Среди норманнов я известен как Оливер Паскаль, но ты права. Саймон был моим братом, упокой Господи его душу.

Хозяйка кивнула и прищурилась:

– Ты младший сын, у которого жена умерла родами. Оливер сухо кивнул. Рана была достаточно глубокой и без праздного любопытства этой женщины, чтобы еще растравлять ее.

– Говорили, что ты погиб в Святой земле.

– Хороший повод не верить тому, что говорят, и поменьше сплетничать, – коротко ответил рыцарь и встал. – Как видишь, я цел и невредим.

Эдит переложила метлу в одну руку, другой подбоченилась, и предостерегающе сказала:

– Если вы оба едете в Эшбери, то недолго останетесь целыми и невредимыми. Одинел Фламандец растянет ваши шкуры на крепостной стене.

– Только один из нас будет рисковать своей шкурой, ответил на это Оливер. – Я иду один.

– Но, милорд, я… – начал было Годард, однако рыцарь сделал ему знак замолчать. – Для того, что я собираюсь сделать, мне компания не нужна. Да и рост твой сразу привлечет всеобщее любопытство. Я выше большинства мужчин, но ты на добрую ладонь выше меня. Это моментально дойдет до крепости. Ты останешься здесь и дождешься меня. Я вернусь к вечеру.

– А если не вернетесь?

– Езжай дальше, – пожал плечами Оливер. – Возьми запасную лошадь с моим благословением и поищи себе другого хозяина.

Годард стиснул зубы, будто его оскорбили, но промолчал, по крайней мере не сказал ничего, пока Оливер не ушел седлать Героя.

– Жалею только об одном поступке за всю свою жизнь, – поведал он Эдит. – Надо было свернуть этому бездельнику Луи де Гросмону шею, когда у меня была такая возможность в Рочестере. Он почти что конченый человек, хотя стоит в десять раз больше, чем себя ценит, не говоря уж о жизнях многих других.

Оставив хозяйку в изрядной растерянности, он поплелся в нужник рядом с выгребной ямой.

Солнце растопило изморозь на открытых местах, но в низинах она все еще держалась, похожая на белые пальцы прокаженного. Оливер скакал по дороге, которая некогда проходила по семейным владениям. Теперь, хотя она выглядела по-прежнему, все изменилось, потому что сама дорога, каждый сучок и колючка на придорожных кустах, каждый ком земли на вспаханных полях принадлежали чужаку. По мере продвижения рыцарь прикидывал, не было ли ошибкой это паломничество. Любовь к этой земле и хозяйское чувство оказались столь сильны, что застилали взгляд. У уэльсцев есть для этого специальное слово – hiraeth; подобных слов нет ни в английском, ни в норманнском, ни в фламандском.

Дважды он чуть было не повернул серого обратно к таверне, но из чистого упрямства продолжал крепко сжимать поводья. Раз уж он зашел так далеко, то отдаст честь семейным могилам. На уровне подсознания билась мысль, что, если он как следует разведает местность, то, может быть, удастся уговорить графа Роберта дать отряд для того, чтобы отбить Эшбери.

Солнце медленно и невысоко поднялось в небо, давая свет, но не тепло. Стояла середина декабря: время, когда люди предпочитают оставаться у своих очагов, занимаясь всякими ремеслами и починкой и рассказывая истории. Когда конь и всадник приблизились к Эшбери, тень Героя успела удлиниться на дороге. Были и другие селения, принадлежавшие замку, но в основном в виде хуторов и отдаленных ферм, раскиданных на пространстве в пятнадцать миль. В самом Эшбери жило около четырех сотен человек. Каждую вторую среду на площади перед церковью открывалась ярмарка, а на реке стояли две мельницы: одна – для валяния сукна, а вторая – для помола. Были и рыбацкие хозяйства, а ширина реки позволяла вести торговлю с барж. Эшбери не пользовалось особой известностью, но процветало, а такой драгоценный камушек всегда стоило украсть.

Деревенская дорога была пуста, однако собаки уже выскакивали из-под ворот, чтобы облаять Героя. Какая-то женщина подошла к двери с поварешкой и проследила, как Оливер едет мимо. Из-за ее юбок, считая себя в полной безопасности, выглядывала девочка лет трех. У колодца с кувшинами стояли еще женщины и сплетничали. Рыцарь узнал двух из них и поглубже надвинул на глаза капюшон. Ему очень хотелось остановить коня и поговорить с ними, но это было слишком опасно. Он чувствовал, как его провожают глазами, и знал, что пустая болтовня за набором воды превратилась теперь в серьезное обсуждение с догадками.

Еще сотня ярдов, и замерзший утиный пруд показал, что он уже недалеко от старой саксонской церкви с крепкими бревенчатыми стенами и низкой квадратной колокольней. Из дыры в соломенной крыше дома священника поднимался дымок, но никто не вышел, когда Оливер привязал Героя к столбу изгороди и прошел на кладбище.