Эхо прошлого - Диана Гэблдон

что-то сказал, и остальные закивали, заговорили наперебой, соглашаясь. Роджерс подался вперед, явно обращаясь к Хейлу.

Из-за шума в таверне и свиста холодного ветра в ушах до Уильяма доносились только обрывки разговора. Судя по всему, Роджерс признался, что он тоже из мятежников. Его люди согласно кивали из-за своего стола, потом стали подсаживаться ближе, присоединяясь к крамольной беседе вокруг Хейла. Тот же говорил увлеченно, взволнованно и очень искренне. Уильям подумал, что он вполне мог бы быть учителем, хотя Роджерс утверждал, что Хейл — капитан Континентальной армии. Уильям покачал головой: надо же, Хейл совсем не похож на солдата.

Впрочем, шпионом он тоже не выглядел: слишком приметный. Довольно привлекательный блондин с покрытым шрамами лицом, высокий…

Уильям почувствовал в желудке ледяной ком. Господи Иисусе. Уж не об этом ли предупреждал его Роджерс? Намекнув, что Уильяму следует остерегаться заданий капитана Ричардсона и что сегодня ночью он сам увидит, почему?

Уильям давно привык и к своему росту, и к тому, какое впечатление он производит на людей. Ему даже нравилось, что на него смотрят снизу вверх. Однако, когда Уильям выполнял первое поручение капитана Ричардсона, ему и в голову не приходило, что люди запомнят его из-за роста и без особого труда дадут описание его внешности. Здоровенный олух — характеристика исчерпывающая.

Не веря своим ушам, Уильям услышал, как Хейл не только назвал свое имя и сообщил о симпатиях к мятежникам, но и признался, что наблюдает за британской армией, а потом серьезно спросил: может, присутствующие видели поблизости красные мундиры?

Подобное безрассудство так сильно потрясло Уильяма, что он выглянул из-за края оконной рамы и увидел, как Роджерс с нарочитой осторожностью оглядел зал, доверительно наклонился к Хейлу и, взяв того за предплечье, сказал:

— Да, сэр, я видел их, точно вам говорю, видел, но вам не мешало бы быть поосторожнее, когда разговариваете в общественном месте. Мало ли кто вас услышит!

— Ерунда, — рассмеялся Хейл. — Я здесь среди друзей. Разве мы только что не пили за генерала Вашингтона и поражение короля?

Слегка протрезвев, Хейл оттолкнул свою шляпу и махнул хозяину таверны, чтобы тот принес еще пива.

— Давайте, выпейте еще, сэр, и расскажите, что вы видели!

Уильяму вдруг захотелось крикнуть: «Да замолчи ты, дурень!» или бросить что-нибудь в Хейла через окно. К сожалению, даже если бы он решился на это, было уже слишком поздно. Уильям вдруг понял, что все еще держит в руке полуобглоданную куриную ножку, и отшвырнул ее прочь. Желудок крутило, в горле ощущался привкус рвоты, хотя кровь все еще кипела от возбуждения.

Хейл продолжал делать еще более сокрушительные признания под одобрительные возгласы и патриотические выкрики людей Роджерса, которые, нужно признать, превосходно играли свои роли. Уильям задавался вопросом, как долго Роджерс будет ломать комедию. Возьмут ли Хейла прямо здесь, в таверне? Вряд ли — некоторые посетители наверняка сочувствовали бунтовщикам и могли вступиться за Хейла, если Роджерс решится арестовать того при всех.

Роджерс, похоже, не спешил. После получаса скучного обмена шутками он вроде кое в чем признался, на что Хейл ответил куда более серьезными откровениями; его впалые щеки разрумянились от пива и волнения, видимо, он считал, что получил очень важные сведения. Ноги Уильяма, ступни, руки, лицо — все онемело, плечи ныли от напряжения. Неподалеку раздался хруст, который и отвлек Уильяма от наблюдений. Он глянул вниз, почувствовав въедливый запах, который незаметно распространился вокруг.

— Господи Иисусе!

Уильям отпрянул, едва не угодив локтем в окно, и шумно ударился о стену таверны. Скунс, которого потревожили как раз в тот момент, когда он наслаждался выброшенной куриной ножкой, мгновенно поднял хвост; белая полоса позволила разглядеть это движение. Уильям застыл.

— Что это было? — спросил кто-то в таверне, и послышался скрип отодвигаемых скамеек.

Не дыша, Уильям осторожно отвел одну ногу в сторону и снова остановился, заметив слабое постукивание и подрагивающую белую полосу. Проклятье — чертова тварь топала передними лапами. Судя по рассказам, это означало, что зверь вот-вот нападет, и так утверждали люди, чье плачевное состояние не оставляло сомнений в том, что их слова основаны на личном опыте.

К двери приближался звук шагов, кто-то шел посмотреть, что происходит. Господи, если обнаружат, что он подслушивает… Уильям стиснул зубы, готовясь самоотверженно скрыться из виду, как велит долг. Только вот что потом? Он не сможет появиться перед Роджерсом и остальными, провоняв скунсом. Но если…

Дверь таверны открылась, прервав его размышления. Уильям инстинктивно рванул за угол. Скунс тоже повиновался инстинкту, однако в последний миг поменял цель, испугавшись открытой двери. Уильям споткнулся о ветку, растянулся во весь рост на куче мусора и услышал позади себя истошный вопль. Ночь превратилась в кошмар.

Уильям захлебнулся от кашля и попытался задержать дыхание, чтобы убраться подальше, но пришлось вдохнуть, и легкие заполнились некоей субстанцией, настолько далекой от понятия «запах», что требовалось совершенно новое описание ощущений. Уильям давился и отплевывался, в слезящихся глазах жгло. Спотыкаясь, он доковылял в темноте до противоположной стороны дороги и оттуда увидел, как рассерженный скунс удирает восвояси, а его жертва рухнула на порог таверны и страдальчески стонет.

Уильям надеялся, что это не Хейл. Даже если не принимать во внимание трудности при аресте и перевозке человека, на которого напал скунс, простая человечность наводила на мысль, что повешенье жертвы станет дополнительным оскорблением.

Это оказался не Хейл. Уильям увидел, как льняная шевелюра сияет в свете факелов среди голов, которые с любопытством высовывались наружу только затем, чтобы поспешно убраться назад.

До него долетели голоса, обсуждающие, как лучше поступить. Все согласились, что нужен уксус, причем в большом количестве. Пострадавший уже достаточно оправился, чтобы отползти в заросли бурьяна, и теперь, судя по доносящимся оттуда звукам, отчаянно блевал. Это, да еще висящая в воздухе вонь привели к тому, что у нескольких джентльменов тоже началась рвота. Уильям и сам почувствовал, как тошнота подступает к горлу, но сдержал позыв, больно ущипнув себя за нос.

Он ужасно замерз, хотя, к счастью, слегка проветрился к тому времени, как друзья несчастного увели его прочь, сопровождая по дороге, словно корову, и стараясь к нему не прикасаться. Таверна опустела — в такой обстановке никому уже не хотелось ни есть, ни пить. Уильям услышал, как тихо выругался хозяин, когда снял горящий у вывески факел и с шипением опустил его в бочку с дождевой водой.

Хейл пожелал всем спокойной ночи — его голос образованного человека отчетливо прозвучал в темноте — и зашагал по дороге к Флашингу, где, похоже, собирался заночевать. Роджерс, которого Уильям узнал по меховой жилетке, выделяющейся даже