Ловушка для героя - Михаил Исаков

— Да хотя бы то, что пора позаботиться об укрощении магов, которые забрали слишком много власти, а сами не выполняют элементарных обязанностей. Сила уходит.

— Вроде бы совсем недавно она прибывала, — заметил Ловец.

— Правильно. Мало кто замечает, но она нестабильна. Скачет она. То ее много, как было совсем недавно, то неожиданно мало, как сейчас.

— Почему?

— Вот это мы и спросим.

— Вы что же надеетесь, что вам ответят, — удивился человеческой наивности Ловец.

— Я надеюсь на милость и мудрость короля. Раз он нас призвал, значит на это есть его разумение и воля.

У Ловца заболели зубы. Пришлось напрячь волю, чтобы не обругать этих бытовых философов, показав свое неуважение и невоспитанность. Он прибавил шагу, разумно рассудив, что чем быстрее они пойдут, тем меньше у них останется сил, желания и дыхания для этих бесполезных разговоров.

Они расстались у первого столичного форта. Франк пошел по делам депутатским, а Ловец с Сашкой по делам шпионским.

"Дела шпионские" — так студент решил назвать все произошедшие с ними события. В конце концов, это было наиболее приемлемое объяснение для той профессии, которая была у Алекса. Сашка уже не верил, что его спутник обыкновенный лекарь, застигнутый им в пути из "непонятно откуда" в "непонятно куда". Он, кстати, не скрывал свои сомнения в правдивости туманных и с виду логичных объяснений "лекаря".

Ловец знал о скепсисе парня, злился и молчал. Старался говорить еще меньше, чем говорил раньше, то есть говорил он меньше, чем ничего. Вот и теперь Сашке пришлось раз десять спросить его о том, что происходит в городе.

— Празднуют, — ответил, наконец, Ловец и двинулся дальше.

— А что празднуют?

— Победу.

— Над кем?

— Над врагами, — лаконично закончил содержательную беседу Ловец.

Он хотел, чтобы у студента было как можно меньше возможностей для буйства воображения. Для этого было два приемлемых варианта поведения. Первая — говорить часто и много обо всем, чтобы заранее предугадать возможные вопросы. Вторая — сократить поток информации к минимуму. Второй вариант казался предпочтительнее, ибо привязывал ничего не смыслящего в происходящем мальчишку к старшему и во много раз более опытному товарищу.

Ловец был убежден, что проделки на Сейме дело рук, а, вернее, мыслей, парня. Значит, чем меньше Сашка будет знать, тем лучше. Безопасней будет Ловцу и… Всем будет безопасней.

А фантазии?

Что фантазии?

Сейчас не до фантазий.

Рассуждая примерно в таком ключе, Ловец довел Сашку до четырехэтажного домика в стиле второй половины царствия Людовика Великолепного. Желто-белые стены, парадная лестница и статуи рядом с домом, на самом доме и, наверное, внутри дома. Паутина тонких реечек крепила стекло больших, выше человеческого роста, окон, в которых играли солнечные зайчики на безоблачном небе. Почти все они были целыми. Солнце решило посмеяться над трудностями маленьких людишек и позволило нарядному особняку предстать во всем своем кричащем великолепии.

— Это почта. — Ловец представил дом.

— А это пудинг, — представился Сашка.

Строгий консьерж спокойно наблюдал, как они поднялись по лестнице и открыли стеклянную дверь. Зашли, Ловец аккуратно поднял дверную ручку в исходное положение и всем корпусом повернулся к консьержу. Привратник внимательно ощупал их взглядом, учтиво поклонился и неуловимым знаком дал понять, что путь свободен.

Штурмуя мраморную лестницу, Сашка задумался над тем, почему он определил, что привратник "строгий"?

"А у них профессия такая", — решил парень, вспоминая, что каждый раз, как приходил к Светке в гости, побаивался страхолюдных охранников в подъезде ее дома.

— Я читал, что всякие там конспиративные квартиры на улице Цветочной и другое прочее должно находиться в неприметных домах и в самых типичных районах города. Что-то как-то не по правилам вы тут работаете.

— Ты по сторонам смотрел? — полюбопытствовал у парня Ловец.

— Смотрел.

— И что заметил?

— Ну… — Сашка не знал, что ответить. Например, он видел, как в подворотне подвыпивший мужик со здоровенным топором за спиной приставал к женщине. А, может быть, даже и не приставал он вовсе, может быть, все у них было тихо, мирно и полюбовно за наличный расчет.

— Тогда в окно выгляни.

За окном открывался вид на обугленные остатки бывшего человеческого жилища высотой в пять этажей. Судя по почерневшей лепнине и остаткам колонн, сгоревший дом был похож на тот, в который они зашли. Кажется, победу праздновали не зря, кого-то они все же победили.

— А?…

— Не до тебя.

Они поднялись на самый верхний этаж. Выше была только крыша.

На лестничных пролетах типичные для времен просвещенного абсолютизма статуи, прячущие свои прелести за туловищами фикусов и листьями комнатных пальм. За одной из многочисленных дверей из мореного дуба скрывалась искомая почта.

Ловец постучал.

Сашка ждал, что это будет какой-нибудь условный стук, отдаленно напоминающий мотив песни "Мгновения, мгновения… как пули у виска" и всякое такое. Оказалось, все гораздо прозаичней. Обыкновенный металлический молоточек стукнул еще более обыкновенным образом три раза подряд, через некоторое время был задан самый типичный вопрос из всех самых типичных вопросов на свете. Спросили: "Кто там?"

— Свои, — также неоригинально ответил Ловец, чем испортил очередную Сашкину шутку относительно "Это он! Это он! Ленинградский почтальон".

— И что своим надо? — поинтересовался за дверью женский голос.

— Почту забрать для приморского гостя.

Звякнул замок, и дверь отворилась.

— А радужную оболочку глаза проверять не будут?

— ???

— Ну, хотя бы отпечатки пальцев, — попросил студент, удивленный тем, что у них не спросили пароль, а Алекс не потребовал особого знака вроде тридцати трех утюгов, расставленных в шахматном порядке на подоконнике советского резидента.

— Не обращайте внимания. С ним иногда бывает.

— Я уже заметила. — Женщина осмотрела Сашку с ног до головы и обратила свой взор на Ловца. — Что вам угодно, господа?

— Полевой работник N 241/2 позывной "Ловец" прибыл на заданную точку.

— Чудесно, — пальцы женщины, предательски выдававшие ее возраст, сложились в крепкий замочек. — А известно ли вам, что на почтовый ящик запрещено приводить посторонних?

— Известно, — покорно согласился полевой работник, который почувствовал, что его отчитывают, как курсанта-первогодка.

— А известно ли вам, что вы, N 241/2, явились на два месяца позднее намеченного срока?