Там, за зорями - Хващевская Оксана

Она решила, что он ее обвиняет в чем-то или осуждает, или даже обижен и ждет от нее объяснений. Но она не будет ничего объяснять. Просто уйдет, и на этом их дружба закончится.

Лешка постарался изобразить на лице улыбку и, чуть отступив в сторону, предложил ей погулять по деревне. И Злата пошла. Яркий свет слепил глаза, а ветерок играл с распущенными волосами. Девушка шла, глядя прямо перед собой, и не смотрела на Лешку, а Блотский смотрел на нее чуть из-подо лба, и чем больше смотрел, тем больше убеждался в том, что поступает правильно.

Вернувшись вчера домой, он, не включая свет, прошел в свою комнату, сбросив куртку и ботинки, лег на кровать и уткнулся лицом в подушку. Сердце в груди было как будто в тисках, и каждый вздох давался с трудом, а в голове роились мысли, множество мыслей, но не было ни одной, за которую он мог бы ухватиться. Лешка только знал, что уедет, завтра же уедет, чтобы никогда больше не видеть лицо Златы, озаренное радостью и любовью, и ее сияющие глаза, обращенные не к нему. Он уедет в Минск, и все забудет, и ее забудет, если сможет. Ему давно надо было уехать, только он все оттягивал и как будто чего-то ждал. И дождался…

Бабушка почти бесшумно вошла в комнату и присела на стул у кровати. Она тоже не стала включать свет, просто осторожно и как бы нерешительно погладила внука по светлым волосам. Так, как гладила когда-то в детстве, рассказывая ему сказки.

— Здарылася што, Леша? — спросила она.

— Я уеду завтра в Минск, — отозвался он.

— Са Златулей паругалiся? — сразу догадалась она.

Парень ничего не ответил.

— Ён быу?

— Ты знаешь? — парень оторвал лицо от подушки и посмотрев на бабушку. Было темно, он не видел ее лицо, но знал, как оно печально, печально вот уже много дней.

— Знаю. Усе знаюць… Што яна у iм нашла, невядома! Слiзкi ен челавек! Усмiхаецца, а вочы нядобра так блiшчаць… Да i жанаты ён, жонка у школе працуе, i сын расце. Злата нiога нiкому не кажа, толькi школу яна з-за яго кiнула…

— Она любит его.

— Любiць… — бабушка невесело засмеялась. — Яна загубiць сябе з-за яго. Ён жа не кiне сям’ю. А яна колькi яшчэ зможа быць яго палюбоунiцай? Ратаваць яе трэба i ад яго, i ад самой сябе…

— Разве ж можно от этого спасти? — горько усмехнулся парень.

— Можна, Лёшачка, можна! Забiрай яе з сабой у Мiнск!

— Она не поедет!

— А ты пытау яе?

…Они прошли к началу деревни и свернули на проселочную дорогу, что, петляя, вела к Сенажатке.

— Пролески расцвели, и, кажется, даже ветер был пронизан их ароматом! Пойдем в лес? — как можно беспечнее, беззаботнее сказала Злата.

— Пойдем, — согласился Лешка.

Белые маленькие цветочки сплошным ковром покрывали лесные поляны и прогалины, а к ним еще примешивались и кобальтовые «собачки». Они нарвали по букетику и присели передохнуть на поваленное дерево.

— Леш, а твой дед уже поставил березовый сок?

Парень лишь пожал плечами.

— А мне так хочется березового сока! Когда-то в детстве, я помню, мы с дедом всегда ходили ставить сок в лес за огороды, а потом ходили с ведрами и сливали его! Он был с мошками, с соринками, разбавленный дождевой водой, но вкус у него был такой…

— Злата, поехали со мной в Минск! — перебил ее Лешка.

Наступило молчание.

— Помнишь, я рассказывал тебе, что моя мама работала худруком в спецшколе с детьми, у которых проблемы с опорно-двигательным аппаратом?

— Ну, да…

— Мама работала там до последнего. Они с детьми готовили большой концерт, я тоже принимал в этом участие. Мы много репетировали, и дети готовились и с нетерпением ждали этого дня… Но потом мама… Концерт перенесли, но программа осталась прежней, мне нужно в Минск. Я не могу подвести детей, ведь для них это возможность показать себя. Я ведь говорил тебе, что они очень талантливы. Тем более, концерт будет проходить в ДК Железнодорожников, они же и спонсируют этот концерт, и там будет присутствовать кое-кто из администрации Президента. И… без тебя мне не справиться, Злата!

— Но… Лешка, я же не умею петь!

— Разве? А помнишь, на Коляды как ты пела?

— Да ну, пела, скажешь тоже! Голосила, как…

— Пела-пела! Тимофеевна моя говорит, у тебя красивый голос и петь получается неплохо! И я могу это подтвердить!

— Но я никогда в жизни этим не занималась, так лишь, на уроках пения да на студенческих праздниках…

— А там никто этим профессионально не занимался! Все на любительском уровне!

Несколько секунд девушка смотрела на букетик лесных цветов у себя в руках, и Лешка точно знал: думает она в эти секунды не о том, сможет ли спеть. Она думает о нем…

А потом, повернув голову, она подняла глаза и улыбнулась ему:

— Я бы поехала, Лешка, только Пасха скоро, и потом, мы ведь собирались с тобой привести в порядок кладбище к Радунице.

— Мы вернемся к Пасхе, я обещаю тебе! Мы через неделю вернемся! — улыбнулся ей в ответ Блотский, и голос его значительно повеселел, а с лица исчезло сосредоточенное, замкнутое выражение. Оно как будто посветлело, точно так же, как после грозы очищалось небо от туч.

У Златы от сердца отлегло. Она снова подумала о Дороше шила, что он даже не заметит ее отсутствия. Злата была совершенно уверена, что в ближайшие дни в Горновке он не появится.

Глава 30

То, что Злата увидела в этой школе, где жили и учились дети со всей Минской области, поразило ее, причинило боль и не могло не восхитить. Во-первых, она никогда не думала, что у нас вообще так много детей-инвалидов, которые плохо ходят, хромают, опираются на костыли или трости или вообще передвигаются с помощью инвалидной коляски. Что для них есть специальные детские сады, вот эти самые школы, которые скрывают их от людей, здоровых людей, живущих обычной жизнью. Их нечасто можно встретить в толпе, и чаще всего, чтобы не смущать ни себя, ни их, люди отводят глаза и проходят мимо, стараясь тут же забыть их вывернутые суставы, сведенные судорогой руки и хромую походку. О них забывают, а они есть. И они живут.

Во-вторых, Злате больно было на них смотреть. И жалко. Ну чем эти дети заслужили такое? А ведь многие из них родились нормальными детьми, и только по воле судьбы или врачебной халатности стали инвалидами. Что чувствовали эти дети, удаленные от обычного мира, огороженные своей болезнью, всегда осознающие свою неполноценность? Как они жили? Как все это выносили? Какое будущее их ждало?

Полянская споткнулась на пороге школы, увидев их в холле. Как раз была перемена, и они передвигались по коридорам. Она бы убежала, если бы не Лешка. Парень взял ее за руку и повел за собой.

Улыбка появилась у него на лице, он шел легко и непринужденно, приветствуя многих, кому-то маша рукой, с кем-то здороваясь за руку. Блотский вел себя так, как будто эти дети были самыми обычными детишками. И они отвечали ему тем же: улыбались, махали, кричали что-то вслед. И глаза их светились радостью. Они умели улыбаться, несмотря на собственные горести. Они умели смеяться и радоваться жизни. Жизнь, ограниченная этими стенами, болезнь, инвалидность и отказ от многого не сломили их, наоборот, сделали сильнее и терпимее, научили радоваться самым обычным мелочам, и это не могло не восхищать.

А потом оказалось, эти дети еще и поют. Они любят петь, они с удовольствием поют, и поют очень даже неплохо. Лешку здесь все хорошо знают, и не только дети, но и врачи, учителя, воспитатели и директор. Он вообще чувствовал себя среди них своим. Мама его много лет проработала в школе-интернате. Он с удовольствием знакомил Злату с детьми, и очень скоро и скованность, и смущение ее прошли. Она пожимала руки детям, улыбалась, трепала их по волосам, смеялась и чувствовала, наверное, то же, что чувствовал Лешка и его мама, и вообще все эти люди, которые работали здесь и любили этих детей. Она чувствовала в себе желание раскрасить жизнь детей яркими красками, сделать хоть что-то, только чтобы они чуточку меньше чувствовали себя обделенными.