Песнь молодости - Ян Мо

— Да, в университете сегодня нет единой и сильной организации, — сказал Цзян Хуа, сев на стул. — Нет общей цели, которая бы объединила людей. Вот почему отдельные студенты и ушли с головой в учебу. Такое положение наблюдается не только в Пекинском университете, но и в других учебных заведениях. Восемнадцатого ноября была создана Ассоциация студентов. Может быть, теперь дело изменится к лучшему. От Пекинского университета есть представители в Ассоциации?

— Есть, — уныло произнесла Дао-цзин. — По этому поводу здесь чуть лбы себе не расшибли. Но в конечном итоге получилось, что в Ассоциации представлена только часть студентов.

— А ты знаешь, что я там работаю?

— Да ну? — удивилась Дао-цзин.

— После событий «восемнадцатого сентября» и поездки студентов в Нанкин в студенческом движении наступило затишье. Оно длится вот уже четыре года. Но, посмотри, последнее время началось оживление. Сколько студентов университета прочитало «Манифест» студенческих союзов десяти учебных заведений Бэйпина и Тяньцзиня?

— Почти все. Конечно, нашлись и такие, которые не пожелали даже взглянуть на «Манифест», расклеенный на доске для объявлений. Цзян, а что ты делаешь в Ассоциации? — вырвалось у Дао-цзин. — Ты по собственному желанию пришел, чтобы руководить нами?

— Нет. Вам будет помогать Сюй Хуэй.

— Очень хорошо! — обрадованно воскликнула Дао-цзин. — Она тоже работает среди студентов?

— Партия направила немало своих людей на усиление работы в белых районах. Я слышал, что приехал представитель Центрального Комитета.

— Скоро наступят хорошие времена. Цзян, я просто завидую тебе: ты имеешь опыт работы среди студентов — в свое время блестяще организовал демонстрацию студентов Пекинского университета в Нанкине. Не приходится удивляться, что тебе поручили Ассоциацию… Ты наверняка должен знать Лу Цзя-чуаня. Он был тогда заместителем руководителя демонстрации.

— Конечно, хорошо знал его, — тепло улыбнулся Цзян Хуа. — Я с ним давно работал. Мы были большие друзья.

— Цзян, расскажи мне о нем хоть немного.

— Хорошо… Мне рассказал о Лу Цзя-чуане один товарищ, вышедший из тюрьмы. Его рассказ произвел очень большое впечатление. Я всегда вспоминаю, какую силу воли проявил Лу, когда во время одной из пыток ему сломали ноги. Он руководил в тюрьме голодовкой заключенных.

Дао-цзин облокотилась на стол и, не отрываясь, слушала Цзян Хуа. Лицо ее стало суровым.

— Как подумаю об этом человеке, так еще лучше кажется жизнь на земле! — сказала она. — Мне досадно, что мои взгляды еще во многом ошибочны… Недавно трудности поколебали меня, и я чуть не уехала на север Шэньси вместе с Сюй Нином…

Цзян Хуа ничего не ответил, только оглянулся по сторонам.

— Ты чего ищешь? Хочешь пить? Извини, но у меня не на что топить печку. Каждый раз я покупаю еду в городе, а воду прошу у соседей. Сейчас принесу. Подожди.

Цзян Хуа удержал ее:

— Не надо. Лучше я сам схожу куплю пампушек и еще чего-нибудь, и мы закусим, а то скоро уже полдень. Хорошо?

— Ой, как хорошо! — обрадовалась Дао-цзин. — Ты никуда не спешишь?

— До четырех я свободен. А как ты?

— Тоже. У меня много свободного времени. Я еще раз перечитала «Капитал».

— Хорошо. Ну ладно, я сейчас приду!

Дао-цзин принесла от соседей печку. Вскоре вернулся Цзян Хуа с, мясом и пампушками.

— Так много? Это мне на год хватит, — изумилась Дао-цзин.

— Ну, положим, не на год, а на несколько дней хватит. Ведь я же вижу, как ты похудела.

— Твои свертки напомнили мне один случай, — улыбнулась Дао-цзин.

— Какой?

— Помнишь, как ты приезжал ко мне в Динсянь? Тогда я тоже покупала еду, и ты спросил, зачем так много. Уж не возвращаешь ли сейчас долг?

Цзян Хуа рассмеялся.

В комнате стало тепло и уютно. Дао-цзин вскипятила чайник и подогрела пампушки. Цзян Хуа ловко порезал мясо и овощи и поджарил их. Она с завистью смотрела на его быстрые и умелые движения.

Дао-цзин достала чашки и палочки, и они принялись за еду. Поев, Цзян Хуа помог ей убрать со стола и вымыть посуду; причем сделал это так охотно и непринужденно, что Дао-цзин не посмела удержать его.

— Сегодня я еще раз убедилась, что ты и рабочий и интеллигент, — с улыбкой сказала Дао-цзин.

Цзян Хуа посмотрел в чистые, словно горные озера, глаза Дао-цзин. Его тронули ее искренние слова. Что можно было сказать в ответ? Он любил ее, любил давно. Любовь крепла по мере того, как Дао-цзин росла и из сочувствующей революции интеллигентки превращалась в стойкого коммуниста. Однако Цзян Хуа долго таил это чувство и даже пытался гнать его от себя. Что же делать? Как поступить теперь? Ведь она любила его боевого товарища — Лу Цзя-чуаня. Они были бы хорошей парой. Но недавно Цзян Хуа услышал о гибели Лу Цзя-чуаня и о его письме к Дао-цзин. Разве мог он в такой момент говорить о своих чувствах? Нет и нет! Цзян Хуа тяжело переживал за подругу. Он заботился о Дао-цзин, как брат, как верный друг, но ради того, чтобы скрыть свои чувства, не раз умышленно прятался от нее. Прошло два года, и вот сегодня Цзян Хуа понял, что Дао-цзин не только волевой товарищ, но и нежная женщина, которой нужны ласка и любовь.

В ее глазах он видел тоску и печаль. А он сам? Разве он не страдал из-за нее?

Цзян Хуа думал об этом, грея руки над огнем. Он поднял голову, посмотрел на Дао-цзин и что-то хотел сказать, но сдержался. Через минуту он взглянул на часы и спокойно произнес:

— Пора идти. Уже половина четвертого. Встретимся завтра вечером. У тебя будет время?

Дао-цзин очнулась. Казалось, она догадалась, о чем хотел сказать Цзян Хуа.

— Приходи. Буду ждать, — приветливо ответила она.

Около ворот они невольно задержались.

— Приходи. Буду ждать, — повторила с улыбкой Дао-цзин.

Когда она собиралась идти обратно, Цзян Хуа удержал ее и достал из кармана деньги.

— Чуть не забыл. Ты плохо одета. Небось все заложила? Вот тебе деньги — выкупи свои вещи.

Глава тридцатая

Утром Ли Хуай-ин собралась идти в библиотеку, поскольку в первой половине дня занятий не было. Вдруг в комнату, стуча каблучками, вбежала изящная и нарядно одетая девушка.

— Ты уже встала? — вся сияя, протянула она ей руку. — Едем скорее на вокзал!

— Что случилось, Хуан Мэй-шуан?

Из розовой сумочки девушка достала телеграмму.

— Ты, глупенькая «королева», ничего не знаешь! Читай!

Ли Хуай-ин пробежала телеграмму.

— А-а, наконец-то едет! Ждала и дождалась? Конечно, поеду с тобой встречать. Ведь «он» едет! — при последнем слове Ли Хуай-ин погрозила подружке пальцем и улыбнулась.

Девушки наняли рикш и отправились на Цяньмынский вокзал. Ехавшая впереди Хуан Мэй-шуан обернулась.

— От Лю я давно получила письмо. Он писал, что окончил в Токио Императорский университет и скоро приедет. Не знаю, почему он долго задерживался. Вчера поздно вечером пришла телеграмма: он прибыл пароходом в Циньхуандао и в четверть одиннадцатого будет в Бэйпине. Ой, скоро десять! — посмотрела она на часы. — Я сегодня пропустила две лекции. Скажу по правде: он для меня дороже самого бога. — Хуан Мэй-шуан вдруг затопала ногами по дну коляски и резко закричала: — Скорей! Вези живее! Опоздаем к поезду!

Но проехать дальше им не удалось. На площади перед вокзалом что-то произошло. Бросалось в глаза множество полицейских в черных мундирах. В руках у них были плети, которые, словно коричневые змеи, зловеще извивались над головами людей.

Доносились женский и детский плач и грубые окрики:

— Разойдись!

— Все — в зал ожидания!

— Очистить площадь!

Прохожие разбегались по сторонам, а многочисленные пассажиры с узлами и чемоданами торопились укрыться на вокзале. Вместе с другими подруги протиснулись в здание вокзала. Хуан Мэй-шуан потянула за рукав Ли Хуай-ин и направилась к перронной кассе. В это время над ее головой просвистела плеть.

— Куда? — полицейский с перекошенным от злобы лицом готов был пустить в ход плетку, но тут заметил, что имеет дело не с бедняками из деревни или мелкими лоточниками, а с богатыми девушками. Его рука опустилась.

— Извините! — заискивающе улыбнулся он. — Подождите, пожалуйста.

Пустой в иной день зал на этот раз был забит битком. Выход на перрон охранялся полицейскими.

Хуан Мэй-шуан сморщила нос:

— Какая вонь! Кого сюда пускают?! Хуай-ин, давай подождем у выхода. Да еще тут эти!.. — Она сердито посмотрела на полицейских.

Вскоре все затихло. На вокзал как будто опустилась глубокая зимняя ночь. Стоявшие на перроне полицейские выстроились двумя колоннами до самого здания вокзала. Плетки исчезли, и вместо них появились белые дубинки.

Послышался гудок паровоза. Полицейские вытянулись по стойке «смирно». К ним подстроились жандармы.