Психология личности. Культурно-историческое понимание развития человека - Александр Асмолов

Психология, как бы она ни кичилась прощанием с функционализмом, с «психологией функций» в стиле У. Джеймса, прощанием с психологией «уха, горла, носа» в стиле ранней психофизики и психофизиологии, во-первых, в преподавании и мышлении психологов еще вовсе не избавилась от «психологии отдельных функций», во-вторых, оказалась еще более разорванной «отраслевыми» и «ведомственными» интересами, стала во многом психологией «отраслей». За подобным диагнозом психологии стоит вовсе не описание ее грехов, так как любая наука проходит свою «отраслевую» стадию, а желание вслед за А.Н. Леонтьевым и В.И. Вернадским напомнить, что в перспективе необходимо видеть и развитие психологии «по проблемам», а тем самым предпринять попытку ответить на вопрос А.Н. Леонтьева о необходимости создания новой системы психологических знаний. Процитируем эту мысль А.Н. Леонтьева: «Как подойти к прогнозированию будущего психологии? Думаю, от будущего человека, от общества… И еще, не по отдельным отраслям , а по некоторым проблемам. А почему так? Потому, что они иначе переплетутся в новой системе психологического знания. (Современное членение психологии отражает далеко не решенную еще задачу создания такой системы.)» ( А.Н. Леонтьев , 1994, с. 276).

Добавим, что психологические знания иначе пересекутся и в осмыслении истории своего развития, и в современном мире. В истории психологии, как только спадут ограничения описания развития любых наук через призму идеала рациональности (М.К. Мамардашвили), побуждающую мерить зрелость науки по аналогии с классической физикой, начнут ставиться под сомнение многие традиционные периодизации истории психологии. Ведь именно идеал рациональности заставляет нас утверждать, что лишь с появлением экспериментальной психологии начинается подлинная история психологии как науки, а все остальное – лишь предыстории, прелюдии психологии в лоне философии.

Стоит нам понять ограничения идеала рациональности при анализе движения истории науки, перед нами откроется история многих психологий. Эти психологии пересекутся с историей культуры, займутся, например, бытовым поведением декабристов как историко-психологической категорией ( Лотман, 1992) или увидят в различных религиях уникальные психотерапевтические практики по снятию неопределенности. Среди этих многих историй психологии займет свое достойное место и история научной экспериментальной психологии, но вряд ли она будет именоваться даже «первой среди равных». В новой системе психологических знаний в современном мире будет, надеюсь, оценено и эвристическое значение идеи А.Н. Леонтьева об «амодальном образе мира» ( А.Н. Леонтьев , 1983) для принципиально иной систематизации психологических знаний. Ведь точно так же как «образ мира» нельзя расчленить на сенсорные модальности, науку, занимающуюся «образом мира», нельзя рассыпать на отдельные отрасли. Вот что приоткрывается только при робком прикосновении к тезису А.Н. Леонтьева о том, что в психологии, осознавшей себя ведущей наукой о человеке, принципиально иначе переплетутся психологические знания, родится иная система психологических знаний.

Третий тезис А.Н. Леонтьева является во многом неожиданным для деятельностного подхода в психологии. Резко, дерзко и явно Алексей Николаевич Леонтьев в своих записках о будущем нашей науки венчает этику и психологию. В беседе с В.Ф. Тендряковым он пишет о губительности для человеческой души последствий «бюрократизации» выполняемых человеком функций – ролей, власти социальных ролей над человеком (подчеркнем, человеком, а не личностью). «Ситуация конвейера уже понята, а эту еще предстоит понять, но она много опаснее с точки зрения сдвига ценностей , который на одном полюсе дает такие явления, как “потребительская психология”, а на другом – бунты леваков, хиппи и т. д. И то и другое – обнищание души при обогащении информацией (курсив мой. – А.А .)…» ( там же , с. 241).

Слова А.Н. Леонтьева об обнищании души при обогащении информацией – это убийственная этическая диагностика безликого накопления знаний, по существу, приговор безличным системам образования в двадцатом столетии. В заметке «Психология 2000-го года» А.Н. Леонтьев по-другому подходит к мысли об опасности системы образования как формовке, штамповке человека: «Игровое освоение мира (!). Не убивать детское. Сделанная голова – голова потерянная» ( А.Н. Леонтьев , 1994, с. 278).

Как только А.Н. Леонтьев обращается к вопросу о связи этики и психологии, аксиологии и психологии, он устремляет свой взор на вершинные проблемы психологии – проблемы развития личности и на образование , которое должно порождать личность, а не быть фабрикой общества сделанных голов.

Именно с психологией личности, повенчанной с этикой и исторической психологией, А.Н. Леонтьев связывает превращение психологии в ведущую науку о человеке.

Четвертый тезис , проходящий через записки А.Н. Леонтьева, кратко раскрывает присущее деятельностному подходу понимание психологии личности как системной и аксиологической психологии. «…Личность… ее коперниканское понимание: Я нахожу свое “Я” не в себе самом, его во мне видят другие, а вовне меня существующем – в собеседнике, в любимом, в природе, а также в компьютере, в Системе.

…Психология личности есть психология драматическая. Почва и центр этой драмы – борьба личности против своего духовного разрушения. Эта борьба никогда не прекращается. Суть в том, что существуют эпохи ее заострения. Беглые соображения о культурах как типах путей (или тупиков) глобальных решений всех заострений. Путь отрешения от внешнего – индуизм, дзен, христианство. Путь организации внешнего – социальные концепции общества будущего…

Нужно отметить, что в сартровском экзистенциализме интересно схвачены изменения, которые претерпевает личность при переходе от жизненного действия к эпохе устроения, организации жизни» ( АН. Леонтьев , 1983, с. 241–242).

За этими строками все более явно проступает совершенно необычное понимание психологии в целом, а не только психологии личности. В прощальных записках А.Н. Леонтьева, названных им самозавещанием, эмбрион психологии XXI в. Эта психология – ценностная этическая драматическая психология. Эта психология насквозь культурно-историческая психология. И наконец, это психология как социальное конструирование миров. Когда вчувствуешься в эти полные отчаянного прозрения строки Алексея Николаевича, то невольно всплывают слова Осипа Мандельштама, заявившего: «Попробуйте меня от века оторвать, на этом вы себе сломайте шею!»

А.Н. Леонтьева нельзя оторвать от культурно-исторической психологии Л.С. Выготского, романтической психологии А.Р. Лурия. Их нельзя оторвать от XX в. И без них нельзя пройти в XXI в. Л.С. Выготский, АР. Лурия и АН. Леонтьев – люди эпохи жизненного действия, мечтавшие и делавшие психологию как действенную науку.

Как жить в настоящем и заниматься будущим ? Ответ прост: делать школу , растящую личность, а не школу как фабрику по выделке голов. Со школьной жизнью, ее организацией связан пятый тезис леонтьевского самозавещания. Размышляя о том, что ждет школу в XXI в., он пророчески замечает: «Кризис школы. Взрыв дидактики. Не “заполнение дыр”, а вооружение… Игровое освоение мира» ( А.Н. Леонтьев , 1994, с. 278).

Эти пять тезисов А.Н. Леонтьева были восприняты мною как программа проектирования психологии XXI в. Они привели меня к разработке неклассической психологии, основывающейся на историко-эволюционном подходе, любви к психоистории и наглой попытке изменить, обратившись к организации школьной жизни, психосоциальные сценарии развития общества в эпоху жизненного действия.

Именно историко-эволюционный подход позволяет прогнозировать и структурировать поле проблем и направлений, с которыми связано будущее развитие неклассической релятивистской психологии: рост междисциплинарных исследований, опирающихся на универсальные закономерности развития систем; переход при постановке проблем анализа развития личности от антропоцентрической феноменографической ориентации – к историко-эволюционной ориентации; появление дисциплин, рассматривающих психологию как конструктивную проектировочную науку, выступающую фактором эволюции общества ( Асмолов , 1996).

«Бог любит троицу», – гласит русская поговорка. И поэтому, следуя избегающей бинарных оппозиций и дихотомий логике, я не могу обойти проблему связи неклассической психологии и жизни . Исходно неклассическая психология не принимает и не хочет принимать традиционную постановку вопроса о связи психологии и жизни в стиле «психология и жизнь» или, если вспомнить название доклада Джона Дьюи в 1901 г., «Психология и практика». Подобно тому как неклассическая физика не устает напоминать мечтателям об объективных экспериментах, о том, что наблюдаемое и наблюдатель – две вещи неразрывные, неклассическая психология осознанное вмешательство в жизнь делает своим принципом. Для неклассической психологии мало заявить принцип неразрывности субъекта и объекта. Она превращает принцип конструирования жизни в исходный пункт своего исследования, а само исследование неизбежно рассматривает как проектирование феноменов. В этом смысле на знамени неклассической психологии может быть начертано: «Любой эксперимент – это формирующий эксперимент».