«Юность». Избранное. X. 1955-1965 - Василий Аксенов

— Погоди, — остановил я его. — Мы пить не будем.

Миша прищурил один глаз и склонил голову набок.

— Как так не будете? — негромко спросил он. — Брезгуете, значит, пить с нами? Так это надо понимать?

— Нет, не то. Мы по делу приехали, а не на гулянку, — сказал я.

Вокруг загалдели, замахали руками:

— Э-э, мало ли что…

— Никаких делов сегодня!

— Пейте!

Но Миша отставил бутылку и повел рукой, успокаивая своих.

— Тихо! Дело есть дело. Раз люди по делу приехали, — значит, надо… Садись! — Он сел сам, и все загремели стульями, занимая места за столом. Миша оперся щекой на руку и приготовился слушать. — Какое дело, выкладывай.

Димка подмигнул мне: видишь, дескать, все не так худо.

— Нам нужны шестерни для самоходки, — сказал я. — Штуки четыре. Выручайте, ребята.

Миша молчал, будто ожидая еще чего-то, потом спросил:

— Это всего, делов-то?

— Да.

— Чепуховина, — презрительно сказал Миша. — Это дело-то — раз плюнуть. Я тебе дам четыре штуки, даже не спрошу, для чего… А теперь выпьем. — И он стал наливать, расплескивая водку.

— Хорошо, — согласился я. — Только полстакана, больше нельзя. Нам еще назад ехать, да и устали мы.

— Э! — отмахнулся Миша. — Какой же ты, парень, шофер, если от двухсот граммов косеешь? Пей! И девушка выпьет с нами.

Мы с Димкой взяли стаканы. Миша разлил остатки водки на всех и пододвинул один из стаканов Иринке.

— Выпейте, пользительно.

— Нет, — сказала она.

Я знал, что Иринка никогда не пила белую.

— Оставь ее, — сказал я. — Она не будет.

— Будет, — спокойно ответил Миша.

Все выжидающе притихли с поднятыми стаканами в руках.

— Поехали, — сказал Миша и шумно выдохнул воздух. — Ххо!

Димка выпил. Ему нужно после купания, подумал я. А мне совсем ни к чему: устал здорово, Иринка не притронулась к своему стакану.

— Ну что ж, долго вас ожидать надо? — спросил Миша.

— Ладно. — Я отпил половину и зажевал чем пришлось: приторно-сладкой долькой из компота.

— Ну, девушка, смелее, — подмигнул Миша. — Как вас зовут-то?

— Что зря говорить? — раздраженно ответила Иринка и зло посмотрела на меня. — Не буду я! Хватит! — Она повернулась, чтобы уйти.

— «Ты постой, постой, красавица моя!..» — насмешливо пропел Миша и вдруг бросился следом за уходящей Иринкой, расталкивая людей, расшвыривая стулья. — У нас так не годится. Будешь пить!

Он успел схватить ее за руку прежде, чем я оказался рядом. На глазах Иринки выступили слезы, и она вопросительно глянула на меня: что же ты?

— Ну-ка, пусти ее, — сказал я, оттесняя Мишу плечом. — Насильно ничего не выйдет.

— А ты кто такой, сопляк? — пробасил Миша и по-бычьи склонил голову, будто собрался бодаться. — Никто твою бабу насиловать не собирается, успокойсь…

Вокруг пьяно загоготали.

Я ударил его левой в поддых и, когда он согнулся, схватившись за живот, поддел правой подбородок. Миша опрокинулся навзничь, грохнув поваленными стульями.

В два прыжка Димка был около меня.

Не оборачиваясь, я сказал через плечо Иринке:

— В машину, быстро! Двигатель включи! — Она замешкалась. — Уходи!

Я услышал за спиной ее медленные шаги и не спускал глаз с компании. На миг оглянулся: выход был свободен. Там, у открытых дверей, остановилась Иринка, не решаясь, видимо, оставить нас.

Они вначале растерялись. «Пьяные все, черти», — думал я, следя за каждым их движением. Только бы бутылки не похватали. Надо уходить, пока не очухался Миша.

Да, они еще стояли, как столбнячные, но повернуться к ним спиной я не решался. Наконец один догадался помочь Мише подняться.

Тот встал, качнулся, утер с разбитой губы кровь и все еще не взглянул в нашу сторону. Вдруг он снова присел на пол и стал шарить руками, отыскивая что-то. Видно, не нашел, резко выпрямился и выругался:

— …Золотой зуб вышиб, сука ты такая!..

«Мира не будет», — подумал я.

Так и случилось. Я не успел увернуться от неожиданно брошенной бутылки, и она попала мне в голову. Свет на мгновение померк, комната покосилась и потекла куда-то вправо по кругу…

И тут они набросились на нас.

«Только бы не упасть», — думал я, защищаясь от ударов и пятясь к выходу. Димка прикрывал, как мог, а они поняли, видно, что меня легче добить, тогда-то уж с одним Димкой справятся, и рвались еще достать меня.

Совсем я пришел в себя только на улице. Димка еще на время сдерживал их в дверях. Этого хватило, чтобы добежать до машины. Мотор работал. Молодец, Иринка!

Они вывалились из дверей сразу, будто их вытолкнуло оттуда поршнем, и кинулись к нам. Но в руке у меня уже оказалась заводная ручка, а у Димки — тяжелый гаечный ключ, подсунутые вовремя Иринкой.

Заметив наше оружие, они остановились, окружив нас полукольцом у машины. Напротив меня стоял Миша и ругался, в бессильной ярости сжимая кулаки.

— Сволочь!.. Гад!.. Боксом, да?.. Боксом?.. — повторял он. — Ты мне триста рублей за этот зуб заплатишь? Гад! Выходи сюда! Что же вы удрали?..

К нему протиснулся Фищенко.

— Кончайте, ребята, — сказал он. — Ни к чему это.

— А зубы вышибать к чему? — злобно спросил Миша.

— Найдем твой зуб, куда он денется, — сказал Фищенко. — Свои же все ребята, зачем драться? Нехорошо выйти по пьянке может. Пусть они уедут — и все.

— Накапают еще, — сказал кто-то из них. — День рождения у нас сегодня, поняли? — объяснил он нам.

— Пусть они уезжают, — повторил Фищенко.

Я заметил, что ребята поостыли немного. Да и дело приняло какой-то дурацкий оборот: выходило, будто они за этот несчастный зуб дерутся.

— Пусть катятся, — сказал парень с заплывшим глазом, наверное, Димкина работа.

— Я еще с тобой посчитаюсь! — пообещал мне Миша. — Я с тобой еще встречусь на узенькой дорожке…

— Ладно, — сказал я и, не выпуская свою железку из рук, стал на подножку. — Поедем, Иринка!

Димка влез в кузов на всякий случай, чтобы они не подцепились к нам да нежданно не сотворили что-нибудь в степи.

Иринка рывком тронула машину. Все-таки она еще не умела как следует водить, а может, переволновалась просто.

Когда мы отъехали уже метров двадцать, на Мишу напал вдруг приступ злобной обиды. Миша закрутился на месте, подобрал обломок бута и швырнул нам вслед. Камень шлепнулся в лужу рядом с колесом. Миша еще долго, пока он был виден в слабом свете, падающем из окон дома, грозил кулаком и, наверное, ругался.

За поселком я попросил Иринку остановить машину.

Болела голова. Я потрогал больное место у правого виска, на пальцах остались темные полосы — кровь. Пробили голову, что ли?

Из кузова выпрыгнул Димка и подошел ко мне.

— Ну что? Здорово тебя?

— Не пойму…

— Дай-ка я посмотрю, — сказала Иринка сверху, из кабины. — Ну, отойди же, я дверцу открою. Пойдем под фары.

Я присел на корточки у крыла, а Иринка стала осторожно ощупывать рану.

— Больно? — спрашивала она, надавливая пальцами на кожу и все ближе подбираясь к самой дырке.

— Конечно, больно! Тише ты!

— А ты не кричи на меня, — сказала Иринка. — Не будешь больше орать на меня?

— Только за дело.

— Никак!

— А что тогда будет?

— Вот я тебе еще одну дырку в башке сделаю, тогда будешь знать, — сказала она и, склонившись к моему лицу, улыбнулась. — Я серьезно.

— Не буду, Иринка, орать больше. Не надо второй дырки. Эту законопать лучше чем-нибудь.

— Сейчас… Димка, ну-ка уйди отсюда пока, — приказала она.

Я услышал треск разрываемой ткани и поднял голову. Расстегнув воротник платья и спустив его с одного плеча, Иринка отрывала кусок от белой рубашки.

— Отвернись. Не смотри же, ну!..

— Должен же я знать, что ты мне в голову запихнешь.

— Вот дурак… — Иринка повернулась ко мне спиной.

На уровне своих глаз в ярком свете фар совсем близко я увидел стройные смуглые лодыжки ее ног. Я обнял их и прижался щекой. Ласковая прохлада ее кожи будто успокаивала боль в голове.

— Не балуй, Леша, — сказала она, но не шевельнулась.

— Я раненый, мне теперь все можно…

— Ну погоди… — Она легонько отстранила меня и присела рядом. — Давай дырку заделаем.

Широкие белые ленты с неровными краями чуть пахли чистым бельем и еще чем-то, еле уловимым, но очень знакомым, как травой после дождя.

— Я могу подойти? — крикнул Димка из темноты.

— Иди.

— Полевой лазарет, — усмехнулся Димка. — Тебе б, Иринка, ветеринаром стать надо. Здорово получается.

— Ну-ну. Ты полегче. На что намекаешь? — спросил я.

— Ни на что…

— То-то. Тебе придется вести машину, — сказал я, разглядывая свою правую руку. Она распухла у косточки, и было трудно шевельнуть пальцами. Видно, неудачно ударил.