Сборник летописей. Том III - Рашид-ад-дин

Керемун-хатун дочь Кутлуг-Тимура, сына Абатай-нойона, которая была женою государя ислама. Гроб с нею, соблюдая все обряды, перевезли в Тебриз. Поскольку она была в расцвете молодости и не вкусила еще мирских благ, государю ислама ее смерть пришлась очень тяжела, и он опечалился этому событию. После события с нею он явился в ее ставку, много плакал и приказал, чтобы то, что относится к обязанности [соблюдения] порядков и обрядов в отношении нее, исполнили бы на все лады. После того как гроб с нею увезли, он все время вспоминал ее и благословенные глаза его наполнялись слезами.

Однажды при нем присутствовало общество столпов государства. [Газан-хан] спросил: «Что есть на свете, тягостнее и труднее чего не |S 584| было бы?». Эмиры ответили: «Попасть в неволю к неприятелю и быть побежденным врагом». Некоторые сказали: «Нищета». Кое-кто сказал: «Смерть». [Газан-хан] промолвил: «Самое трудное — родиться и появиться на свет, ибо все беды и несчастия, неприятности и невзгоды — в жизни, и ежели бы не было бытия, не было бы и никаких трудностей. Нет человеку на свете никакого покоя, кроме смерти, на таком основании, что ежели по дороге идут два человека и один бежит, а другой идет [медленно], то который из них спокойнее?». Они ответили: «Тот, который идет [медленно]». «А ежели один идет, а другой сидит, который из них спокойней?». Ответили: «Тот, который сидит». [Газан-хан] спросил: «Ежели один сидит, а другой лежит, который из них спокойнее?». Они сказали: «Лежачий». «Следовательно, — сказал [Газан-хан], — согласно этому сравнению и точному правилу, мертвый спокойнее лежачего. Спасение души и всеобщая польза [лежат] в избавлении из теснины природы. Никакие оковы и тюрьмы, ад и муки не тяжелее неведения и любви к миру, хотя бы потому, что мир есть ад людей божиих, а загробная жизнь рай, и подтверждением [тому] — этот хадис о словах избранного посланника божия, ‛да будут над ним достойнейшие молитвы и наилучшие ему пожелания’: «Мир есть тюрьма верующих и рай безбожников». Невежда совершенно не желает спастись из тюрьмы природы и по крайнему неведению считает душу мертвой, а тело живым, и не знает, что действительность противоположна этому. Он занимается самовосхвалением и чванится на разные лады невежества и глупости и не ведает, что смерть есть приятное состояние и чистая справедливость. Ведь ежели бы отцы не умирали, то когда бы сыновьям доставались чины, богатство, величие и царство? Хоть смерть отцов тягостна и тяжела, однако в силу [наличия] другой смены, она желательна. От долгой жизни не много проку, разве только человеку, который движется к совершенству, и жизнь его день ото дня идет в гору и преуспевает. Лучше довольствоваться уделом господним. Ежели бы люди достигали более восьмидесяти лет отроду, их члены становились бы бездеятельными, чувства притуплялись и сходили на нет и в глазах [других] людей они становились бы ничтожными и жалкими, у родных и чужих к ним поднималось бы отвращение. Поскольку цель жизни есть совершенство, то после достижения совершенства, сколько бы жизнь ни длилась, она может быть только ущербом. Следовательно, излишек жизни бесполезен». В таких выражениях он вел тонкие[712] речи, которые все — чистая мудрость.

В конце месяца ша’бана лета 703 [нач. IV 1304] он выступил из юрта Хуланморен, который назвал Олджейту-Буйнук, оставил жен и обозы[713] в окрестностях крепости Джук, которая находится в одном переходе от Сарай Джума, и налегке двинулся со столпами государства и придворной знатью в Муррак.[714] Поохотившись несколько дней в горах в окрестностях Харакана и Маздакана, он расположился в городе Савэ, Сахиб ходжа Са’д-ад-дин устроил там всеобщее празднество и угощал государя ислама и всех хатун, царевичей и эмиров. Он выразил свои верноподданнические чувства[715] и был пожалован его высочеством государем разного рода милостями. Точно так же [поступил] и великий садр ходжа Шихаб-ад-дин Мубарекшах, который является муншием владений и из числа столпов могущественной державы. Поскольку в Савэ находился его старинный дом и его отец ходжа Шараф-ад-дин Са’дан там проживал и [состоял] хакимом, то он устроил всеобщее празднество, преподнес достойные дары его высочеству государю и всем хатунам и царевичам. Всем сахибам он послал угощение и богатые подношения, а остальным слугам и приближенным роздал в изобилии одежды, динары и дирхемы.

Через три дня державные знамена выступили оттуда и направились в Рей. С той поры как [Газан-хан] выехал из зимнего юрта, здоровье его обрело полную силу, так что он сидел на коне, делал дальние и долгие переходы и вкушал досыта всякую пищу. Теперь же, когда он отправился в путь из Савэ, показались признаки возврата болезни, снова [им] овладело недомогание и появилось отвращение к пище. Тем не менее он старательно крепился, все так же по-прежнему садился верхом и выезжал. Несколько дней он пробыл в пределах Рея. |S 581| Так как в окрестностях Хейл-и Бузурга, из прилегающих к Рею местностей, болезнь обострилась, то он отправил к обозам гонца и очень срочно вызвал [к себе] старшую жену Булуган-хатун. Когда она приехала, он уже выступил из Хейл-и Бузурга, каждый день понемногу двигался дальше и добрался до Пишкеллэ в пределах Казвина. В конце месяца рамазана, когда хатун прибыла, они там и остановились. Когда хатун вошла и свидание случилось при таком состоянии, они зарыдали и пролили из глаз слезы. Затем [Газан-хан] призвал всех эмиров своих, избранников, приближенных, столпов государства и придворных вельмож и к каждому достойно и соответственно [его] положению обратился с увещеванием и наставлением. Насчет наследования престола его великим братом Олджейту-султаном, ‛да укрепится навеки его владычество’, о чем уже соизволил приказывать пять лет тому назад, и многократно, от раза к разу, его повторять и подтверждать, он снова сослался на весьма ласковое и нежное завещание и очень побуждал всех к соблюдению и сохранению его смысла и значения.

Когда [Газан-хан] покончил с завещанием, он большую часть времени предпочитал оставаться в уединении и хотя слабость его состояния была в полной силе, он постоянно все остро ощущал и был красноречив, но так как в силу извечного божественного предопределения срок его жизни пришел к концу согласно [указанию] ‛когда придет назначенный для них срок умереть, они не смогут ни отдалить, ни приблизить его ни на час’,[716] то, в воскресенье 11 числа месяца шавваля лета 703 [17 V 1304] в пору полуденного намаза пречистый дух его переселился из обители тщеславия в обитель радости. От этого великого события, которое для мира