Однокурсники - Эрик Сигал

— О, хозяин дома вернулся. Спасибо за все. Я утром позвоню.

Она быстро повесила трубку и поспешила к нему, чтобы поцеловать.

— Как ты, дорогой? Может, перекусишь что-нибудь?

— От пива бы не отказался, — ответил Тед немногословно.

Когда они пошли на кухню, он спросил ее негромко, но с явным неодобрением:

— С кем это из соседей ты делилась нашими небольшими нравственными проблемами?

— О, Тед, как хорошо, что я могу сразу тебе все сказать. У меня только что был долгий разговор с папой.

Она открыла холодильник, достала две бутылки пива и одну вручила мужу.

— Зачем ему знать об этом? — спросил Тед.

— Я просто подумала, что он сможет помочь, и он действительно может. Он знаком с Уитни Вандербильтом — очень влиятельным выпускником Кентербери, круче не бывает. Папа уверен, он сможет убедить его вмешаться в это дело и выручить нас. Это же здорово, правда?

Тед почувствовал, как его захлестывает гнев.

— Значит, ты побежала к папочке с нашей проблемой. С моей проблемой, если точнее. По-моему, это, мягко выражаясь, похоже на измену.

Она была потрясена.

— Измену? Бога ради, Тед, да на тебе лица не было, когда ты выходил из дому. Я же должна была как-то помочь тебе — хоть придушить Тони Тэтчера голыми руками. Не понимаю, почему тебя не радует тот факт, что мой отец имеет возможность нам помочь…

Голос ее постепенно стих, когда она начала понимать, насколько Тед взбешен.

— Сара, тебе не следовало так поступать, не посоветовавшись со мной. Я хочу знать, кто в нашей семье мужчина — я или нет?

— Какое это имеет отношение к вопросам пола? Или ты хочешь утонуть, к чертям, лишь бы сохранить свое мужское самолюбие?

Тед взорвался.

— Черт бы тебя побрал, Сара!

И с такой силой швырнул пивной бутылкой о кухонный стол, что она разлетелась вдребезги.

Никто из них еще не успел ничего сказать, как из детской комнаты, где спал маленький Тед, послышался плач и крик «Мама!».

Они еще некоторое время постояли так, глядя друг на друга. Наконец Сара прошептала:

— Наверное, мне лучше пойти к нему.

Минут двадцать Сара пыталась успокоить напуганного шестилетнего сына и убаюкать его, чтобы он уснул. Вернувшись на кухню, она обнаружила, что Тед убрал разбитое стекло и все вытер. Она вошла в гостиную. Он сидел перед камином со стаканом виски в руке. Услышав, что она вошла, он не повернул головы.

— Хочешь, поговорим? — спросила она невозмутимо.

Все еще сидя к ней спиной, он коротко бросил:

— Я поставил Джастроу «тройку».

Ей давно следовало догадаться. И она понимала, что сейчас ей нужно сдержать или, по крайней мере, отложить на время свой гнев.

— Тед, — ласково начала она, — конечно, это ты должен был принимать решение. Мне всего лишь хотелось, чтобы ты больше доверял мне и позволил разделить с собой неприятные ощущения из-за того, что пришлось уступить.

Он сидел как статуя, неподвижно и безмолвно.

— Слушай, я же сказала, что буду с тобой. И если для тебя остаться в Кентербери так много значит — заплатим эту цену. И вообще будем счастливы с тобой везде — до тех пор, пока мы вместе.

— Ты считаешь, я струсил, ведь так? — тихо произнес он.

— Нет, Тед, — ответила она. — Я тоже была напугана не меньше тебя. И мне не следовало требовать от тебя подвигов, как от героев Софокла. Жизнь полна компромиссов и уступок, и то, что ты сделал, — такая мелочь по сравнению с тем, что творится вокруг.

Он по-прежнему не поворачивался к ней. Она подошла к нему сзади и нежно прижала ладони к его затылку. От этого прикосновения ему вдруг стало гораздо легче.

— Сара, — зашептал он, — я сидел там весь вечер и думал, как быть. И потом что-то подсказало мне: бодаться с этой системой так же бессмысленно, как злиться на ветер, — я же не король Лир. Это значило бы поставить под угрозу все, ради чего мы с тобой работали, все, что хотели сделать…

— Все позади, Тед, — тихо сказала она, — просто забудь, и все.

— Ты же знаешь, я не смогу забыть. И не забуду. — Он помолчал и затем добавил: — И ты тоже.

В душе она знала, что он прав.

*****

Совет национальной безопасности существовал, хотя бы номинально, с 1947 года. Но именно с 1969 года, после того как Ричард Никсон назначил Генри А. Киссинджера руководить этим консультационным органом, Совет начал вмешиваться в вопросы, находившиеся в компетенции Министерства иностранных дел, и постепенно прибирать полномочия государственного департамента к своим рукам.

Все это по большей части приписывали блестящему уму и изобретательности Киссинджера. Но он, помимо прочего, умело пользовался своими возможностями, говоря геополитическим языком, «действовать на опережение» при получении доступа к президенту.

Штаб-квартира госсекретаря находилась в величественном здании на углу Двадцать первой улицы и Вирджиния-авеню, тогда как глава СНБ трудился в каморке без окон и дверей, но зато внутри самого Белого дома. Таким образом, хотя Уильям Роджерс и имел в своем распоряжении пост министра и видимость кабинета с целым штатом сотрудников, у Генри Киссинджера было всего одно преимущество — благожелательное к нему отношение самого президента.

Для работы в аппарате Совета национальной безопасности Генри привлек нескольких преданных ему людей — своих бывших студентов со времен Гарварда, многих из которых он довольно долго готовил для этих целей. Наиболее одаренным из всех был, безусловно, Джордж Келлер. И как ни парадоксально, именно ему пришлось труднее всего при получении в органах безопасности доступа к этой работе.

Ни одного из персонажей Кафки не допрашивали с таким пристрастием и непреклонностью, как Джорджа в ФБР. Конечно, вопросы задавались в очень вежливой форме. Но, как постоянно подчеркивали сами сотрудники Федерального бюро, когда проверяешь кого-то для работы на высшем уровне, от подобной скрупулезности зависит судьба страны.

Вначале он утомился заполнять в письменной форме длинную анкету, в которой нужно было указать свое настоящее имя, все прежние имена и все адреса, по которым он когда-либо жил с момента своего рождения. А также указать все источники доходов, которые он когда-либо получал. Более того, в анкете требовалось назвать как можно большее число граждан Америки, которые могли бы подтвердить его лояльность стране. Джордж вписал имена Киссинджера, профессора Финли и Эндрю Элиота. Позднее он узнал, что каждого из этих людей агенты ФБР посетили лично.

Но во время устного собеседования, когда два сотрудника спецслужб без конца повторяли одни и те же вопросы, он начал сердиться.

— Джентльмены, говорю вам, наверное, уже в десятый раз: я не помню точно, жил ли я в том месте или где-то еще, когда мне было всего два года. Надеюсь, вы примете это во внимание.

— Разумеется, сэр, — произнес старший из фэбээровцев невыразительным голосом. — Но я надеюсь, что и вы принимаете во внимание то, что оказались в весьма щекотливой ситуации. Когда у кандидата на такую должность кое-где остались родственники, то существует вероятность шантажа с той стороны, которую мы не вправе игнорировать. А у вас там остались… кто, доктор Келлер? Отец и…

— И сестра, — в тысячный раз повторил Джордж. — И как я уже говорил вам, джентльмены, я не видел их с октября тысяча девятьсот пятьдесят шестого года.

— Но все же вы знаете о том, что ваш отец занимает высокий пост в правительстве Народной Венгрии? Да или нет?

— Я знаю только то, о чем пишут в газетах, — ответил Джордж. — И это, джентльмены, часть моих обязанностей в качестве эксперта по Восточной Европе. Да, действительно, Иштвана Колошди… — у него язык не повернулся сказать «моего отца», — повысили для проформы, если можно так выразиться. Но должности, которые он занимал, совершенно незначительные.

— И все же, как бы там ни было, его сделали заместителем помощника секретаря партии, — возразил старший из сотрудников.

Джордж не сдержал иронического смеха.

— Вас бы тоже им сделали, сэр. В Венгрии подобные звания раздают как конфеты.

— Значит, вы говорите, будто ваш отец не такая уж важная птица. Это так, доктор Келлер?

— Именно так. Его вполне можно назвать благополучным неудачником.

Некоторые вопросы не стали для него неожиданностью.

— Что вы думаете о коммунизме?

Отвечая на этот вопрос, Джордж не преминул разразиться красноречивой тирадой против различных марксистских режимов в Восточной Европе. Он почувствовал, что эта речь произвела сильное впечатление на тех, кто его допрашивал.

И все же после целого дня собеседования один вопрос застиг его врасплох.

— Вы любите своего отца, доктор Келлер?

Джордж внезапно весь напрягся. По необъяснимой причине он не нашелся что сказать.